Спорю с судьбой

ГЛАВА XIV

Да, этот год памятен мне особенно. Золотой год моей жизни.

Зима тогда выдалась особенно холодной. Морозы доходили до двадцати градусов. В такую погоду хорошо сидеть дома, разжечь печку и слушать, как трещат дрова, гудит в трубе жаркий дух. Посадить рядом сына и читать ему книгу. Наверное, в том счастье матери, когда она чувствует тепло маленького тельца, прижавшегося к ней, видит широко раскрытые глаза сынишки, слушающего историю Мальчиша-Кибальчиша. Наверное, в том счастье женщины, когда она видит, как муж, спокойный, сильный, занимается тут же своим делом и прислушивается к тому, что читают его жена и сын.

Такие счастливые часы случались у меня в тот год не раз, и неохотно уходила я тогда из дому. А уходить приходилось. Подходили к концу мои депутатские полномочия. Я часто встречалась со своими избирателями, отчитывалась перед ними о проделанной работе. Выступать приходилось перед разными аудиториями: на предприятиях, в колхозах, школах. Мне всегда это трудно — выступать, но зато после разговора, общения с людьми, становится так легко на душе.

К каждому выступлению готовилась по-особому. Хотелось найти слова, которые бы затронули каждого. В эти часы Алекс занимался с сыном. Я только слышала за спиной, когда Калью особенно расшумится: «Тише, мама работает, не мешай ей».

Я искала слова и думала: «Какое это большое счастье, что благодаря советскому строю не нужно болеть сердцем за будущее своих детей. Они никогда не будут голодны, смогут получить образование, их всегда ждет работа».

Но вырастут ли из наших детей настоящие люди, трудолюбивые и честные, любящие дом родной и свою Родину, сильные, здоровые — все это зависит во многом от нас, родителей. Для детей прежде всего мы являемся примером, образцом для подражания. Для меня с детства таким примером был отец — Петр Генрихович Отсман. Не словами, а делом он учил меня жить. Уже в школьные годы я гордилась им как лучшим в районе специалистом-«машинистом». Он был первым и лучшим учителем и в начале моей трудовой жизни. Всегда был спокоен, не повышал голоса, если даже я делала что-то не так. «Все образуется» — его любимая присказка.

Я тогда думала и сейчас придерживаюсь такого мнения: для того чтобы из маленького росточка вытянулось прямое дерево, чтобы юноша или девушка выросли доверчивыми, искренними, с открытым отзывчивым сердцем, нужна гармоничная, живущая в согласии семья. Семья, где властвуют любовь, понимание и уважение друг к другу всех ее членов. А если всего этого нет, дети вырастают с сердечными травмами, грубыми, бесцеремонными, становятся обузой для себя и бедой для других.

Какое тяжелое впечатление осталось у меня после посещения детской трудовой колонии, где мне предложили выступить! Совсем молодые люди сидели передо мной в зале. Они еще в жизнь не успели вступить, еще ничего не успели сделать для общества, а уже совершили против него преступления. Кто виноват в том? Почему эти подростки считают, что лучше войти в жизнь с черного хода, через обман, жестокость?

Наверное, мы, взрослые, за это в ответе. Не хочу утверждать, что у плохих родителей обязательно плохие дети. Бывает и наоборот, у благополучных отцов и матерей, прекрасных тружеников вырастают плохие дети. Но если смотреть в корень, все-таки часто в неблагополучных семьях вырастают, как мы говорим, трудные подростки. Или нет уважения в семье у родителей друг к другу, или пренебрежительно говорят о труде, или много внимания уделяют материальной выгоде. Словом, какая-нибудь червоточинка да есть.

Как мне хотелось, чтобы после моего выступления детские, уже успевшие загрубеть сердца стали чуточку чувствительнее к добру, свету. Я говорила о труде, о том, какую огромную радость он мне приносит, рассказывала о своей поездке на целину. Я понимала, ребят громкими словами не расшевелишь, старалась говорить проще, доходчивее, старалась в ответ уловить в их глазах живой интерес к происходящему в мире, почувствовать, что в их душах способна пробудиться тяга к честной, трудовой жизни. И когда увидела улыбки на их лицах, когда они начали задавать мне вопросы, очень обрадовалась.

После таких встреч особенно остро чувствовала я свое семейное счастье, свое благополучие. Мы вообще не ссорились с Алексом, но после той поездки я старалась не допускать в доме даже разногласий — боялась, как бы они не сказались на характере Калью.

…Прошли отчеты перед избирателями и начались новые с ними встречи. Меня вновь выдвинули депутатом Верховного Совета СССР по триста шестьдесят четвертому округу. Январь и февраль пробежали незаметно. Наступила весна, а вместе с ней ко мне пришла большая радость.

