Среди горных братьев Мексики

V. Гнездо мексиканского эксплоататора

— Доброго дня, синьор!

Роберт вздрогнул, выпрямился на стуле и повернулся к двери. Он покраснел до корней своих волнистых каштановых волос. Взрыв веселого хохота еще более увеличил его смущение. Обвязав вокруг талии полотенце, он пытался приготовить себе завтрак из продуктов, найденных им в кладовой. Плита маленькой печки раскалилась докрасна, кофейник перекипал через край, и весь воздух был насыщен запахом подгорелого масла.

При таких условиях неудивительно, что Роберт почувствовал сильное смущение, когда, услышав приветствие, повернулся и увидел перед собою три улыбающихся лица, два из которых принадлежали краснощеким молоденьким девушкам; третьим был их брат, красивый, смуглый юноша лет пятнадцати.

— Синьор плохо справляется со стряпней, Луи, — сказала старшая девушка. — Быть может, — добавила она, пытаясь сдержать смех и обращаясь наполовину к брату, наполовину к Роберту, — быть может, он позволит помочь ему?

Роберт начал приходить в себя и, стараясь побороть смущение, пробормотал:

— Доброго утра…

Он попросил своих гостей зайти в комнату и объяснил им, что это его первая попытка сварить что-нибудь и что он еще не завтракал.

— Бедный "гринго"! — воскликнула младшая из девушек, когда Луи перевёл ей на испанский язык слова Роберта.

— Садитесь рядом с нашим братом, — сказала старшая, — и позвольте нам это сделать вместо вас. Вот Луи, а это Анита, меня же зовут Мерседес. Мы приехали пригласить вас пообедать с нашим отцом, доном Луи Терразас, в Бачимба-ранчо.

Девушки не стали терять времени. На печь поставили кофейник с новым кофе, затем быстро приготовили тесто, которое словно по волшебству превратилось в аппетитно подрумяненные лепешки; после этого вся веселая компания разделила незатейливый завтрак молодого телеграфиста.

Роберт вскоре узнал, что Луи далеко не так хорошо знает английский язык, как Мерседес, и очень хочет научиться ему. Луи предложил научить Роберта говорить по-испански, если тот будет ему давать уроки английского языка. Анита знала всего несколько слов по-английски, а Мерседес, как она сообщила Роберту, изучала этот язык в школе в Чихуахуа. Единственная ее практика — это разговоры с его предшественником, телеграфистом.

— Наш отец тоже знает английский язык, но не любит говорить на нем, — добавила Мерседес. — Он говорит по-английски только когда это необходимо, но никогда не помогает нам научиться…

— Слушай, Луи, а нам не пора ли ехать? — перебила ее болтовню Анита.

Луи привел мустангов, которые были привязаны у дерева, за станцией, и шумная компания распростилась с юным телеграфистом.

После отъезда гостей Роберт прибрал в комнате и отослал начальнику свой рапорт, состоявший всею из положенного приветствуя: "Доброго утра".

Было воскресенье, поездов не было до позднего вечера, и Роберт мог бы спокойно поехать в ранчо, куда его приглашали его новые знакомые. Но это был первый день его службы, и он хотел сначала познакомиться со своей новой работой.

Роберт просмотрел официальные отчеты и быстро освоился со способом их ведения; затем он больше часа внимательно прислушивался к тому, что передавалось по проводам, и с некоторым смущением заметил, что все коммерческие телеграммы были написаны поиспански. Он пытался списать их, но почти в каждой фразе попадалось несколько знаков, которых он совсем не знал. Он подождал, пока провода не освободились, затем вызвал отправителя, который объяснил ему, что это буквы, которых в английском алфавите не имеется.

Покончив со всем этим, Роберт стал печально смотреть в окно через желтую долину на высокие горы на западе, и ему невольно пришло в голову, что по сравнению с этой унылой пустыней Плейнфильд был настоящим городом. Он вспомнил о своем друге Ларри и вдруг почувствовал себя очень одиноким.

Вскоре он заметил направлявшегося к станции всадника и очень обрадовался, увидев Луи, вернувшегося на первый урок английского языка.

Зоркие глаза Луи заметили, что молодой "гринго" тоскует по родине, и он решил излечить его от этой болезни. Ранчо, по его словам, находилось всего в миле расстояния, а на мустанге, привезшем Луи, часто ездили вдвоем его сестры. Это был крупный, сильный и хорошо объезженный конь, и он, несомненно, мог легко итти под двойным грузом.

Роберт посмотрел на высокое сухощавое животное с некоторым недоверием. Луи стал уверять, что лошадь эта очень спокойна, и наконец они условились, что Роберт сядет в седло, а Луи, который был легче его, поедет сзади него.

Роберт попросил по телеграфу у начальника отпуск. Он попытался сесть на мустанга. Большой мустанг казался кротким, как овечка. Но когда Луи вскочил на лошадь позади него — вдруг все изменилось…

Мустанг сначала твердо уперся в землю всеми четырьмя ногами, затем поднялся на дыбы. Луи всадил в бока лошади шпоры, и она помчалась так, что тут уж невозможно было остановить ее. Роберт уцепился за гриву, а Луи цеплялся за него, и оба невольно сдерживали дыхание, когда мустанг перепрыгивал через канавы, кактусы и кусты шалфея, направляясь прямо к зданию гациенды. Мустанг ни разу не свернул в сторону, пока не влетел в широкий двор, посреди которого он остановился, точно внезапно окаменев, и юноши пронеслись по инерции вперед, через его голову.

Когда Роберт отер грязь со своих глаз, он увидел на террасе всю семью Терразас.

