Средство от Алкивиада

ГЛАВА VIII

После ухода Шекспира нас стали донимать сомнения. Отчего вдруг Юлиуш Лепкий, сам знаменитый Шекспир, с которым мы к тому же поступили так недостойно, решил посвятить нас в тайны системы? Поразительная легкость и даже некоторая заботливость, с которой он предложил нам свои услуги, то удовольствие, которое он получал, раскрывая перед нами целые веера вариантов, вызывали у нас подозрения.

Можно ли это объяснить только желанием предстать перед нами в лучшем виде и поразить нас? Или за этим скрывалось что-то более серьезное? Мы так до конца и не были уверены в том, что не падем жертвой какого-нибудь утонченного жульничества. Мы припомнили, как Шекспир грозился отомстить нам. Может быть, вообще не существовало никакого средства, а он просто нас разыгрывал?

Чувство мучительной неуверенности не исчезло у нас даже на следующий день, когда мы после уроков подымались по крутой лестнице в Обсерваторию. Нам даже не очень верилось, что мы его там застанем. Но — о чудо! — Шекспир уже нас дожидался.

— Нужно поторапливаться, — сказал он, глядя на часы, — через полчаса у меня заседание театрального кружка.

С этими словами он открыл папку, достал из нее толстую тетрадь в черном переплете и двойной лист канцелярской бумаги, похожий на те, на которых в бюро у моего отца подводят торговый баланс. На этом листе имелись неравномерно заполненные графы.

— Вот необходимые материалы, которые я извлек из картотеки. Большой лист — это таблица научно обработанных биографических данных Алкивиада. Выводы и практические указания, которые вытекают из этих данных, находятся в тетради… Пожалуйста… можете ознакомиться. — Он вручил нам таблицу.

Опасения, что мы пали жертвой обмана, улетучились. Обстоятельность таблиц вызывала доверие. Мы жадно впились в них глазами. Действительно, перед нами была обстоятельная научная и весьма меткая характеристика Алкивиада.

Слабый принялся зачитывать вслух:

Шекспир нетерпеливо крякнул и отобрал у нас таблицу.

— Не имеет смысла зачитывать все подряд. Опустим признаки, необходимые разве что для чисто научно-теоретических изысканий, и обратим наше внимание только на те данные, которые могут иметь для вас практическое значение. Итак:

Это означает, что только на шестой парте вы в полной безопасности.

Это значит, что на отметку он вызывает только тогда, когда атмосферное давление падает ниже семисот двадцати миллиметров.

— Хотел бы, чтобы вы не забывали об этом, — закончил свою речь Шекспир. — Оказывать Алкивиаду моральную поддержку следует весь год.

— Не понимаю, — заволновался Засемпа.

— Сейчас объясню, — сказал Шекспир. — В это время запрещается применять по отношению к преподавателю различные трюки, отрицательно влияющие на психику, игру на нервах, удары по больным местам, розыгрыши и прочие гигиенические мероприятия. Каждый педагог в определенное время года нуждается в моральной поддержке. Так, например, для Жвачека такой период объявляется на май.

— Почему? — спросил я.

— Потому что в мае Жвачек сдает экзамены. Вы, наверное, не знаете, что он изучает ориенталистику.

— Ориенталистику? — удивился я.

— Да, и в этот период у него экзамены в университете. А вот у Дяди Эйдзятовича этот период выпадает на ноябрь, потому что именно тогда он принимает лечебные ванны и особое светолечение, и это его ослабляет. Пани Калино мы берем под защиту в марте. В этом месяце у пани Калино окончательно сдают нервы, в голову ей приходят черные мысли, и она носится с намерением бросить педагогическую работу. Мы с успехом противостоим этому, в результате чего пани Калино восстанавливает психическое равновесие и набирается веры в молодежь. Преподавателю физкультуры, пану Неруху, мы оказываем моральную поддержку в апреле. В апреле разыгрывается финал турнира по бриджу, в котором он выступает в качестве представителя Спарты, и таким образом мы поддерживаем его спортивную форму.

Всем гогам мы оказываем моральную поддержку в период, предшествующий экзаменам, чтобы расположить коллектив гогов в нашу пользу. Кроме этого, бывают еще и особые случаи, когда гоги нуждаются в моральной поддержке — например, болезни, несчастья в семье, переезд и другие удары судьбы.

Повторяю, что Алкивиад находится у нас на особом, привилегированном положении.

— Почему?

— Во-первых, потому что он является редчайшим уникумом среди гогов. Алкивиад — единственный и неповторимый. Он великий.

— Великий? То есть как это великий? Шекспир посмотрел на нас с пренебрежительной усмешкой.

