Средство от Алкивиада

ГЛАВА XI

С беспокойством дожидались мы урока Алкивиада. В который раз просмотрели записки, относящиеся к СОТА, и убедились, что основа для дрейфа уже заложена. Алкивиад был явно ошеломлен и не только выделял нас в серой ученической массе, но даже начинал любить. Инцидент с Катоном должен был окончательно его обезоружить. Теперь оставалось только незамедлительно запустить Морского Змея, и средство начнет приносить плоды.

Как и следовало предполагать, войдя в восьмой класс, Алкивиад сразу же поглядел на Катона. Затем перевел взор на нас, и, хотя он ничего не сказал, все заметили, что он чуточку выпрямился.

Мы сидели молча, воцарилась столь глубокая и полная тишина, что слышно было даже далекое ржание Цицерона и «крик птицы Венцковской несвежий», как сказал бы Вонтлуш. Шекспир был прав. Эта необычная тишина, которая уже десятки лет не услаждала слуха Алкивиада, повергла его в состояние странного оцепенения. Это был самый настоящий наркоз. Историк застыл, как статуя.

Я толкнул Засемпу в бок. Согласно инструкции, сейчас следовало быстро применить отвлекающий элемент. Засемпа поднял руку.

— Что тебе? — спросил Алкивиад каким-то не своим голосом.

— Пан учитель, простите, пожалуйста, но я не приготовил урока из-за несчастного случая.

— А что произошло?

— Ничего особенного, только у нас дома был взрыв.

— Взрыв? Что взорвалось?

— Я могу рассказать, пан учитель…

— Если это и в самом деле интересно… — сказал Алкивиад.

— Очень, пан учитель. Это — в результате трения…

Я тяжело вздохнул и с укором посмотрел на Засемпу. Нам предстояло опять, неизвестно в который раз, выслушать рассказ о водителе грузовика, который стирал в ванне свои брюки. В конце концов Засемпа мог бы придумать что-нибудь поновее.

Все еще ошеломленный Алкивиад терпеливо слушал рассказ. Когда Засемпа, наконец, кончил, воцарилась тишина.

— И это все? — спросил Алкивиад.

— Да, это все, пан учитель. Штангист Множек вылетел в окно.

Казалось, Алкивиада совершенно не трогает трагическая история со стиркой. Со странно озабоченным видом он приглядывался к Засемпе.

— А эти брюки были в каком-нибудь смысле историческими брюками?

— Нет, что вы! — рассмеялся Засемпа и с изумлением поглядел на Алкивиада. — Это были самые обыкновенные брюки, правда, очень хорошего качества.

— Тогда, наверное, ванна представляла собой исторический памятник? — спросил Алкивиад.

— Нет, с какой бы стати?

— Тогда я совсем не понимаю, зачем тебе понадобилось рассказывать нам все это, мой мальчик, — сказал Алкивиад, приглядываясь к Засемпе с искренним изумлением.

Засемпа растерялся:

— Ну… мне казалось, что…

— Что казалось?

— Что это интересно…

Тут уж рассмеялся Алкивиад. В первый раз увидели мы смеющегося Алкивиада, и это произвело на нас неизгладимое впечатление. Нам показалось при этом, что смех его был ироническим. Никогда бы я не мог и подумать, что Алкивиад способен смеяться с такой иронией.

— И это ты называешь интересным событием? Не скоморошничай, мой мальчик. Перед лицом истории это событие — ничто. Ибо что может значить сожжение брюк Множека по сравнению с сожжением Александрийской библиотеки? Разве этот случай со штанами Множека можно назвать историческим фактом?

— Пожалуй, нельзя, пан учитель.

— Тогда стоит ли морочить себе голову? Твой мозг, мой мальчик, наделен ограниченным количеством серого вещества, поэтому не следует засорять его первым попавшимся мусором.

— Извините, пожалуйста, но это были брюки из «сотки», из хорошего материала, — заметил несколько оскорблено Засемпа.

— Какое это имеет значение? Значение чьих-нибудь брюк состоит не в том, из «сотки» они или из «нулевки», а в том, оказали ли они влияние на ход истории… Поэтому мы должны интересоваться только теми предметами, которые достойны того, чтобы войти в историю. А таких предметов мало. Нам, правда, известна история плаща Геракла, но нет полной уверенности в том, что факт этот изложен с достаточной достоверностью. Если уж, мой мальчик, тебя интересуют предметы одежды, то я предпочел бы, чтобы ты вместо штанов какого-то там Множека заинтересовался хотя бы подвязкой графини Солсбери.

По классу прокатился шумок, и на некоторых лицах появились глуповатые усмешки. Алкивиад поднял вверх палец.

— Honni soit gui mal у pense', — произнес он торжественно. [Стыдно тому, кто подумает об этом плохо (франц.)]

