К концу третьей недели в тюрьме я почуял неладное, а именно — я не смог выйти на связь с господином Ким Чан Соном. Я несколько раз оставлял заявку в администрации на то, чтобы они связались с адвокатом, но ответа так и не получил. Тюремщики же только разводили руками: они делали все по процедуре и отправляли официальный запрос юристу через почту, чтобы он явился в исправительное учреждение для свидания с подопечным. В итоге один из сотрудников, пожилой секретарь, который принимал заявления в канцелярии тюрьмы, устало заметил:
— Юноша, пойми правильно, юристы часто отказываются от уже проигранных дел, — наставительно сообщил мужчина.
— Не этот, — покачал я головой, заполняя уже третий бланк за последнее время.
Один я подал в конце января, еще один — четыре дня назад, сразу после заседания тюремной комиссии по рангам.
— Все адвокаты одинаковы, — заметил мужчина. — Тебя же осудили, так? Срок большой?
— Пять месяцев, — ответил я. — Но я уже полтора месяца отсидел, с учетом времени в центре содержания.
— Вот видишь, — продолжил в неформальном тоне наставлять меня администратор, с болью наблюдая, как я расходую очередной бланк. — Толку за тебя бороться? Ты раньше выйдешь, пока он подаст апелляцию, плюс пока ее рассмотрят, а за хорошее поведение могут и недельку-другую еще и скинуть. Зачем возиться?
— Не в этом случае… — покачал я головой.
По спине пробежал холодок. Я хорошо помнил, что на мне еще висит следствие по массовому убийству, и если господин Ким Чан Сон устранился от дел, то у меня огромные проблемы… Бланк я все же закончил заполнять и передал сотруднику тюрьмы, но уже без особой надежды на то, что господин Ким Чан Сон объявится.
Мне нужна была связь с внешним миром, любая. Так что выхода у меня не было — нужно искать всязи с черным рынком, от контакта с которым меня предостерегали на инструктаже.
— Чего нервный? — спросил Ксинг Вэй, но довольно быстро передумал. — А знаешь, мне это не интересно.
— Да так, — расплывчато ответил я, перекладывая книги из одной стопки в три разных, по размеру, чтобы было удобнее тащить. — Подходили на днях трое.
— И чего хотели? — вяло спросил китаец, но я видел, что тема ему интересна.
— Хотели, чтобы я не предавал корейцев и не водился с тобой, — ответил я.
С китайцем мы общались неформально. Оба зэки, оба работаем в одном месте. Тем более, Ксинг Вэй не кореец, чтобы я старался и использовал с ним формальные фигуры речи.
— Вот как, — хмыкнул самопровозглашенный библиотекарь. — А ты им что?
— Что по зрению не могу работать в швейном цеху, — ответил я.
— И ни слова лжи, — хмыкнул китаец.
— Само собой. Я вообще человек честный.
— Только в тюрьму попал как-то.
— А это трагическое стечение обстоятельств.
— Ага, как и у всех здешних обитателей, — выдохнул Ксинг Вэй. — И это все, что спрашивали?
— Требовали еще на общак скинуться, но что-то мне их рожи доверия не внушили.
— Как и рожа любого заключенного…
— Не в этом дело, — мотнул я головой. — Просто не похожи они были на блатных, вот и все. А кто шестерок отправит на общак собирать? Еще потеряют по дороге половину.
Ксинг Вэй внимательно на меня посмотрел, но только хмыкнул.
— Так что, думаешь идти к старшим сам? — уточнил китаец, с легкостью распознав мой следующий шаг.
— Думаю, пойду, — ответил я. — Вот только не знаю к кому. Не подскажешь?
— Подсказать могу, вот только надо ли? — спросил Ксинг Вэй. — Опять разговоры будут, что ты слишком много от китайцев знаешь. Да и не вникаю я особо, кто там у ваших сейчас главный. Могу за старших от триады подсказать, а так…
— Тут есть люди из триады? — тут же напрягся я.
— А где их нет? — удивился Ксинг Вэй.
— Да я вроде сильно татуированных не видел…
— А кто тебе покажет? Есть тут пара смотрящих, но опять же, тебе зачем знать, кто именно? Пока сами к тебе не придут, и не интересуйся. А по корейцам лучше у сокамерников спроси.
— У меня камера очень спокойная, все первоходы, как и я.
