Стася из таверны «Три дороги»

Глава 11

Не знаю, сколько времени я просидела под пологом, перебирая варианты колких фраз, которые я могла бы бросить в лицо Смеяну. Про платье из флоранской парчи, которое он бесстыдно украл, про то, как по его вине я попала в такие переплёты, что двумя словами не писать. Про то, как он едет с этой напыщенной красавицей и насмехается надо мной.

Стоп! Во-первых, пакет с платьем, скорее всего, он положил в седельную сумку, а поскольку мы со Смеяном поссорились, то нет ничего удивительного, что пакет так и остался при нём. Во-вторых, он не бросал меня, а я сама не захотела ехать с ним к господину Чашке. Я только теперь удостоверилась, что он ничего не злоумышлял против меня, а действительно ехал забрать эту препротивнейшую Миленку и доставить её во владения Вильда. В-третьих, я чувствовала ревность.

Разве я могла сравниться с Миленкой? У неё была нежная кожа, а мои руки покрылись цыпками, на лице виднелся синяк, изрядно пожелтевший, заживший, но синяк! Наверное, Миленку никто никогда не ударил даже цветком. Я же получила столько побоев и колотушек за последние дни, сколько не получает и деваха в борделе Матушки Скрыни. Миленка наверняка имела утончённое образование, а я удовольствовалась только уроками своей сестры Баси и книгами в папашкиной библиотеке. Миленка была одета с большим вкусом, хоть я и не успела рассмотреть весь наряд, да и не могла этого сделать из окна кареты, но рукав дорожного костюмчика был богато вышит, а белая перчатка изготовлена из тончайшей кожи. На аккуратно причёсанной головке Миленки красовалась крохотная зелёная шапочка с пером фазана. На мне же было чужое старое платье. От злости я даже кулачки сжала!

Эта препротившейшая Миленка ехала в карете с моим гвардейцем, она любезничала с ним, жеманничала и наверняка смеялась его шуткам. Поддерживала с ним беседу о политике, музыке, предстоящем торжестве и драконий хвост знает ещё о чем. А на моих ногах даже чулок не было! А край платья изрядно обтрепался!

От злости из моих глаз брызнули слёзы, и я впервые поняла, как же я ошиблась, что не поехала вместе со Смеяном в проклятое поместье этого господина Чашки. У меня был бы целый день в запасе, чтобы болтать со Смеяном, смеяться с ним, чтобы обаять его.

Я вытерла слёзы рукавом и посмотрела на руки. Чем обаять? Цыпками? Криво обгрызенными ногтями? Синяком в пол-лица? Дура ты дура, Стаська! Кухарка из таверны, сбежавшая из-под ареста ведьма. Сиди и не шурши! Возьми нитку с иголкой да обметай обтрёпанный подол!

Я бесцеремонно порылась в сумочке Клары, где она хранила гребешок и шпильки, вытащила моток ниток и иголку, и усердно начала прямо на себе обмётывать край юбки и покрепче пришивать тряпичные цветы, ведь некоторые висели на паре ниточек. Я шила и невольно прислушивалась. Клара болтала с Миленкой и Смеяном! Да, я отчётливо слышала эти три голоса. Конечно, за скрипом колёс повозки и цокотом копыт было сложно разобрать, о чём именно они разговаривали, но карета госпожи Чашки никуда не уехала. А я-то думала, что отбрила Смеяна, и он поспешил в путь со своей препротивнейшей спутницей! Мне захотелось немедленно пересесть на козлы к Кларе, но я пересилила себя, продолжая сновать туда-сюда иголкой с ниткой. Тут я заметила, что повозка двинулась вправо и стала съезжать с дороги. От нахлынувшего страха я вскрикнула и разбудила Карла. Он вылез из тюков, сонно мотая квадратной головой.

– А? Что?

– Не пойму, куда нас понесло?

Карл проворно на четвереньках продвинулся к козлам и спросил Клару, куда мы едем, и та ответила громким смехом: «Обед! Нас пригласили на обед!»