Были те редкие дни, когда мы всей семьей находились дома. В один из дней, помню, по радио шла какая-то передача. Я особенно не прислушивалась к тому, что там говорят, обратила только внимание на слова диктора, который торжественно объявил о том, что будут передавать Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении тружеников сельского хозяйства Эстонской ССР.

Я подсела поближе к репродуктору: вдруг назовут кого-то из знакомых?

«…звание Героя Социалистического Труда присвоено следующим товарищам, — сказал диктор. — Лейде Винкель… — я порадовалась за нее, она тоже была депутатом, мы с ней очень подружились. — …Эльмине Отсман…»

— Алекс, ты слышал? Я не ошиблась?

Вместо ответа он подхватил меня на руки и закружил по комнате.

Недолго мы оставались одни. Стали приходить знакомые, соседи. Все поздравляли. Во сколько раз радость увеличивается, когда ты ее не одна переживаешь, а вместе с друзьями!

1958 год, как никакой, был богат для меня событиями. Родина высоко оценила мой труд: Золотая Звезда Героя Труда, орден Ленина… По случаю пятидесятилетия профсоюзов меня наградили орденом «Знак Почета». Эти большие награды, такое признание, мне казалось, я еще не заслужила. Давала себе слово: трудиться так, чтобы считать их заслуженными.

В том же 1958 году 1 июня у меня родилась дочь. Маленькая Элли принесла мне много материнского счастья. Я радовалась каждому ее движению, каждой улыбке. Часами могла сидеть у ее кроватки и наблюдать, как она спит, причмокивая во сне губами, как потягивается, как ищет меня глазами. Да, я была счастлива в то лето. Но в глубине души испытывала какую-то неудовлетворенность. Сердце мое было с дочуркой, в городе, а в мыслях я вся была в поле. Если с утра было серое небо и моросил дождь, у меня портилось настроение: «Значит, опять простой, опять нашим трудно работать».

Только в середине августа смогла переехать в деревню. Много народу собралось в большом с низкими потолками доме. Родители, нас четверо, Магда, Юля. Обе мои сестренки в тот год тоже работали в поле. Магда окончила курсы механизаторов, Юлечка училась там же и в то лето приехала на практику. Опять у нас был семейный агрегат, только уже без меня.

Через несколько дней передала я свой комбайн другому механизатору. Передала, как будто от себя оторвала. Старалась как можно более полно охарактеризовать Арнольду Теллисаару все достоинства и недостатки машины.

Много времени было у меня в ту осень для раздумий. Тем более что необходимо было принять решение, где нам жить: оставаться в городе или переезжать в деревню.

На февральском (1958 г.) Пленуме ЦК КПСС было принято решение «О дальнейшем развитии колхозного строя и реорганизации машинно-тракторных станций». Оно широко обсуждалось. У нас в МТС и в колхозах были и такие люди, кто считал: с передачей в колхозы техника погибнет. Там, мол, нет опытных механизаторов, а кто захочет оставить город? Но большинство людей думало по-другому. Колхозы за эти годы набрали силу, и отсутствие у них техники мешает их самостоятельности. Существующие формы организации труда сдерживают дальнейшее развитие хозяйств, снижают ответственность руководителей, самих колхозников за урожай. Я тоже это остро чувствовала в посевную и во время уборки. К нам, механизаторам, относились как людям сторонним. Да и сами механизаторы не всегда болели за колхозное дело. Были и такие, кто вел себя, как капризная барышня: хотят — в этот колхоз едут, хотят — в другой. Конечно, надо было соединить в социалистическом хозяйствовании колхозные земли и машинно-тракторную технику.

В марте на сессии Верховного Совета СССР я вместе с другими депутатами проголосовала за принятие нового закона, разрешающего продавать колхозам тракторы, комбайны и другие машины, принадлежащие МТС. В законе было оговорено, что реорганизация МТС должна осуществляться постепенно, с учетом развития экономики отдельных хозяйств и особенностей районов страны.

Так я сама участвовала в принятии закона, который должен был круто изменить мою жизнь.

И снова, в какой раз, приходилось начинать все сначала. Нужно было бросать дом, город, к которому я уже привыкла, с которым связано столько воспоминаний. Конечно, можно найти работу и здесь: механики везде нужны, тем более что МТС как опорная база оставалась в Вильянди. Но остаться в городе — это значит расстаться с комбайном и никогда больше не пережить волнующие минуты уборочной страды. Нет, ни мне, ни Алексу в городе делать нечего. Надо перебираться в деревню.

Я могла выбрать любой колхоз района, но решила остановиться в «Сыпрусе». Хотя он и дальше всех от города — двадцать километров, но больше всего привыкла я к нему. Был он самый слабый, когда начала в нем работать. И бригадирствовала я здесь, и на квартирах жила. Знаю и привыкла к его людям, и они привыкли ко мне.

…Но пока я раздумывала, как нам быть, уборочная шла своим чередом. Мы с мамой с утра начинали готовиться к встрече наших механизаторов. Они появлялись уже в темноте, усталые, грязные.