Старый дон Луи не сказал ни слова, но вышел во двор и, подняв своего сына, основательно встряхнул его. Роберт поднялся и с удивлением смотрел на эту сцену.

— Вот, — сказал дои Луи, выпуская сына, — это научит тебя падать с лошадей! Привет вам, дои Роберт Бельвиль!

Дон Луи Терразас был чрезвычайно гостеприимным хозяином. Позаботившись о том, чтобы платье Роберта было вычищено от пыли, он отправился показывать гостю свою усадьбу. Он провел Роберта через рощицу благоухающих фиговых деревьев к берегу искусственного озера, холодные, чистые воды которого были проведены с гор на расстоянии многих миль по искусственно устроенным каналам. Они обошли берег озера, прошли через фруктовый сад, состоявший главным образом из абрикосовых деревьев, и вышли за северной стеной громадного длинного здания гациенды, крытого черепичной крышей, прямо к конюшням.

На западном углу к конюшням прилегали жилища служащих. Кухни стояли возле столовых для служащих, за которыми следовало обширное и светлое помещение самого Луи Терразаса.

Здание заключало в себе также несколько кладовых и одну длинную темную комнату с толстыми степами и решетками на крошечных окнах. Эта комната служила карцером для провинившихся слуг.

— Я здесь одновременно и судья и присяжные, — пояснил дон Луи. — Чем я не адвокат? Люди же, которых я сужу, мои рабочие — пеоны. К чему для рабочего присяжные?

— А кто это такие пеоны, дон Луи?

— Пеон — это неисправный должник, попавший в слуги.

— А сколько времени обязан он прослужить, чтобы опять быть свободным хозяином?

— Пока он не уплатит своего долга. А этого никогда не бывает…

— Почему так? — спросил, удивленный Роберт и подумал в то же время: "Ну, а тебя-то с семейством кто же кормит, как не те же самые пеоны".

— Его долг увеличивается с каждым годом. Наши пеоны ведь отчаянные лентяи. Они никогда не зарабатывают того, что проедают. Когда же они умирают, они оставляют свой долг в наследство своим детям.

— Вы хотите сказать, что дети пеонов уже рождаются вашими должниками?

— Конечно. А как же иначе?

— А что, если они откажутся признать долг своего отца и не согласятся служить вам?

— Неповиновение? Бунт?

Дон Луи многозначительно пожал плечами.

— Так, значит, никто из них никогда не освобождается?

— Многие, не желая остаться рабами, уходят в горы. Если такие попадутся, их наказывают. Обыкновенно их удается поймать. Тс же, которых не поймают, становятся бандитами, — иных средств к жизни у них не остается!

— А много их убегает?

— Вообще пеоны убегают только в крайнем случае, ведь жизнь беглеца тоже несладка. Единственное, что они имеют в ней, это — свободу. Из Бачимба-ранчо их убегает немного. Они неохотно меня покидают, потому что я стараюсь быть справедливым, — это выгодно для самого же меня. Но есть и жестокие помещики, и у них всегда бывает масса недоразумений с пеонами. Они не позволили бы никому расспрашивать себя, как вы меня расспрашиваете. Вы видите, насколько я откровенен, дои Роберт.

И дон Луи улыбнулся.

— Вы были более чем терпеливы по отношению ко мне, дои Луи. Я был бы вам очень благодарен, если бы вы мне побольше рассказали об условиях здешней жизни.

— Все, что хотите. Мне скрывать нечего. Это все делается согласно закону.

— А эти сбежавшие слуги, бандиты, как вы их называете…

— Мы можем их так называть между нами, но вы не должны их так называть в разговорах с посторонними. Гораздо благоразумнее именовать их так, как они сами себя называют, т. е. "горными братьями".

— В таком случае, пусть будут "горные братья". Я хочу спросить, где их можно увидеть?

— Совершите путешествие по горам. Вы сможете счесть себя счастливым, если их не встретите. Они живут в диких местах, из которых удобно совершать налеты на горные проходы. Они умно выбирают, на кого напасть. Нападают они обыкновенно на иностранцев и обычно знают, кто эти иностранцы. У них есть друзья во всех городах, и эти соучастники дают им заблаговременные сведения. Они редко нападают на ранчо, и поэтому во многих из них обращаются с горными братьями, как с желанными гостями.

— Но, наверно, ни одна гациенда не встретила бы приветливо своих сбежавших пеонов?

— Конечно, нет. Но и сбежавшие обычно уходят возможно дальше от той гациенды, где они работали.

— А горные братья посещают Бачимбу?

— Иногда, но не часто. Их очень мало в этой части страны. Большинство держится далеко к югу или западу. Но пойдемте в дом, нас уже, наверное, ждут обедать.

Обед уже был готов, и жена дона Луи пригласила Роберта в столовую. Этот обед был настоящим сюрпризом для юноши. Он убедился в том, что мексиканские гостиницы не могут служить примером. Суп из винных ягод был так вкусен, что ему хотелось попросить вторую тарелку; "тамали" из цыплят, "мецкладое" из овощей, перец с мясом, румяные мексиканские груши, наконец, "дульче" (конфеты) из груш, которыми вместе с кофе и папиросами закончили обед.

Все это было так вкусно и так красиво подано, что в конце обеда Роберт был готов заявить, что ни один пир не мог быть лучше этого испанского обеда, и только мысли о полуголодных пеонах, без отдыха работающих на эту беззаботную, полную удовольствий жизнь, омрачали его радостное настроение.

После обеда все перешли на веранду, где доп Луи стал снова курить папиросы, в то время как другие пили "фреска". Затем молодой Луи и его сестры принесли свои гитары, и всё пошли к озеру.