Ещё чего не хватало? Нас пригласили! Какова же наглость! Хотя… Смеян проявил участие в судьбе этих несчастных артистов… Разве это не говорит о нем, как о человеке сердечном и заботливом?

Повозка остановилась на обочине, Карл вылез и стал распрягать ослика. Мне тоже пришлось выйти, чтобы не выглядеть упрямицей. Карета госпожи Чашки остановилась неподалёку, и из неё уже вышла высокая старуха в чепце с бантом под подбородком, и с носом острым, как клюв грача. Видно, это была экономка и личная служанка госпожи Миленки. Следом вышел Смеян, подав руку препротивнейшей Миленке. Она тряхнула юбками, что совсем не подобало порядочной девушке, но тут же капризно сообщила служанке: «Тут такая пыль! Меня точно извлекли из сундука! Я так чихала, у меня чуть голова не оторвалась». И служанка засеменила к своей дражайшей госпоже, утешая её и показывая какой-то «премилый цветочек на лужайке».

Смеян смотрел на меня и улыбался. Улыбались не только его глаза, но и весь он целиком, если так можно сказать. И я поняла, что этот негодяй просто создан для улыбок, что ему идёт быть таким милым. И потому я сильнее нахмурилась и сложила руки на груди.

– Ваше платье, Стася, цело, и ждёт своего часа. Надеюсь, поездка без меня не была такой уж утомительной и обременительной? – поинтересовался он, предлагая мне опереться на его локоть.

– Скучать мне точно не пришлось, – ответила я и не приняла приглашение взять кавалера под ручку.

Кучер спрыгнул с высоких козел и стал вытаскивать из кареты корзинки со снедью. Из них торчали бутылки с вином и ещё чем-то наверняка сладким и терпким, виднелись пучки зелени и пупырчатые огурцы, какие-то длинные булки, свёртки. У меня слюнки потекли при виде овальной жёлтой дыни. Я таких никогда не ела, но видела на прилавках у шноркелей в Челноках.

Мне было невыносимо стоять рядом со Смеяном. По телу разливалась какая-то истома, лицо горело румянцем, а по спине наоборот бежал холодок, ноги подкашивались. Но и отойти от него я не могла. Тянуло к нему, как осла к ручью.

Я переборола себя и стала помогать Кларе, которая тащила разлапистую сухую ветку. Карл уже орудовал топориком, разрубая толстые сухие сучья для костра. Кучер бегал от кареты к полянке, таща на себе подушки и пледы. Служанка несла зонт с такой длинной ручкой, которой я никогда не видала прежде. Смеян отобрал у старухи зонт, немедленно воткнул его в землю возле горы пледов и подушек, показывая, что тут может устроиться госпожа Чашка.

Я заметила, что ослика привязали неудачно, и он не может отойти от дерева, под которым было всё обглодано до земли. Со вздохом я стала рвать пучки травы и таскать их к его унылой морде. За этим занятием меня застал Смеян. Он бесцеремонно взял меня за руку и посмотрел в глаза.

– Мне очень нужно сказать тебе пару слов наедине, Стася.

От неожиданности я захлопала глазами, как деревенская дурочка, и не заметила, как он потащил меня от чужих глаз за цветущие густые кусты тёрна. Какая-то минута, а я уже стояла рядом со Смеяном, он прижимал мои руки к своей груди, и мы находились так близко друг к другу, что я вдыхала аромат лимонных корок, исходивший от его кудрей.

– Я прошу простить меня за грубость и неучтивость, Стася. Я вёл себя слишком высокомерно, слишком глупо. Я искренне сожалею об этом. Прошу не прогонять меня и разрешить сопровождать тебя до самого поместья. Я понимаю, что ты не захочешь пересесть в карету, у тебя для того есть все основания, но очень прошу… Будь со мной хоть капельку добрее.

Я молчала, не зная, что и сказать. В один момент надменный гвардеец короля предстал передо мной совершенно в другом свете. В его голосе не было привычной скуки или насмешки. В нём были интонации, которые я слышала у Карла, когда он обращался к своей любимой Кларе. Я ничего не могла ответить, словно все слова куда-то пропали, я только пролепетала что-то вроде «да-да, конечно», и мы сразу же вернулись к остальной компании.