Больше всех уставала Юлия. Обычно шумная, веселая, в те дни она говорила мало, вяло. За домом под яблоней я сливала ей воду на руки. Потом она раздевалась до пояса и смывала с себя соломенную пыль. Будь это в другое время, она брызгалась бы водой, вырывала бы кувшин из моих рук, пытаясь окатить меня с ног до головы. Но в те дни только покорно подставляла спину, руки, ноги под струи холодной воды.

Потом я помогала умываться отцу, Магде, Алексу. В это время мама уже успевала накрыть на стол. Большой семьей садились ужинать. Ели молча. Каждый думал о своем.

Я не расспрашивала ни о чем, ждала, пока разговор начнут мужчины, хотя мне очень хотелось узнать, как работает комбайн, сколько намолотили.

Юля сразу же после ужина уходила спать, а мужчины выходили на улицу. Убрав со стола, перемыв посуду, уложив детей спать, присоединялась к ним и я. Папа жаловался на частые поломки комбайна. Не пригоден он все-таки для нашей высокостебельной ржи. Алекс рассказывал о колхозных делах. Он вступил уже в колхоз, и его выбрали секретарем партийной организации.

Я радовалась успехам своих родных, а их неудачи переживала острее, чем свои. Хотелось помочь, но к дому привязывали дети. Я не могла бросить маленькую Элли. Так впервые за много лет оказалась в стороне от больших дел. Не участвовала в уборочной и от этого чувствовала непривычную пустоту. Она-то, эта пустота, и мешала сполна ощутить радость таких больших событий в моей жизни.

Зато в следующий, 1959 год я начала готовиться сначала к посевной, а затем и к уборочной заранее. Тракторов было еще мало, поэтому мы с Алексом отремонтировали старенький «ХТЗ». Чтобы не опоздать к севу, работали и в майские праздники.

Погода в тот год была как по заказу — солнечная, сухая. У меня напарницей на тракторе была сестренка Юлия. Машина, хоть и старенькая, не подвела. Отсеялись вовремя. Вокруг нас бушевала поющая и цветущая весна.

И уборочная прошла для наших мест хорошо. Дождей почти не было. К середине сентября убрали все зерновые и семенные травы. Я намолотила две тысячи восемьсот центнеров зерна и заняла первое место в районе.

После уборки по решению правления колхоза «Сыпрус» стала и я колхозницей. Вспомнила первые маленькие коллективные хозяйства в районе, когда было десять, двадцать членов артели. Техники никакой. Тощие коровы мычали в старых сараях, приспособленных под скотные дворы. Это было всего десять лет назад. А сейчас, несмотря на все трудности, которых еще много, несмотря на нехватку рабочих рук, колхозы настолько окрепли, что уже могли приобрести у государства технику.

Перебравшись сюда, мы так и продолжали жить на старом хуторе Кирина. Человек быстро привыкает к месту, и я уже почти не вспоминала о городской квартире.

Решив остаться в деревне, начали строить собственный дом. Выбрали место у самого шоссе, в деревне Вялусте. Вбили первые колышки. Строиться помогали все родные. Конечно, больше всего пришлось потрудиться Алексу, но и папа очень много помогал. Лучше, чем он, печника, наверное, во всей округе не найдешь. Приезжал и Август, муж Минды, на подмогу.

Строили дом медленно, в свободные от работы часы, но тем не менее к осени подвели дом под крышу. Новоселье же справляли 2 декабря 1961 года.

Народу съехалось много. Все родные, знакомые. От тесноты повернуться негде, но все равно весело и радостно было у меня на душе. Вот и я наконец хозяйка маленького дома.

В дневнике появились первые строки, написанные в собственном новом доме: «…Где найти слова, которые смогли бы выразить мои чувства? Сколько себя помню, все чаще по чужим углам ютилась. А теперь могу сказать смело: кончились мои скитания. Из этого дома никуда не перееду».

Перечитывая записи тех лет — с шестидесятого по шестьдесят четвертый годы, я остро ощущаю, какой интересной и наполненной событиями жизнью живем мы, советские люди. За будничной суетой часто не замечаем этого. Бывает, ворчим, раздражаемся по мелочам, а жизнь страны все равно свежим ветром врывается в наш дом и незаметно для нас самих становится частью нашей собственной жизни. Мы переживаем победу узбекских хлеборобов, успехи строителей БАМа, радуемся новым открытиям ученых… И, наверное, это не случайно, а закономерно. Потому что не просто красивая фраза, а неопровержимый факт, что мы хозяева своей страны. К удачам ее и невзгодам относимся, как к собственным.

Дневник я вела, конечно, для себя, не рассчитывала показывать кому-нибудь. Записи в нем, какими бы наивными или выспренными ни были, предельно искренни. Они о том, что трогало мою душу, в них мои мысли, заботы, думы. Вот некоторые отрывки из моих дневников.