Она стояла в стороне от дома,
Она была в пруду отражена,
Была покрыта аржаной соломой
И садом и плетнем защищена.
Зимою в ней всегда пищали мыши
И грызли корм, а в мартовскую стыдь
Отец раскроет половину крыши, —
Корову надо чем-нибудь кормить!
И рига — наподобие скелета;
Меж ребер-слег носился ветра вой.
Мы перед нею посредине лета
Сушили сено — пахло муравой.
И с радости отец напьется водки
И приготовит новые цепы,
А у ворот, как мужики на сходке,
Толпилися широкие снопы…
Но теплою осеннею порою
Под мелкий дождик и отец и мать
Ее покроют шалью золотою —
И нашу ригу снова не узнать.
На стене в Путивле рано,
Бросив отдых и покой,
Молодая Ярославна
Горько плачет над рекой:
«За сосновый бор зеленый
Полечу одна стремглав.
Омочу в реке студеной
Я бобровый свой рукав.
Перед ним явлюсь, предстану,
Как, бывало, в терему,
И в слезах обмою рану
Другу сердца своему».
На стене в Путивле рано,
Бросив отдых и покой,
Молодая Ярославна
Горько плачет над рекой:
«Ветер буйный, ветер славный,
Понапрасну ты не вей!
Мало ль гор твоим забавам?
Мало ль в море кораблей?
Мало ль нив под солнцем юга?
Гни и сосны и камыш.
А зачем на войско друга
Стрелы ханские ты мчишь?»
На стене в Путивле рано,
Бросив отдых и покой,
Молодая Ярославна
Горько плачет над рекой:
«Ой ты, Днепр широкий, гордый!
Ты служил нам в старину,
Ты прошел сквозь камни, горы
В половецкую страну.
И теперь чрез все преграды —
Через всю степную даль,
Ой, примчи мою ты радость
И развей мою печаль».