Ни Карл, ни Клара не показали виду, что мы со Смеяном появились у костра вдвоём, а вот в глазах Миленки вспыхнула такая ненависть, что я даже пошатнулась, точно в меня бросили камень. «Вот кто злобная ревнивая ведьма», – промелькнула мысль. Служанка тоже смотрела на меня, ехидно поджав губы. Кучер намазывал бутерброды, Клара чистила овощи, а Карл кипятил воду в котелке.

Как только я присела на край пледа, госпожа Чашка начала капризничать. То на неё дует ветерок, и надо, чтобы Смеян принёс из кареты белую шаль. То ей жарко, и надо, чтобы Смеян переставил зонтик, то ей хочется попробовать во-о-о-н ту аппетитную грушку. То одно, то другое. Смеян без тени неудовольствия выполнял все просьбы препротивнейшей Миленки, а я, затаив усмешку, наблюдала за ними.

Карл уплетал дармовое угощенье за обе щеки, набивая рот то паштетом из гусиной печёнки, то творожным сыром, намазанным на сдобную булку. Клара вела себя более скромно, она недоумевала, чем они заслужили обед с дворянами. Она взяла небольшой ломтик вяленого мяса и задумчиво смотрела на меня, иногда переводя взгляд на Смеяна. От этого вдумчивого рассматривания мне стало не по себе. Кусок не лез в горло, и я взяла только кисточку винограда, от которой отщипывала по одной ягодке. Какой же сочный и свежий он был! И это весной, когда ещё не все цветы распустились. Видно, у господина Чашки были богатые оранжереи.

Препротившейшая Миленка любезничала со Смеяном, был слышен её беззаботный щебет сказочной пустоголовой птицы. Я рассматривала её, но в моей душе уже не было никакой ревности. Один взгляд Смеяна, который он подарил мне наедине там, в цветущем кустарнике тёрна, стоил всех любезностей, которые он расточал своей спутнице.

Наконец кучер разрезал дыню и вычистил ложкой из неё семена. Аромат был такой сногсшибательный, что даже Карл оторвался от пожирания жареной курочки и расплылся в счастливой улыбке. Смеян положил одну дольку на тарелку и принёс мне, молча положив рядом. Он снова вернулся к препротившейшей Миленке и стал рассказывать ей историю о том, как у короля Хенрика заболела любимая кошечка Лулу.

– Он выписал ей знаменитейших докторов из всех концов королевства, но никто не мог определить, что с этой Лулу происходит. Эта животинка лежала, не проявляя никакого интереса к жизни. Она исхудала, глазки потускнели, и шерсть перестала лоснится.

– Великие Кубы, какая трагедия! – воскликнула Миленка, прижав ладони к своим хорошеньким щёчкам.

– Мне пришлось даже ехать к колдуну Чароиту. В ту самую башню на Севере. Это путешествие стоит целого романа.

Я доела дольку дыни, начала собирать в корзинку тарелки и блюдца. Ко мне подошла Клара и стала помогать, ласково заглядывая в лицо. Наверное, оно показалось ей чересчур задумчивым. Я не стала дослушивать историю про кошечку, и понесла корзинку к ручью.

– Как удобно, что этот ручей течёт вдоль всего ТСрединного Торгового тракта, – улыбнулась я Кларе.

– А ты не думала о том, что именно тракт продолжили вдоль ручья? – ответила мне Клара, вытирая тряпицей тарелки.

Я нне нашла возражений и принялась усердно мыть посуду.

– Ты давно знаешь этого гвардейца? – спросила неожиданно Клара.

– Да, целых пять дней. Достаточно, чтобы увидеть его во всей красе.

– Мне кажется, что ты к нему несправедлива. Он милый и добрый.

Я подняла глаза на Клару и одарила её долгим и недоверчивым взглядом.