— Сейчас вам этого еще не понять. Но со временем это дойдет до ваших жалких мозгов. И вообще, если бы даже он и не был уникумом, то все равно нуждался бы в нашей поддержке, потому что он — гог дрейфующий. По вашим минам я вижу, что вы опять ничего не понимаете, постараюсь вкратце объяснить…

— Ладно, — сказал я, — пускай он и великий и дрейфующий, но если он постоянно нуждается в моральной поддержке, то… то как же можно применять средство?

— Одно дело делать человеку пакости, а другое — применить серьезное средство. Настоящее средство вовсе не вредит гогам и обеспечивает им хорошее самочувствие. Вы новички и не улавливаете еще разницы, но это со временем придет. Но вернемся к делу, потому что мне нужно торопиться. — И Шекспир опять посмотрел на часы. — Перейдем к практическим указаниям, которые были разработаны тридцатью учениками на основе представленных в общих таблицах научных данных. Вы, коллеги, намекали, насколько мне помнится, на СОТА особого назначения или так называемый вариант «Я», не правда ли?

— Правда, — подтвердил измученный Засемпа. Мы все были подавлены и ошеломлены сложностью проблем средства.

— Вы намекали на вариант «Я» с одновременным применением БАБа или Большого Ассоциативного Блефа. Итак, прошу записывать.

Мы вытащили блокноты.

— Оговорим сначала детали БАБа. — Шекспир достал из кармана мел и принялся писать на старой, треснувшей доске.

— БАБ состоит из вступительной части, общих положений и отдельных разработок.

Нет необходимости объяснять вам, в чем состоят подготовительные действия. Скажу только, что дело здесь в общей дезориентации Алкивиада, а также в привлечении его внимания к вам… Как мы этого добиваемся? Добиваемся мы этого дезориентирующими поступками, в результате которых он перестает рассматривать вас, как необузданное, опасное и беспокойное стадо, а начинает смотреть на вас как на нетипичных учеников. Что же это за поступки? Если вы встретите его перед школой и соответствующим образом проявите доброжелательный интерес к его особе, это наверняка будет дезориентирующим поступком, поскольку Алкивиад не приучен к этому. Если вы поможете ему нести какой-нибудь тяжелый предмет, или построить в шеренги необузданную молодежи, если вы убережете его от нормальных проявлений стихийного характера молодежи, это все, несомненно, будут поступки, которые подготовят вам плацдарм для применения средства.

Затем мы можем уже приступать к более частным элементам БАБа. Начнем с поведения в классе. Хотя Алкивиад и находится у нас на особом положении, это вовсе не значит, что он застрахован от нормальных проявлений стихийного характера молодежи. Недостаточная строгость Алкивиада, составляющая, как я показал, всего полдракона, приводит к тому, что в его присутствии, как на уроке, так и в коридоре, молодежь тренирует свои голосовые связки, пребывающие в состоянии нездорового застоя во время занятий с другими педагогами. Иными словами, его уроки, дежурства в коридоре, а также экскурсии, выражаясь деликатно, не относятся к числу наиболее тихих, а это вредно влияет на Алкивиада, обостряя его педагогическое чутье.

Поэтому первым элементом нашего Большого Ассоциативного Блефа, друзья мои, будет усыпление бдительности Алкивиада с помощью особого наркоза.

Итак, записываем этот первый элемент разработки: «Наркоз».

Теперь имеет смысл подумать о том, что может явиться наркозом для такой личности, как Алкивиад. Если мы рассмотрим его картотеку и результаты исследования многих лет, то мы без сомнения установим, что наркозом для Алкивиада является тишина.

Прошу записать. Само собой разумеется, что одна тишина ему ничего не даст. Вернее, она не принесет вам непосредственной пользы, поскольку Алкивиад может ваше спокойствие трактовать весьма произвольно и неправильно, считая его лишь минутным затишьем перед бурей. Или же он может прийти к совершенно ложному выводу, что ваше молчание является выражением страха перед его особой, что, понятно, было бы и нежелательно и вредно.

С этой целью, прежде чем наркоз тишины прекратит свое действие, нужно быстро взять инициативу в свои руки. Для этого мы используем метод дрейфа. Знаете ли вы, когда в морском спорте мы имеем дело с дрейфом?

— Когда судно теряет управление и им свободно распоряжаются морские течения, — ответил я.

Шекспир утвердительно кивнул.

— Так вот, дорогие коллеги, вашей задачей будет принудить Алкивиада к дрейфу. Педагоги подразделяются на дрейфующих и не дрейфующих. Дрейфующего гога мы легко распознаем, бросив ему во время урока приманку в виде Морского Змея, или, другими словами, отвлекающий элемент.