— Первоходы или нет, в камере всегда есть старший. По возрасту или статусу, тут уже как повезет. Вот у старшего и поинтересуйся — ведь с него и спрашивают в первую очередь, если какие-то трения. Он точно знает кого-нибудь.
Больше ничего конкретного китаец мне не сказал. В итоге пришлось ждать вечера и аккуратно задавать вопросы сокамерникам.
Решать этот вопрос надо было быстро. Я тратил по шестнадцать тысяч вон каждый день с момента, как устроился в библиотеку, плюс расходы на ужин для моих соседей, так что у меня осталось уже чуть больше двухсот тысяч вон из полумиллиона, который перевел на мой счет господин Ким Чан Сон, как только меня перевели в тюрьму. Если раскинуть эту сумму на оставшиеся срок заключения — а сидеть мне до второй декады мая — то у меня осталось чуть больше тысяча двухсот вон в день. Маленькая пачка самой дешевой и паршивой лапши стоила в тюремном магазине девятьсот вон. К ней какую-нибудь мелочь — и вот, мой бюджет исчерпан. И эту проблему нужно было решать. Как минимум потому, что я понимал — деньги в тюрьме нужны так же, как и на воле, если не больше. Потому что в случае чего, можно было бы откупиться продуктами, а если денег нет — могут потребовать услугу.
Выполнять же роль мальчика на побегушках для каких-то уголовников у меня не было ни малейшего желания, а выставить меня на счетчик рано или поздно попытаются — я уже понял, что моя внешность словно притягивала взгляды всякого мусора. Нужно было делать лазерную коррекцию зрения, когда это было возможно, и плевать на то, что работа встала бы в отделе — разгребся бы. Тем более, Пак Сумин никогда не была сильно против, скорее бухтела для вида, а за кофе для чебольки я мог пройтись и в темных очках.
Но жалеть о том, что мне приходится ходить в очках с линзами толщиной в палец, было уже поздно. Так что, узнав имя одного из блатных корейской группировки, на следующий день я отправился на переговоры.
— Мне нужно поговорить с Гон Хи Чжуном, — сразу же заявил я, подойдя к столику, за которым кучковались местные душегубы.
Десяток пар глаз обладателей оранжевых и синих нашивок на робах уставился на меня, словно оценивая, кого это принесло на беседу.
— А Гон Хи Чжуну с тобой зачем говорить? — тут же начал бычить один из заключенных. — Ты кто вообще такой?
Я еще раз внимательно пробежался глазами по присутствующим. Ни одного из той троицы, что подкатила ко мне во время обеда, я за столом не наблюдал. Значит, моя чуйка и наблюдательность меня не подвели.
— Хотел поинтересоваться, почему с меня пытались взять на общак без ведома старших, — ответил я.
— Какие еще шестерки? — цокнул языком другой зэк.
— Ли Сон Хён с парочкой друзей, подозреваю, с сокамерниками, — ответил я.
— А с чего ты взял, что они не из наших? — внезапно задал вопрос один из зэков, сидящих в торце стола.
Я перевел на него взгляд и попытался прочитать имя на бирке, но у него была такая поза, что из-за руки зэка выглядывал только кусочек оранжевой ткани без возможности прочитать фамилию или имя.
— Я их никогда за вашим столом не видел, а на общие дела собирают люди, достойные доверия, даже тупому это понятно, — ответил я. — А я не тупой.
И демонстративно поправил очки.
От этого жеста мужики за столом громко заржали, чем вызвали неодобрительные взгляды со стороны охраны, стоящей по периметру столовой вдоль стен и на специальных смотровых платформах. Но перемещаться по столовой и общаться заключенным не запрещалось — это было такое же общее пространство, как и любое другое.
— Умный, значит? — продолжил спрашивать зэк в торце стола. — Вижу, что умный. Я слышал, ты, северянин, читаешь много?
— Читаю, — кивнул я.
— И с китайцем библиотечным дружишь?
— Общаюсь по работе в библиотеке, — не стал отрицать я очевидного.
— Вот как… Так чего пришел? На общак сдать хочешь?
— На самом деле, я хотел сообщить господину Гон Хи Чжуну о том, что у него за спиной беспределят, — прямо ответил я.
— Прямо и беспределят? — улыбнулся зэк.
— А трясти на общак первохода, выдавая себя за старших, это разве не беспредел? — невинно уточнил я.
— Что значит, за старших?