– Да-да. И он знает наизусть столько стихов и баллад! Когда ты залезла обратно в повозку, мы с господином Смеяном устроили целое поэтическое состязание. Я с трудом одолела его, достойный соперник! Он даже подарил мне сборник стихов, там есть неизвестные произведения Кажулки Сладкоголосого. Я потом тебе его покажу.

– Чего ты хочешь от меня, Клара? – спросила я.

– Я хочу, чтобы рядом с тобой был такой человек, который защитит тебя от бед и невзгод. Надёжный, добрый, пусть и не идеальный но…

Я с грохотом сложила в корзинку тарелки и посмотрела на Клару как можно более сурово. Но её некрасивое лицо было таким милым, что я не выдержала и засмеялась.

От нашей стоянки доносились мелодичные аккорды лютни, и мы потащили корзинку к костру. Карл стоял в позе триумфатора, поставив одну ногу на перевёрнутую корзинку, откинув назад свой хилый корпус. На голову он водрузил шутовской колпак, Миленка хлопала в ладоши, а ее служанка кисло улыбалась.

– Мы решили исполнить дуэтом балладу о хитрой прелестнице. Я её написал по пути к этой прекрасной поляне, – заявил неожиданно Смеян.

Миленка заахала и заохала, залилась маковым румянцем, притворно прикрыла лицо веером.

Я тоже присела на подушки, обратившись в слух.

– На мотив баллады о рыцаре и его верной мышке, – скомандовал Смеян Карлу, и тот кивнул.

Раздались первые аккорды удалой мелодии.

«Меня в роскошный свой дворец позвал седой король.

Вот подходящий мне жених, не гоблин и не тролль.

На плечи мне набросил шаль с каймою золотой,

Пообещал, что одарит прекрасною фатой.

Потом налил он мне вина и сладкий дал зефир.

Я чашу выпила до дна – перевернулся мир.

И тот король уж не кривой, не так уж волосат,

И в целом так хорош собой и сказочно богат!

Но в клетке яркий лирохвост качался на крюке.

Он крикнул мне: «Да он прохвост! Что проку в старике?»

И с глаз как будто пелена слетела в тот же вмиг.

Ведь видит, гад, что я пьяна, к моим устам приник!

Он крив и кос, и волосат, как стая обезьян…

И что с того, что он богат и страстью обуян?

Схватила туфли и бегу по анфиладам я.

Не пожелаю и врагу такого-то в мужья.

Волшебным может слово стать, коль попадает в цель.

Меня не надо в гости звать, я скромница теперь».

Мы с Кларой разразились смехом, захлопали в ладоши, а Карл поклонился всем так рьяно, что колпак свалился с его ушастой головы. Смеян тоже отвесил поклоны, но Милена посмотрела на него весьма холодно. Её служанка тоже сидела чопорно, а её морщинистое лицо скукожилось, словно она хлебнула уксусу вместо вина.

– Хвала небесам и нашему прочному трону, король Хенрик прекрасен как восходящее солнце! И будет счастлива та девушка, что станет его избранницей, – отчеканила Миленка и поднялась с видом глубочайшей обиды.

Смеян бросил на меня растерянный взгляд.

– Господин Лихобор вовсе не имел в виду нашего венценосца, – вступилась я за балладу, – это вольный перевод старинной баллады эпохи Безвластья.

– Да-да, – радостно закивал Смеян, – я и не думал никого обижать, ни на что намекать.

– Говорят, на свадьбу господина Вильда прибудет сам король, – выкрикнул Карл, чтобы отвлечь внимание на себя, – очень удачная идея – собрать всех красавиц королевства вместе. Один господин женится, а второй жених присматривается.

Клара засмеялась, Смеян подхватил шутку, но я заметила, что его лицо словно застыло в неподвижной маске. Видно, Карл сам того не понимая, затронул болезненную струну.

– Очень может быть, – ответила препротивнейшая Миленка, направляясь к карете, – никогда не знаешь, где встретишь свою судьбу.

