Спорю с судьбой

ГЛАВА VIII

Бессмысленное путешествие в Кехтну как будто было уготовано мне самой судьбой.

…Рано утром поезд остановился на маленькой станции Кэава. Ночью выпал снег. В сумерках просыпающегося утра он казался темно-голубым, каким-то особенно мягким и нежным. На маленькой площади у вокзала горел фонарь. Его тусклый желтый свет, смешиваясь с дневным, с трудом пробивал зимние сумерки. Возле фонарного столба стояла лошадь, запряженная в сани. Крутой было пусто и тихо. Те несколько человек, которые сошли вместе со мной на станции, разошлись, растаяли в предрассветной синеве.

Чемодан оттягивал руку, и поэтому я очень обрадовалась, узнав, что возница на санях тоже направляется в Кехтну. Он согласился подвезти меня.

Как бы оправдываясь, я стала объяснять, что сама живу в Вильянди, а теперь вот еду на курсы бригадиров. Возница молча слушал, и вряд ли мои объяснения были ему интересны, но я не могла остановиться, меня как прорвало, я говорила, говорила…

Вы на курсы, значит, нам по пути, — вдруг услышала я за спиной мужской голос.

От неожиданности замолчала, не договорив фразы. Откуда взялся этот высокий парень?

Он как будто угадал мой немой вопрос.

— Я из Килинги-Нымме. Меня командировали на курсы бригадиров тракторных бригад. Как я понял, вам туда же?

Три километра проехали незаметно. Возница молчал, а мы болтали всю дорогу, словно всю жизнь были знакомы.

С этим парнем мы вместе возвращались и назад, в Вильянди, когда узнали, что курсы перевели туда. Он ехал в Вильянди впервые, и я рассказывала ему о городе, о том, какие красивые у нас места. Он слушал спокойно, не перебивая. И от его внимательных глаз, спокойной доброжелательной улыбки было на душе легко и весело. Я смеялась каждой его шутке.

В городе мне пришлось продолжать играть роль гостеприимной хозяйки. Приехали мы поздно. Никого знакомых у парня в городе не было. Я, не задумываясь, предложила ему переночевать. Он легко согласился.

Утром я проснулась рано. Мой неожиданный гость еще спал. Он безмятежно растянулся на полу, будто спал не на полупальто, а дома на мягкой перине. Здоровьем и спокойствием дышало его лицо.

Я не стала долго рассматривать своего нового знакомого — звали его Александр Юрн, — боялась слишком внимательным взглядом разбудить. Осторожно встала, вышла на кухню, разожгла плиту, поставила чайник и, присев на табурет около плиты, стала ждать его пробуждения.

На курсы мы пришли вдвоем. Я впервые чувствовала себя ответственной за кого-то. Это вдруг появившееся чувство ответственности было для меня неожиданным. До сих пор я привыкла отвечать только за себя, за свои поступки.

Правда, еще несколько лет назад, когда я работала в связи и у меня была возможность чаще навещать своих родных, особенно хутор, где жила Минда, я встретила одного парня, для которого мне хотелось казаться особенно хорошей. Мне нравилось говорить с ним о жизни. На крылечке старого дома внимательно слушала его сетования на несложившуюся жизнь, жалела его, была ему признательна за откровения. Когда он уходил, я возвращалась в дом и долго потом не могла уснуть. Думала о том, как часто в жизни мы проходим мимо человека, его тревог только потому, что он не умеет их высказать. Сколько ошибок совершается из-за нашего равнодушия, неумения разглядеть в другом что-то главное, узнать, что его волнует. Вот и на этого парня все смотрят как на любителя выпить, никчемного балагура. А он, оказывается, эту веселость носит как маску.

Мне думалось, что мое доброе отношение к нему поможет ему встать на ноги: он перестанет пить, пойдет учиться. Одним словом, станет человеком. И каждый раз, когда я собиралась к Минде на хутор, я подсознательно надеялась на встречу с ним.

Хотя хутора и находятся далеко друг от друга, но новости там распространяются так же быстро, как и в маленькой русской деревне. Я знала, что мое появление на хуторе не останется незамеченным и он зайдет к нам на огонек. Так и бывало. Я, наверное, не была в него влюблена. Но мне нравилось порассуждать с ним о смысле жизни, поговорить о будущем. Он же, по-видимому, по-другому расценил мое к нему отношение и однажды попытался обнять меня.