Мы замолкли, заинтригованные странным звучанием незнакомых слов. Алкивиад обвел взглядом класс.

— Засемпа, можешь ли ты рассказать подробней, в чем здесь дело?

Засемпа смутился. Вполне понятно, что он не только не мог рассказать поподробней, но и вообще не имел ни малейшего представления о том, в чем здесь дело. Из уст Алкивиада вырвался тяжелый вздох.

— Следовательно, Засемпа, ты не знаешь, почему я предпочел бы, чтобы ты интересовался подвязками графини Солсбери?

— Не знаю, пан учитель.

— Потому что подвязки эти вошли в историю, но я, правда, не знаю, имеет ли это для тебя какое-нибудь значение.

— Конечно, имеет, пан учитель, — поспешно подтвердил Засемпа.

— Рад за тебя, — отозвался Алкивиад.

— Мы все интересуемся историей, — послышались голоса. — Мы историю очень любим.

— Я действительно обнаружил в вашем классе интерес к истории, — сказал Алкивиад. — Можно даже сказать — ренессанс. Знаешь ли ты, что такое ренессанс? — спросил он у Засемпы, и в голосе его прозвучали издевательские нотки, но, может быть, мне только так показалось.

Засемпа бросал по сторонам отчаянные взгляды, а нас все больше и больше охватывало беспокойство, пожалуй, даже страх. Из дрейфа ничего не получилось. Алкивиад презрительно отверг приманку в виде брюк Множека и явно перешел к контратаке.

Мой мозг лихорадочно работал. Нужно что-то предпринять, что-то придумать.

— Пан учитель, — поднялся я с места, — пан учитель, может быть, вы сначала рассказали бы нам об этих подвязках, — произнес я умоляюще.

— Да! О подвязках! — послышался целый хор просьб. — Пан учитель, расскажите о подвязках!

Алкивиад вытянул руку. Жестом Цезаря он утихомирил класс, а потом сказал:

— Это история возникновения знаменитого Ордена Подвязки. Орден этот был установлен в тысяча триста восемьдесят четвертом году… Кстати, дружок, — кивнул он теперь мне, — не можешь ли ты мне сказать, кто в то время правил в Польше?

Я молчал, мысленно проклиная ту минуту, когда нам пришла в голову идея дрейфа, а заодно и весь метод Морского Змея. К счастью, Алкивиад отнесся к моему молчанию с философским спокойствием и даже не был оскорблен моим невежеством. Видно, ничего другого он и не ожидал.

— В то время когда в Англии был учрежден Орден Подвязки, в Польше царствовала королева Ядвига, — ласково сообщил он. — Но это, конечно, не имело никакого влияния на учреждение Ордена Подвязки. Причиной учреждения Ордена Подвязки был случай, который произошел с графиней Солсбери на балу. Эта бедная дама потеряла во время танца подвязку. Король Эдуард III поднял подвязку и вручил ее хозяйке. Это, конечно, вызвало усмешки у дворян. Король заметил это и сказал: «Honni soit gui mal y pense. Пусть стыдится тот, кто плохо об этом думает. Тот, кто сегодня смеется над подвязкой, завтра будет считать за честь носить ее». И тут же учредил Орден Подвязки. И вот до наших дней ношение этого ордена считается в Англии высочайшей честью. Нотабене, я полагаю, что ни одному из вас эта честь не угрожает, но для порядка скажу еще вам, что это единственный орден в мире, который носят на ноге. Точнее, на левом колене. Дамы же носят этот орден на плече.

Видя, что это повествование вызвало у нас несомненный интерес, он добавил, указывая на Пендзелькевича:

— А не мог бы ты назвать нам другие предметы, в какой-то мере причастные к историческим событиям?

По вполне понятным причинам Пендзелькевич назвать их не смог.

— Вы, по-видимому, слышали о яблоке, которое послужило поводом для начала Троянской войны, или о носе Клеопатры, а возможно, и об английских овцах, которые «съели людей»?

К сожалению, выяснилось, что ни один из нас не имеет ни малейшего понятия ни о трагическом яблоке, ни о носе Клеопатры, не говоря уже об овцах-людоедах. Мы влипли окончательно.

Мы попытались уговорить Алкивиада рассказать нам об этом, но он только головой покачал.

— Это все не столь уж важно. Сами по себе вещи эти не играли большой роли. О них говорится скорее, как о символах определенных явлений, а иногда в шутливой форме, но все это только пена на волне истории. Настоящая река ее течет глубже. Поговорим лучше о египетской культуре.