Вскоре мы погрузили пожитки и поехали, всякий на своём месте. Я с бродячими артистами в повозке, а мой Смеян – в карете госпожи Чашки. Я стала ловить себя на мысли, что всё чаще думаю о гвардейце, как о «моём Смеяне». Почему бы и не помечтать? Если эта жеманная дура считает что король Хенрик – самый распрекрасный жених на свете, то пусть оставит в покое моего гвардейца и перестанет с ним кокетничать. Но ведь нет, они едут вместе, и ей он читает стихи и рассказывает милые истории про всяких там кошечек и птичек.

Я лежала в повозке рядом с Кларой, а Карл сидел на козлах. Она дала полистать мне томик подаренных Смеяном стихов. Это была редкая книга, возможно, единственная в своём роде. Её страницы кто-то аккуратно исписал чёрной и красной тушью, а заглавные буквы каждой баллады прорисовал тщательно и изящно. Иллюстраций в ней не было, и несколько последних страниц оставались чистыми, словно книга ещё не была дописана. Тут были собраны стихи о странствиях, размышлениях об ушедших эльфах, гоблинские короткие страшные сказки в стихах, баллады Есения и Кажулки и совсем неизвестной мне поэтессы Казалуньи.

– Случайно я узнала от господина Смеяна, что Бася Лучик – твоя сестра…

– Да, господин гвардеец ещё тот болтун, – хмыкнула я, захлопнула книгу, возвратив её Кларе.

– Нет, он мне таким уж не показался. Наоборот, он очень переживает, чтобы ты доехала без лишних приключений. Потому я и не стала рассказывать о том, что тебя схватил по ошибке Серый Патруль.

– Не бывает ошибок, Клара,– неожиданно откровенно и со слезами в голосе сказала я, – я и есть самая настоящая ведьма. Рано или поздно я окажусь в Челноках. И этот Смеян… Он первый спрашивал меня о том, бывают ли у меня видения. Как я могу ему доверять, если он прислуживает королю Хенрику, а тот стремится истребить всех колдунов и ведьм!

Я заплакала, а Клара стала гладить меня по голове и что-то шептать. Постепенно я успокоилась и уснула.

Мне снился сон, где я и Смеян гуляем в лимонной роще. И хотя я никогда не видела, как растут лимонные деревья, мне представились они рослыми и раскидистыми. Их ветки свисали до земли, а лимоны светились среди листьев, точно огромные светлячки. Вокруг была ночь, но вместо звёзд нам озаряли прогулку эти огромные и нежно пахнущие плоды. Смеян взял меня за руку, и мое платье, сшитое из серебристой флоранской парчи, окрасилось нежным жёлтым цветом, и я сама стала похожа на плод сказочного дерева.

– Просыпайся, – затормошила меня Клара, – мы подъезжаем к Великому Кубу. Грех не поклониться ему! Здесь будет остановка, и мы пройдём пешком. Так Смеян распорядился.

Наша повозка остановилась на обочине. Вокруг неё были тарантасы, повозки, телеги и кареты на любой вкус. Какие-то охранялись возницами, какие-то были брошены. Трава в округе была вытоптана так, что земля была чёрной, без единой былинки.

Далёкий от религиозных восторгов Карл сказал, что он останется на месте, хочет смазать колёса, пополнить запасы воды и напоить осла, потому что рядом он заметил колодец. Я вылезла из повозки и подала руку Кларе. Она неуклюже засеменила рядом со мной. Впереди уже шла старуха-служанка, держа препротивнейшую Миленку под локоток, а сзади – Смеян. Он оглянулся на меня и улыбнулся. Я просто кивнула в ответ. Я видела, какая пыль поднимается от наших шагов и шагов других людей. Миленка рисковала запачкать свой наряд, но она не обращала внимания, и шла вперёд, пока не уткнулась в стену из человеческих спин.

Никогда за свою жизнь я не видела столько паломников. Со всех концов страны они стеклись ручейками к Великому Кубу, чтобы помолиться четырём вершинам, устремлённым в небо. Из-за них было почти не видно самого Куба, а только его верхнюю часть. Все паломники гудели, как пчёлы в улье, повторяя одну и ту же фразу молитвы: «Да пребудем мы в Здравии, Благоденствии, Мире и Справедливости».