Я возмутилась. Казалось, он нарушил наш негласный уговор и разрушил что-то хрупкое, что не успело еще оформиться. Видеть его больше не хотелось, к тому же после нашей ссоры он перестал приходить на хутор.

Я вспомнила обо всем этом потому, что с Александром все складывалось иначе. Всегда спокойный, ровный, он как-то удивительно вовремя умел оказать мне помощь на практических занятиях. Часто мне она и не нужна была, но я шла на маленькие хитрости: делала вид, что не понимаю чего-то в двигателе или не могу прикрутить гайку. Самое приятное было то, что просить его ни о чем не приходилось. Он как будто следил все время за мной. Чуть что случится — он рядом. Но, как ни странно, и я все время чувствовала себя ответственной за него. Вольно или невольно ловила себя на мысли, что меня беспокоит, не голоден ли он, не скучно ли ему. Спросить его самого об этом я, конечно, не смела, но по глазам старалась угадать его настроение, его думы.

Начиналась подготовка к посевным работам. Курсанты разъезжались по своим МТС. Но Александр пока оставался. Однажды после практических занятий мы вместе вышли из училища. Это было в начале апреля. Снег уже сошел, только грязные клочья его оставались в ложбинках с северной стороны, куда еще не успели попасть солнечные лучи.

Мы не спеша шли по городским улицам. Неожиданнее порывы холодного ветра сменялись спокойной, пропитанной солнцем тишиной. Мы и раньше ходили вместе, но всегда, когда доходили до угла, он сворачивал налево, я — направо. В этот день мы, не сговариваясь, прошли этот угол, пересекли площадь и вошли в парк. Незаметно от деловых разговоров о ремонте, о предстоящей посевной перешли на себя. Не знаю, что со мной случилось, обычно такая сдержанная в разговорах, я вдруг почувствовала острую потребность высказаться, поделиться своим. Рассказала о своем детстве, о пережитом в годы войны, о том, как оказалась в Эстонии, как мечтала многие годы стать трактористкой, и о своей новой мечте — по-настоящему хорошо научиться водить комбайн. Теперь, когда, казалось, и эта мечта вот-вот сбудется, все рухнуло. Комбайнов нет. Когда придут, неизвестно. А я вот учусь на курсах бригадиров.

Александр внимательно слушал. И я видела — интерес его к моим переживаниям, моим поискам своего места в жизни искренний. Неожиданно для себя подумала: вот он, мой единомышленник, который думает, как я, который может стать другом, а его мне так не хватает в жизни.

В ту минуту я не строила никаких планов на будущее, просто радовалась своему открытию: этот большой красивый парень понимает меня, сочувствует, готов разделить мои радости и горе.

С тех пор свободное время, а его, к сожалению, было очень мало, мы проводили вместе.

Перед самой посевной курсы распустили. Все разъехались. Уехал и Александр. Но наша с ним дружба не оборвалась. Письма от него приходили регулярно, полные участия, любви, нежности. И эти весточки от любимого, и то, что я теперь работала вместе с отцом, — наполняли мою жизнь радостью.

Мои уверенность и спокойствие как будто передавались машине — трактор работал ровно, наши показатели были лучшие в МТС. Казалось, все складывалось хорошо. Письма от Александра приходили полные дружеского участия. На МТС прибыли первые комбайны, и на одном из них я буду работать.

Но сколько раз я себе говорила, что никогда нельзя радоваться без оглядки. В первых числах июня с отцом случилось несчастье. Мы пахали целину, пользуясь большим однокорпусным плугом. И вот этим плугом отцу раздробило два пальца на руке.

Две недели я работала одна на этой махине. Наконец прислали паренька, совсем молоденького, только что с курсов. Он очень старался, но опыта работы у него еще не было. То и дело обращался ко мне с вопросами. Как ни тяжело мне было работать, я помогала ему во всем. Не забыла еще, как трудно мне самой было осваивать технику.

В начале июля, отремонтировав последний раз коробку передач, вручила свой «ХТЗ-НАТИ» другому трактористу и приступила к сборке прибывшего комбайна. Работала почти сутками. Приходилось на ходу не только собирать, но и изучать новую машину. Да и сроки поджимали, на носу была уборка.

Время летело незаметно. Поэтому, когда подошел ко мне заместитель директора МТС Карл Калья и сказал, что мне телеграмма из Таллина, я сразу и не поняла, что к чему. Первое чувство — чувство тревоги. Случилось что-либо? С кем? Каково же было мое удивление, когда я узнала, что меня вызывают в Таллин на торжества по случаю десятой годовщины республики. Это было так неожиданно!