— Сказали, что скинусь, и они будут моими сонбэ, — продолжил я копать могилу троице.
Мне было совершенно плевать, что с ними сделают эти бандиты. Сейчас я решал свои собственные проблемы и так уж сложилось, что попытка трио во главе с Ли Сон Хёном раскрутить меня на дань стала наилучшим предлогом для первого контакта с настоящими смотрящими.
Один из членов банды заерзал на своем месте, после чего с претензией спросил:
— Ты что, стучишь нам? Мы со стукачами знаешь что делаем?
— Стучат администрации, — ответил я спокойно, — я же пришел решить ситуацию к старшему. Мы же корейцы, всегда по таким делам обращаемся к старшим в коллективе. Разве не так?
— Складно говоришь для первохода, да еще и северянина, — цокнул языком главный зэк.
— Я в армии служил, на родине. Порядки не сильно отличаются, — честно ответил я.
Это заявление вызвало еще одну волну смеха среди заключенных.
— Плохи дела в ибуке, раз слепых призывают! Или ты уже на службе зрение посадил? Да, и не важно! Ладно, тебя услышали, северянин. Иди давай. А по вопросам общака к тебе парни подойдут, — сказал зэк, кивая на парочку мордоворотов, сидящих прямо рядом с тем местом, где стоял я сейчас. — Тебе они все порядки и растолкуют.
В ответ я только молча кивнул, после чего направился обратно за свой стол.
Мои сокамерники, которые все это время нервно поглядывали в мою сторону, только осуждающе промолчали. Никому не нравилось то, что я сам пошел на контакт с корейской тюремной группировкой. Таких «скороходов» как я они обычно не трогают — больше возни, чем пользы, а я сам будто бы полез на рожон.
Мнение сокамерников меня сейчас интересовало слабо. Я уже знал, что мне придется неплохо раскошелиться и как-то навести мосты с этими людьми, ведь если я хочу без особых проблем домотать свой срок без поддержки с воли, мне понадобится смартфон с доступом в интернет. Это решит все мои финансовые и прочие проблемы на время заключения.
На следующий день с самого утра я ждал сборщиков дани от местной корейской банды, но никто так и не явился, а уже в обед я понял, почему. Число уголовников за блатным столом резко сократилось, причем сразу на четыре человека, а оставшиеся бросали в мою сторону какие-то нехорошие взгляды. Я же совершенно не понимал, что происходит и почему я резко стал врагом для тех, кого еще вчера планировал плотно подмазать на оставшиеся двести тысяч вон, чтобы они в итоге раздобыли мне какой-нибудь простенький смартфон. Причем мне не нужен был аппарат навсегда. Достаточно часа, чтобы я зашел на биржу, вывел деньги с отмывочных кошельков, перекинул валюту на виртуальные счета и поставил на перевод на корейские счета. В это же время я бы пополнил собственный тюремный баланс с зарплатной карты, которая должна была избежать ареста по решению суда, так как штраф за меня должна была целиком погасить в первый же день Пак Сумин.
Вот только теперь, судя по тому, как хмуро на меня поглядывают зэки, я понял, что что-то пошло не так.
Все стало понятно, когда в помещение зашла очередная партия заключенных — нас запускали на приемы пищи волнами, чтобы не создавали столпотворение на раздаче — и в этой массе людей, словно конь-тяжеловоз в табуне мелких пони, выделялся один очень знакомый мне здоровяк.
Через пятнадцать минут, с подносом, выглядящим почти игрушечно на фоне огромных плеч, за мой столик подсел Мун Джин. Мои сокамерники уже с едой покончили и побыстрее свалили, не выдерживая ядовитого внимания со стороны столика блатных, я же задержался, дожидаясь здоровяка.
— Вот так встреча, — я уже отошел от первого удивления, но все еще не понимал, что происходит. — Ты как здесь оказался?
По всем правилам нас не могли поместить в одну тюрьму — мы с Мун Джином были фигурантами одного уголовного дела, сообщниками, а значит, нас должны были посадить по совершенно разным тюрьмам. Это просто здравая логика, тут даже степень в юриспруденции не нужна, чтобы это понять. А еще, раз уж Мун Джин здесь, то имели место большие связи и такие же большие деньги. Как минимум, раскошелилась Пак Сумин. А то, может, и ее дедуля.