Я поискала глазами знакомых паломников, но никого не заметила. Пёстрая толпа была разной и в то же время какой-то одинаковой. Она не двигалась, точно вросла в землю. Я поняла, что так и не увижу Неукротимых Всходов, потому что между мной и Великим Кубом находилось несколько тысяч людских спин.

Я увидела, что Смеян подошёл к Миленке и что-то объяснял ей. Он жестикулировал и был явно раздражён, а она, напротив, смотрела на него как на несмышлёныша. Я почувствовала, что происходит что-то неприятное, и решила разузнать, когда мы вновь поедем к усадьбе господина Вильда. Мы подошли с Кларой к этим дворянам почти вплотную, чем наверняка нарушили этикет. Но тревога в моей груди нарастала, и мне было точно не до вежливости

– Госпожа Чашка не хочет продолжать путь, пока не увидит Неукротимых Всходов, – бросила нам сквозь зубы старая служанка.

– Но я полагаю…

– Не имеет значения, что вы там себе полагаете. Это желание дворянки, и мы должны ему подчиниться. Тем более, что раз в час паломники начинают двигаться, чтобы каждый мог увидеть рождение Чуда.

– Они движутся по спирали, – добавил Смеян с раздражением, – это весьма опасно. Достаточно лёгкой паники, и нас тут сметут.

– Сразу видно, господин Лихобор, – сказала довольно громко препротивнейшая Миленка, что в вас нет никакого религиозного чувства. Сами стихи читаете, а мыслите узко, как солдафон. Может, вы ещё и будете отрицать явление Чуда?

– Не буду, – сухо ответил Смеян и повернулся ко мне.

Я стояла перед ним, охваченная предчувствием надвигающейся ссоры. Карла топталась на месте. Она вообще не видела ничего кроме спин в холщовых кафтанах, и довольно быстро потеряла интерес к Великим Кубам.

– Толпа – это опасность, – шепнула я.

– Именно!– Смеян отвернулся от меня и развернулся к Миленке, – дражайшая госпожа Чашка, мне велено доставить вас на свадьбу господина Вильда, и я намерен исполнить это приказание.

– Появление Неукротимых Всходов – это величайшее чудо. И я мечтаю хотя бы раз в жизни удостовериться в присутствии высших сил на нашей бренной земле, – гордо бросила Миленка и стала протискиваться через толпу. Её не пускали, но локтями она работала не хуже Матушки Скрыни, когда та пробиралась через кучу пьяных постояльцев таверны к двери своей кухни. Старушка-служанка раскрыла рот и ринулась было за ней, но Смеян довольно бесцеремонно оттянул её за рукав и бросил:

– Стойте тут, старая вы кочерга! Вам там все кости переломают!

Вот такого я от Смеяна точно не ожидала, да и старушка ахнула в голос. Куда девался галантный кавалер? Вместо него возник неотёсанный мужлан.

– Стася, не вздумай с места сойти! – буркнул он мне, – Хотя бы у тебя осталась капля благоразумия?

Я закивала.

– Буду тебя тут ждать.

– Брысь! – с какой-то кривой и жалкой улыбкой сказал Смеян и направился к толпе.

Я всхлипнула, потому что Смеян не мог меня видеть и слышать, и оттянула старушку за рукав подальше. Та уже не сопротивлялась, потому что видела, как толпа паломников пришла в медленное, но неодолимое движение. Люди шли по кругу, раскачиваясь, упираясь друг другу в плечи, хватая друг друга за туловища. Даже во внешнем круге началась толкотня. Смеян ринулся в самую гущу, я лишь тонко вскрикнула. Его красный мундир пропал из виду. Толпа мерно рокотала, и этот звук нарастал. Стоявшие передо мной уже скрылись из виду: гигантская спираль пришла в движение.

– Виток жизни вечен, Неукротимые Всходы не покоряются смерти,– завывали люди, и постепенно их голоса сливались в единый гул, в котором уже нельзя было разобрать отдельных слов.