— А как же комбайн? — спросила я растерянно.

— Ничего, несколько дней подождет тебя твой комбайн. Собирайся. Завтра должна быть в Таллине.

Из района нас ехало две женщины — я и Мария Вахеоя, председатель колхоза «Первое Мая», многодетная мать.

Встретила нас Ольга Лауристин. До торжеств оставался еще целый день, и мы могли свободно погулять по Таллину. Сколько раз я бывала в этом городе, но, пожалуй, только в этот день почувствовала, как он красив. Может, потому островерхие крыши старого города, мачты яхт на голубом фоне сливающегося с морем неба вдруг наполнились для меня особым очарованием, что я сама чувствовала себя необыкновенно счастливой? Это уже не был чужой город, на улицы которого я впервые ступила в 1945 году, оставив друзей, привычный уклад жизни. Все здесь теперь мне было близко, знакомо и дорого. Тут начиналась моя новая жизнь.

Стоя на площади, что считалась самой высокой точкой города, как бы паря над ним, я чувствовала себя не только счастливой, но и удивительно сильной, мне казалось в те минуты, что я все могу. Ну, разве это не счастье, что меня, самую простую трактористку, за мой труд отметили, пригласили как почетного гостя на большой праздник?

Эти два дня в Таллине были для меня как прекрасный подарок. Я сидела в большом зале театра «Эстония» вместе с такими же тружениками, как я, слушала выступления о достижениях Советской Эстонии за пять послевоенных лет. Благодаря помощи братских народов страны маленькая Эстония смогла не только залечить свои раны, нанесенные войной, но и взять темп в развитии хозяйства, намного превышающий довоенный. Из сельскохозяйственной республики, какой она была при буржуазном строе, она превратилась в промышленную.

После торжественного заседания я впервые в своей жизни слушала оперу. Она называлась «Певец свободы». С непривычки мне трудно было слушать серьезную музыку. Сюжет оперы уводил мои мысли в прошлое. Сколько жертв принесло человечество за то, чтобы сегодня мы могли дышать свободно. Как же нужно дорожить этой свободой, ради которой пролито столько крови, отдано столько прекрасных жизней!

В тот день я долго не могла уснуть. Сколько всего удерживала память. И мое детство, и юность, и войну. Картины прошлого путались с настоящим. То я видела себя верхом на лошади, то темноту неба прорезали яркие сполохи разорвавшихся бомб. Я видела себя на хуторе у Минды под цветущими яблонями, на веселых праздниках на хуторах во время молотьбы, на выпускном вечере в училище механизаторов. Все перемешалось в моих видениях — и грустное, и смешное, и радостное, и печальное, прошлое и мечты о будущем.

Мысли унесли меня в сон, утром я проснулась снова с ощущением праздника, необычности. За окном из репродукторов, выставленных на улицу, гремела веселая музыка. Моя соседка по номеру Мария Вахеоя, уже одетая, стояла у окна и смотрела на праздничный Таллин.

— Проснулась? — сказала не оборачиваясь. — Посмотри, какое сегодня прекрасное, чистое утро. Погода будто специально подгадала к празднику.

Улица встретила нас водоворотом толпы — яркой, красочной, улыбающейся, поющей. Нас сразу же закрутило, понесло, и мы чувствовали себя своими в этой праздничной толпе.

Вдруг мне показалось, что мужской голос окликнул меня. Я на минуту остановилась, оглядываясь по сторонам, стараясь угадать в этой массе людей того, кто назвал мое имя. Внимание привлекли двое мужчин. Они стояли в стороне, на краю тротуара и читали вслух газету. Я постеснялась подойти к ним, но какая-то сила подтолкнула меня к киоску и заставила купить свежий номер газеты. Быстро пробежала глазами первую страницу и тут же увидела свою фамилию. В Указе Президиума Верховного Совета СССР было сказано: «…наградить орденом Ленина…»

Потребовалось огромное усилие воли, чтобы понять смысл сообщения: меня в числе других передовых людей республики наградили орденом Ленина. Первое чувство, которое я испытала, был страх. Разве я этого заслужила? Второе — радость. Потом — чувство тревоги: как же должна я теперь трудиться, чтоб оправдать эту высокую награду?

До конца праздника оставались еще два дня, а я заторопилась домой: уже видела перед глазами золотые поля ржи и свою большую новую машину, которая впервые в нашем районе выйдет на эти поля.