— Очевидно как, — ответил Мун Джин, озираясь по сторонам и перехватывая маленькую пластиковую ложечку, — подсуетился товарищ из NIS.
— И чего тебе тут нужно? — с вызовом спросил я.
— Ты забыл? Это все план госпожи Пак Сумин, — ответил бывший телохранитель, отправляя в рот рис с кукурузой и изо всех сил делая вид, что не разговаривает со мной, а просто ест. — Меня отправили к тебе, чтобы я тебя подстраховал. Только скажи, чего на встречу не пришел?
— На какую встречу?
— Меня только вчера утром этапировали и я подрядил трех гонцов из своих сокамерников, — ответил Мун Джин в кулак, — они должны были тебя заманить в камеру под благовидным предлогом.
— А чего ты им прямо не сказал?
— Не дергайся ты так.
— Как?
— Не показывай, что мы давно знакомы, — оглянулся здоровяк. — Знаешь, могут возникнуть вопросы… И я же не мог сказать сокамерникам прямо, что тут мой сообщник на соседнем этаже срок отбывает. Пришлось импровизировать…
Мимо нашего столика в этот момент прошел один из надзирателей и Мун Джин мигом опустил голову к подносу, делая вид, что целиком занят своим скудным обедом. Я же уже доел и дальше занимать место было неправильно, так что я поднялся и, проходя с пустой жестянкой в руках мимо здоровяка, шепнул ему о библиотеке.
Если его только перевели, то он еще не знал, где я работаю вместо швейного цеха, но деятельная натура бывшего телохранителя и предпринимателя требовала от него активных действий. Видимо, Пак Сумин знатно накрутила Мун Джину хвост перед тем, как он отправился следом за мной за решетку.
А еще я начал подозревать, почему бандиты с блатного стола так на меня смотрели. По всей видимости, они отправили делегацию на разборки, ведь для сокамерников Мун Джина я все выставил в не самом лучшем свете. Вот только когда блатные заявились в камеру разбираться, кто это трясет очкастых первоходов в моем лице, они встретились с этой кабанообразной тушей в лице моего старого знакомого. При всех своих габаритах и внешней неповоротливости Мун Джин определенно был ловок, словно лесной кот, ведь за плечами мужчины была служба в спецвойсках, да и глядя на его мускулатуру и вспоминая обрывки фраз про режим питания, он до сих пор поддерживал себя в хорошей форме. А что для такого отставника спецуры, как Мун Джин, три-четыре хлипких зэка? Я вспомнил, как меня паковала группа захвата и насколько четкими и при этом мощными были их движения. А там ребята даже в форме и бронежилетах выглядели помельче, чем Мун Джин в одной тонкой тюремной робе, но при этом они были пугающе сильными.
А еще я понимал, что здоровяка даже дисциплинарная комиссия не ждет — драка в чужой камере, где блатных положил какой-то новичок, это точно не то, что заключенные захотят поднимать до уровня тюремной администрации. Нет, блатные не могут позволить себе подобного унижения, что их отметелил какой-то новичок, да еще и остался цел.
Вот только проблема в том, что мне были нужны эти контакты для того, чтобы поправить свое финансовое положение… Или у Мун Джина есть стабильная связь с волей и я смогу решать свои вопросы через него? Меня не очень радовало то, что за спиной мужчины стояла Юн Хян Ми. От одного воспоминания о том, как эта женщина плеснула в лицо Пак Сумин воды, у меня сами собой сжимались руки. И не потому что Пак Сумин была моей девушкой и я безусловно принимал ее сторону, а скорее потому, что у даже в абстрактной ситуации, где я не знаком с чеболькой, я просто не понимал, как можно быть такой жестокой мразью. Да, Юн Хян Ми тогда поступила исключительно мерзко, подло и низко, и то, что Мун Джин до сих пор находился с ней в отношениях… Это было как минимум противоречиво.
С другой стороны, его на помощь мне отправила Пак Сумин, так сказал сам бывший телохранитель. Вот только пока все разворачивается таким образом, что появление Мун Джина только обострило ситуацию, причем из-за банального нетерпения с его стороны и излишней настойчивой осторожности с моей. Он не стал ждать удобного случая, я — решил проявить активность и перехватить контроль за ситуацией.
В итоге, мы оба оказались в заднице, и как теперь решать вопрос с избитыми здоровяком блатными я не знал. Но уверен, мы что-нибудь придумаем.