В результате всего этого у нас окончательно пропала всякая охота к СОТА, и Алкивиад преспокойно приступил к намеченному уроку. А под конец он еще вызвал к доске Бема и Коха и спрашивал их по заданному материалу. Бем и Кох, естественно, ничего не знали, и он влепил им в дневники по единице. Таким образом, столь многообещающий дрейф завершился полным нашим поражением.

После урока оба пострадавших обратились к нам с претензиями.

— Катитесь вы знаете куда со своим средством!… — говорили они в ярости.

— Средство! Да какое у них может быть средство! Только такие кретины, как вы, могли поверить, что кто-то продаст вам средство, — злобно шипел Бабинич. — Нужно было с самого начала слушаться меня. Я сразу говорил, что вам всучили липу!

— Заткнись! Это была всего лишь репетиция! — обозлился под конец Засемпа.

В ответ Бабинич сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Вместе с ним засвистела половина класса. Это было страшным унижением и компрометацией для всей нашей компании.

Мы прикидывали в уме, в чем же была наша ошибка, но никак не могли додуматься. Мрачное подозрение, что мы пали жертвой мести со стороны Шекспира, опять овладело нами.

После уроков мы устроили на него засаду в коридоре. Как только Шекспир появился, мы тут же пригласили его в Обсерваторию. Мы полагали, что он будет всячески увиливать, но он добровольно последовал за нами.

В Обсерватории мы нарисовали ему всю трагическую картину разгрома, который пришлось нам перенести в результате применения СОТА.

К величайшему нашему изумлению, Шекспир совершенно спокойно выслушал нас, а потом кратко, но выразительно заметил: КРЕТИНЫ.

И ничего больше. Коротко, но ясно.

Вполне понятно, что за такое оскорбление мы потребовали объяснений и сатисфакции.

Шекспир еще раз повторил, что мы кретины, потому что приступили к применению СОТА, как дилетанты, не ознакомившись даже со всей инструкцией в полном объеме.

— Как могли вы мечтать о каких-то результатах, если мы с вами не прошли целиком даже пояснительного курса, вы ведь даже не посетили мой следующий доклад, хотя это было мной оговорено. Нужно быть совсем из-за угла мешком прибитым, — добавил он, — чтобы надеяться, что какие-то паршивые штаны Множека могут заставить дрейфовать такого гога, как Алкивиад. Запомните раз и навсегда, Алкивиад ловится отнюдь не на всякого Морского Змея. Только Змей, я бы так выразился, исторический, может склонить его к дрейфу. В конце концов это видно даже из картотеки, поскольку единственной страстью и единственным слабым местом Алкивиада является ИСТОРИЯ. Редко бывает так, чтобы предмет, который читает гог, был бы еще к тому же и главной страстью его жизни. К сожалению, в случае с Алкивиадом мы сталкиваемся именно с этим явлением. История и одна только история — вот слабое место Алкивиада! И вот именно в это уязвимое место и следует направлять ваши удары, иначе все ваши усилия не приведут ни к чему. Алкивиад не станет дрейфовать. Поэтому во второй пункт БАБа внесите графу «исторический дрейф».

Мы помрачнели.

— Ничего себе утешение, — проворчал Засемпа. — Легко говорить: «исторический дрейф», но чтобы исторически дрейфовать, нужно по крайней мере хоть что-нибудь знать…

— Правильно, что-нибудь знать необходимо, но это должно лежать на обязанности дежурных. На каждый урок выделяется по двое дежурных, которые обязаны проводить дрейф, а у остальной части класса будет спокойная жизнь. Алкивиад дрейфует легко и тогда уже никого не вызывает на отметку. Так, благодаря институту дежурных, вы, друзья, достигаете полной свободы движения и безопасности. Дежурные будут дрейфовать вместе с Алкивиадом, а вы тем временем займетесь более интересными вещами. Итак, в качестве третьего пункта запишите: «Институт дежурных». Предупреждаю при этом, что дежурные обязаны прилично вызубрить тему, чтобы не дать сбить себя с правильного пути, поскольку, как вы уже имели возможность убедиться, Алкивиад любит перехватывать инициативу, прекрасно умеет запускать собственного Морского Змея и вынуждает молодежь дрейфовать по неизведанным просторам.

— А нет ли какого-нибудь средства, чтобы можно было вовсе не учиться? — простонал Слабый.

Шекспир посмотрел на него с явным презрением.

— Впервые сталкиваюсь со столь ленивым классом. Если так пойдет дальше, то в скором времени наша школа с треском провалится в тартарары. Немного учиться следует, хотя бы даже из чисто гигиенических соображений.

— Ну, а если Алкивиад все-таки спросит на отметку, как уже сегодня спросил Бема и Коха?

— Если вы будете правильно дрейфовать — не спросит.