Мы обеспокоенно зашевелились.

— Согласно легенде, — продолжал далее Шекспир, — знаменитый мореход Синдбад во время одного из своих путешествий, стремясь избежать мести со стороны жестокого капитана пиратов, крикнул: «Морской Змей»! Этим ему удалось отвлечь внимание пиратов и спастись.

На подобном же принципе основана и наша акция, известная под условным названием «Морской Змей».

В начале урока мы забрасываем приманку в виде Морского Змея и наблюдаем. Если гог клюнет на приманку, это означает, что он относится к числу дрейфующих гогов. Такой гог охотно отклоняется от курса, подчиняется течению и с радостью вместе с нами преследует Морского Змея. То, насколько ценным является для нас подобный тип гогов, не требует объяснений. А именно к таким гогам относится Алкивиад.

Но нам придется прервать нашу очень приятную беседу, — проговорил Шекспир, вставая. — Я не могу опаздывать на заседание кружка. Покончим с этим завтра после уроков.

Уже на следующий день у нас был урок Алкивиада, и мы решили немедленно применить метод БАБа. Все казалось нам очень простым.

У нас уже был некоторый опыт с пани Лильковской. Мне придется напомнить вам о ней, чтобы это наше решение никому не показалось странным. То, что мы делали на уроках этой бедной учительницы, как раз и было дрейфом, и запускать Морского Змея мы тоже умели преотлично. Нет, с этой точки зрения Шекспир не открывал нам ничего нового.

Мы уже давно применяли родственный метод, а столь примитивные приемы, как разговоры на уроках и самый обычный крик, мы оставляли малышам из младших классов. Мы могли похвастаться вещами получше и поинтересней. Наша игра заключалась в запугивании ангела. В школе бывают такие случаи, когда молодежь не успевает утрясти все свои дела во время перемен, как, например, завершить обмен марками, закончить партию в пинг-понг или какой-нибудь спор.

В таком случае неопытный малыш впадает в панику и летит сломя голову в класс, только бы не опоздать. В нашем классе мы вели себя иначе. Никто не торопился, никто не впадал в панику, столь губительную для юных нервов. Игра продолжалась, торговля процветала вплоть до заключения торговой сделки, а спор благополучно завершался. Опаздывающие были уверены, что им ничего не грозит. Для этого был один очень простой рецепт.

Когда бедная преподавательница с бодрой и доверчивой улыбкой переступала порог нашего класса, ее приветствовала гробовая тишина и мрачные лица. Пани Лильковская с беспокойством оглядывалась.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего особенного, — отвечали мы.

Пани Лильковская замечала отсутствие Слабого и Засемпы.

— А где Слабинский и Засемпа?

— Они немного запоздают, — отвечал я, вставая. — Слабинскому плохо.

— Что с ним?

— Ничего страшного, я только опасаюсь, не съел ли он лезвия безопасной бритвы вместе с маслом.

— Бритву с маслом? Дитя мое, что это ты городишь? — Пани Лильковская с тревогой глядела на меня.

— Да, но видите ли, пока ничего еще не известно. Просто у него была булка, толсто намазанная маслом, поэтому-то и не исключена такая возможность. Вы ведь, наверно, слышали о таком случае на маслозаводе? На днях это как раз произошло с дядей Пендзелькевича, и он чуть не утонул. Тут же у нас, на мокотовском маслозаводе. Там есть такие здоровые котлы со сливками, метра в два высотою. Вот дядя Пендзелькевича как раз и свалился в такой котел.

Пани Лильковская присматривалась к нам с недоверием.

— Честное слово… тут еще никого поблизости не было, а машины заглушают крики, стенки у котла скользкие, и он никак не мог выбраться. Еще хорошо, что у дяди Пендзелькевича разряд по плаванию, поэтому он плавал, а не пошел на дно.

— Плавал?

— Да, плавал. Сначала кролем, а потом, когда устал, на спине, это его и спасло…

— Ужасно… — говорила пани Лильковская, — но я все же не понимаю, какое это все имеет отношение к бритвам.

— А то, что из этих сливок потом сделали масло.

— Сделали масло. — Пани Лильковская поморщилась.

— Конечно, сделали, ведь жалко выливать столько сливок.

— Господи, чем только нас кормят!