Старушка смотрела на меня расширившимися от ужаса зрачками, я обняла её, прижимая платок к губам, и она положила голову мне на плечо.

– В прошлый раз весной тута сто человек вусмерть затоптали, а уж покалечили – без счёта, – бросил сквозь зубы незнакомец в коричневом кафтане и широкополой шляпе.

– Откуда знаете? – спросила я.

– Ды откуда… Оттуда. Свою хозяйку кажный год с сыночком привожу из Мостовиц. Последние три часа оне пешком идут, а до того в карете. Ногами слабые весь путь тащиться.

– Зачем же вы их возите?

– Дык, глубоко духовные оне, – с уважением ответил человек в шляпе, – смерть попирают. А заодно и Неукротимые Всходы повытопчут.

– А что это за всходы?

– Тополь или осина, эльфийская праматерь их разберёт! Прут ростки из-под Великого Куба. Как весна, так и прут. Кажын год. Не должны бы переть, Куб на землю давит, приминает. А они прут. Чудо, чо неясного?

Я отвернулась от говорливого человека и вперила глаза в толпу. Она словно сжалась, уменьшилась и продолжала своё странное движение. По смыслу этой молитвы те, кто уже увидел Неукротимые Всходы, должны были выходить наружу из плотного кольца, но этого не происходило. В томительном ожидании я провела какое-то время, и тут я услышала издалека тонкий стон. Этот стон эхом подхватила, понесла толпа. От усилившегося звука мне стало жутко. Я стала шёпотом просить все вершины Великого Куба пощадить Смеяна и вывести наружу. Пусть с этой дурой Миленкой, но живого и невредимого. И тут громом раздался выстрел пищали! А за ним и другой.

Я ни с чем не спутаю эти звуки! Толпа ахнула и вместо того, чтобы рассыпаться, сжалась и продолжила движение по спирали, только гораздо стремительнее. Слышались проклятия. Кто-то поминал эльфийскую праматерь, кто-то драконов, кто-то короля Хенрика. Место молитв заняли проклятия, толпа стала выбрасывать людей из своего чрева. Слышались новые и новые выстрелы. Тем, кому удавалось вырваться из душегубки, бежали без оглядки, поправляя на ходу порванные рубашки. Выбежала окровавленная девушка, она беззвучно кричала разбитыми губами. Я оттолкнула старушку и подскочила к незнакомке.

– Что? Что?

– Это гоблины, они и в прошлом году обещали перестрелять всех, кто приблизится к эльфийским зданиям. Ведь Великие Кубы…

– Знаю, знаю! – перебила я её, – вы не видели гвардейца с девушкой? Такой высокий, в красном мундире?

Незнакомка помотала головой и посмотрела на меня.

– Там осталась моя сестра, я должна за ней вернуться, – сказала она и заплакала, понимая тщетность намерений. Её плач потонул в общем крике. Над толпой вился дымок, то там, то здесь звучали новые выстрелы.

– Что же нам делать? – бросилась ко мне старушка, и стала трясти меня за плечи.

Я оттолкнула её и вытянула обе руки вперёд. Не знаю, откуда взялись силы, но я вдохнула как можно больше воздуха и стала раздвигать толпу. Я увидела краем глаза, как за голову схватилась служанка, как отпрянула незнакомка с окровавленным лицом. Я закрыла глаза, эти люди мне мешали. Неизвестно откуда зазвучал голос, он шёл прямо из моей головы, и я открыла рот. Мне хотелось повторить никогда не произнесённые раньше мной слова. Мой голос звучал незнакомо, он был грудным, низким, мощным, похожим на трепет воздуха, который образуется после удара гонга.

– Пройди по кромке ветра. Обогни край бури. Я рассекаю лезвием шторма свет. Иди на мой голос!

Толпа развалилась как недопечённый пирог, люди падали в разные стороны, я смеялась. Я не открывала глаз, но мне было видно, как несётся мне навстречу Смеян. У него на плече лежит безжизненной куклой чье-то женское тело. Толпа сомкнулась, выпустив своих несостоявшихся жертв. Гул умолк, и я погрузилась во тьму.