— А все-таки?…

— Вы застрахованы даже и на этот случай. Я еще не открыл вам всех карт. Дело, собственно, вовсе не в том, чтобы Алкивиад вообще не спрашивал, а в том, чтобы вопросы его не были опасными и неприятными. Так вот, вопросы его не будут представлять для вас ни неприятности, ни опасности, если вы всегда будете знать, когда он будет спрашивать. У вас это ведь уже записано. Чамча, напомни коллегам.

Я достал блокнот, быстро пробежал взглядом записи и процитировал:

— «Обусловленность метеорологического типа: спрашивает, когда атмосферное давление падает ниже семисот двадцати мм ртутного столба…»

— Все это так, — сказал я, — но как узнать, кого он будет спрашивать?

— Именно этому и посвящена особая часть средства. Вопрос этот решается просто благодаря тому, что система опроса Алкивиада расшифрована.

— Значит, у него есть такая система?

— К сожалению, да. В большинстве случаев у каждого старого гога имеется своя система. Система Алкивиада относится к разряду особенно сложных, однако нам удалось и ее расшифровать.

Мы все обратились в слух. Шекспир приступил к объяснениям.

— Алкивиад подразделяет фамилии на четыре группы. К первой группе он относит фамилии исторические, ко второй — природоведческие, к третьей — технические фамилии и к последней группе, к четвертой, — остальные. Сначала он вызывает к доске лиц из первой группы, покончив с опросом первой группы, принимается за вторую, потом за третью и так вплоть до четвертой…

— А в какой очередности он спрашивает внутри отдельных групп? По алфавиту?

— Это было в самом начале, но когда тридцать лет тому назад этот способ был расшифрован, Алкивиад придумал нечто новое. Он располагает фамилии по количеству букв и начинает опрос с самых коротких.

— А если попадаются фамилии с одинаковым количеством букв?

— Тогда вопрос решается по количеству гласных.

— А если и количество гласных одинаковое?

— Только тогда вступает в силу алфавитный порядок. Итак, вы должны будете составить список учеников и расположить в нем фамилии в такой очередности. Есть у вас в классе исторические фамилии?

Мы надолго задумались.

— Домбровский, — сказал я.

— Еще?

— Больше, наверное, нет.

— Зимный и Петриковский, — подсказал Пендзель.

— Какие там еще Зимный и Петриковский, — вздохнул Шекспир.

— А что, разве они не знаменитые спортсмены? — нахохлился Пендзель.

— Алкивиад не признает спортивной славы. Пошевелите еще мозгами.

— Исторических больше нет.

— Неужто один только Домбровский? — удивился Шекспир. — Должно быть больше.

— Нет. У нас нет ни Костюшки, ни Коперника, — не выдержал Засемпа. — И вообще — откуда нам знать? Мы не очень сильны в истории. Если бы мы были сильны в истории, то нам бы и средство не нужно было бы.

— Тогда составьте мне список учеников вашего класса, — устало приказал Шекспир.

Когда список был готов, он внимательно проглядел его.

— У вас есть восемь знаменитых фамилий, — заявил он. — Бем, Бучек, Чернецкий, Домбровский, Кох, Ольшевский, Пилат и Жолкевский.

Мы слушали его с явным недоверием. Правда, кое-какие из этих фамилий как будто связывались у нас с чем-то знакомым, но чем были знамениты остальные, мы абсолютно не могли понять.

— Ты в самом деле уверен, что это исторические фамилии? — спросил Засемпа.

— Да.

— И мы не влипнем?

— За кого ты меня принимаешь? — разозлился Шекспир. — Думаешь, что я такой же невежда, как вы? У вас восемь знаменитых фамилий, и все тут.

— Мы о таких знаменитостях не слыхали.

— Это не имеет значения.

— А этот тип, Ольшевский? Честное слово, наш Тиня Ольшевский сам удивится, если я ему скажу, что у него знаменитая фамилия.

— Этот тип Ольшевский вместе с типом Врублевским известные летчики, одни из первых покорителей неба.

— Возможно, — ответил Засемпа. — Я спорить не буду.

— Спасибо и на этом, — сказал Шекспир. — Теперь нужно эти фамилии расположить по системе Алкивиада. Запишите этих ребят в том порядке, в котором он будет их спрашивать.

Мы записали. Получилась следующая очередность: Бем, Кох, Пилат, Бучек, Домбровский, Ольшевский, Чернецкий и Жолкевский.

— Черт возьми, — сказал Засемпа, — как будто получается. Ведь сегодня спрашивали Бема и Коха.

Шекспир гордо улыбнулся:

— Видите, действует без промашки. Можно сразу сказать, кого будут спрашивать в следующий раз.

— Пилат и Бучек! — выкрикнули мы одновременно.

По этому способу мы составили списки в природоведческой, технической и прочей группах.

— Вот как будто бы все, — сказал Шекспир, вставая. — Желаю удачи…