— Ничего в этом противного нет. Дядя Пендзелькевича купается не реже раза в неделю, а руки моет даже каждый день, это чистый человек, да и фартук у него был белый и сапоги только что вычищены. Тут вообще и говорить-то не о чем было бы, если бы не то, что дядя этот носил в кармане лезвие бритвы фирмы Герлах, и оно было с ним все время, пока он плавал. Лезвие это выпало у него из кармана вместе с карандашом и самопиской Ватерман с золотым пером.

— Ну и что?

— Ну и ничего, дядя говорит, что потеря невелика, потому что авторучку удалось выловить. А карандаш и лезвие — мелочи…

— Но, детка… неужели ты хочешь этим сказать, что лезвие осталось в сливках?

— К сожалению, осталось.

— Как же это — и никто не пытался его выловить?

— Нет, никто не пытался, потому что об этом лезвии дядя вспомнил только на следующий день, когда ему нужно было заточить карандаш. Масло было уже взбито и отправлено в продажу…

— Должны были запретить продажу!

— Ничего не получилось бы, потому что масло уже развезли по магазинам, а там его успели раскупить. Вы ведь сами знаете, что масло долго лежать не может…

— Ужас какой-то…

— Конечно, ужас, но только дядя говорил, что лезвие это было уже довольно тупое, потому что он пользовался им для очинки карандашей.

— Ничего себе, утешение, детка.

— А кроме того, дядя говорит, что его, наверное, заметят, когда будут мазать масло на хлеб, потому что обычно люди тонко намазывают. Другое дело, если кто-то намажет слишком толсто… И вот как раз Слабинский намазал себе толсто и потом плохо себя почувствовал… Он думает, что это все — от лезвия…

Потрясенная пани Лильковская хотела немедленно звонить в «скорую помощь», но как раз в этот момент Слабинский вместе с Засемпой входили в класс.

— Как ты себя чувствуешь, детка? — вопрошала пани Лильковская.

— Ему уже лучше, — заявляли мы, — видно, это все же не из-за лезвия…

Обрадованная пани Лильковская уже больше ни о чем не спрашивала. Но едва только она собиралась приступить к уроку и начинала рассказывать, ну, скажем, о трении, как Пендзелькевич тут же поднимал руку.

— Чего тебе, Пендзелькевич?

— Я как раз насчет трения.

— Говори, только поскорее, потому что мы и так упустили массу времени.

— Скажите, пожалуйста, это правда, что писали в «Шпильках», будто какой-то гражданин, выиграв по лотерейному билету, так потер руки от радости, что в комнате сделался угар и пришлось проветривать.

Пани Лильковская тяжело вздыхала и терпеливо объясняла:

— Нет, это невозможно. Это просто шутка «Шпилек».

Тогда тянул руку вверх Засемпа.

— Но вот если бы у него были руки в бензине, тогда он мог бы загореться?

— Что это тебе вдруг пришло в голову?

— Потому что у нас как раз был такой несчастный случай. Один мой сосед с четвертого этажа стирал брюки в ванной, и у него произошел взрыв.

— Что же у него взорвалось?

— Ну, бензин, конечно. Он брюки стирал в бензине.

— Ну, да… такая вещь могла случиться, — поясняла пани Лильковская. — Он, наверное, не соблюдал правил предосторожности с огнем. Зажег папиросу или газовую плиту.

— Нет, там не было ни плиты, ни колонки, а сам он некурящий.

— Ну, в таком случае это довольно странно.

— Люди говорили, что это все от трения. Потому что у него на брюках было жирное пятно, и он его страшно тер, а поскольку он был штангистом, то, сами понимаете, сила у него была. Я, правда, не знаю, можно ли этим людям верить.

— Довольно странный случай. — Пани Лильковская была несколько дезориентирована. — Я никогда не сталкивалась с чем-либо подобным. А что сделалось с этим… этим штангистом?

— Ничего особенного, ему здорово повезло, потому что его выбросило в окно.

— И это ты называешь, повезло?

— Конечно, повезло, потому что он упал на телегу с мебелью, а на телеге был пружинный матрац. И он свалился прямо на матрац. Вот я и говорю, что ему еще повезло.

— Ну, это ты уже, наверное, сочиняешь. Садись, — стараясь казаться строгой, говорила пани Лильковская. — Переходим к нашему уроку.

Но едва только мы пытались приступить к собственным опытам в области трения, как раздавался звонок.

И так повторялось в различных вариантах почти на каждом уроке. У нас в запасе всегда имелась какая-нибудь сенсационная новость. Да, нет никакого сомнения, что для самостоятельного начала дрейфа опыта у нас было предостаточно. Мы познакомились в картотеке с общими сведениями об Алкивиаде, а также и основными принципами БАБа, а этого нам с успехом должно было хватить. С завтрашнего дня мы начинаем Большой Блеф.