Стихи остаются в строю

Мальчишка был убит в Иркутске.

Ему семнадцать лет всего.

Как жемчуга на чистом блюдце,

Блестели зубы

У него.

Над ним неделю измывался

Японский офицер в тюрьме,

А он все время улыбался:

Мол, «ничего не понимэ».

К нему водили мать из дому.

Водили раз,

Водили пять.

А он: — Мы вовсе незнакомы!.. —

И улыбается опять.

Ему японская «микада»

Грозит, кричит: — Признайся сам!.. —

И били мальчика прикладом

По знаменитым жемчугам.

Но комсомольцы

На допросе

Не трусят

И не говорят.

Недаром красный орден носят

Они пятнадцать лет подряд.

…Когда смолкает город сонный

И на дела выходит вор,

В одной рубашке и в кальсонах

Его внесли в тюремный двор.

Но коммунисты

На расстреле

Не опускают в землю глаз!

Недаром люди песни пели

И детям говорят про нас.

И он погиб, судьбу приемля,

Как подобает молодым:

Лицом вперед,

Обнявши землю,

Которой мы не отдадим!

Когда, упав на поле боя —

И не в стихах, а наяву, —

Я вдруг увидел над собою

Живого взгляда синеву,

Когда склонилась надо мною

Страданья моего сестра, —

Боль сразу стала не такою:

Не так сильна, не так остра.

Меня как будто оросили

Живой и мертвою водой,

Как будто надо мной Россия

Склонилась русой головой!..

Полей предвечерняя небыль,

Похода раз меренный шаг;

Пыля, пробирается в небо

Войны бесконечный большак.

Белеет старинная церковь

Над тихой и мирной рекой,

На куполе медленно меркнет

Степного заката покой.

Но с мирной природою в споре,

Как грозного времени тень,

Чернеет народное горе

Спаленных войной деревень.

Чернеет и оправа и слева…

И слышно, как там, впереди,

Огонь орудийного гнева

Гудит у России в груди!

Не звали нас и не просили,

Мы сами встали и пошли.

Судьбу свою в судьбе России

Глазами сердца мы прочли.

Мы будем жить, как наши предки,

К добру и подвигу спеша:

Свободно жить! Неволи, клетки

Не терпит русская душа.

Над нами ясность небосвода.

Могуч народ и коренаст.

Дубрава, степь… Сама природа

Солдатской чести учит нас!

Мы на свои леса и воды

Как на своих друзей глядим.

И благородных чувств природы,

Как дружбы, мы не предадим…

Не рвемся мы в чужие страны,

Но сердцем чистым и простым

Родной земли живые раны

Мы не забудем, не простим.

Недаром так упрямы ноги,

Недаром люди так сильны,

Недаром люди и дороги

На запад так устремлены!

Послушай меня, я оттуда приехал,

Где, кажется, люди тверды, как гранит,

Где гневной России громовое эхо,

Вперед продвигаясь, над миром гремит,

Где слева окопы, а оправа — болота,

Где люди в соседстве воды и гранат

Короткие письма и скромные фото,

Как копии счастья, в планшетах хранят.

Здесь громкие речи, товарищ, не в моде,

Крикливые песни совсем не в ходу,

Любимую песню здесь люди заводят —

Бывает — у смерти самой на виду!

И если тебя у костра попросили

Прочесть, как здесь принято, что-то свое —

Прочти им, без крика, стихи о России,

О чувствах России к солдатам ее.

Как любят их дети, как помнят их жены…

И станут тебе моментально слышны

И снег и деревья — весь слух напряженный

Овеянной стужей лесной тишины.

И как бы при звуках родной им трехрядка,

Словам твоей правды поверив не вдруг,

Веселый огонь молодой переглядки,

Искрясь, облетит их внимательный круг.

И кто-то дровец, оживляясь, подбросит,

И кто-то смущенно оправит ружье,

И кто-то любимую песню запросит,

И кто-то тотчас же затянет ее…

В холодных порядках серебряной чащи

Осыплется пепел с верхушек седых:

Как будто простое, солдатское счастье

Горячим дыханьем коснется и их.

А русская песня, что с кривдой не в мире,

Пойдет между тем замирать на лету…

Потом, разрастаясь все шире и шире,

Как храбрый разведчик, уйдет в темноту.

Над землянкой в синей бездне

И покой и тишина.

Орденами всех созвездий

Ночь бойца награждена.

Голосок на левом фланге.

То ли девушка поет,

То ли лермонтовский ангел

Продолжает свой полет…

Вслед за песней выстрел треснет —

Звук оборванной струны.

Это выстрелят по песне

С той, с немецкой стороны.

Голосок на левом фланге

Оборвется, смолкнет вдруг…

Будто лермонтовский ангел

Душу выронил из рук…

Удаляясь быстро-быстро,

Опускался поезд вниз,

Отставая, дым и искры

Вслед за поездом гнались.

Песня слышалась недолго,

И она в конце концов

За шлагбаумом умолкла

Вместе с гомоном бойцов…

Тихо стало на перроне,

Только слух и только взгляд:

Люди слова не проронят,

Только вдаль тепло глядят.

Так тепло глядят и строго

(С теплотой глядишь и ты),

Что бойцам на всю дорогу

Хватит этой теплоты.

На улице полночь. Свеча догорает.

Высокие звезды видны.

Ты пишешь письмо мне, моя дорогая,

В пылающий адрес войны.

Как долго ты пишешь его, дорогая,

Окончишь и примешься вновь.

Зато я уверен: к переднему краю

Прорвется такая любовь!

…Давно мы из дома. Огни наших комнат

За дымом войны не видны.

Но тот, кого любят,

Но тот, кого помнят,

Как дома и в дыме войны!

Теплее на фронте от ласковых писем.

Читая, за каждой строкой

Любимую видишь

И родину слышишь,

Как голос за тонкой стеной…

Мы скоро вернемся. Я знаю. Я верю,

Что время такое придет:

Останутся грусть и разлука за дверью,

А в дом только радость войдет.

И как-нибудь вечером вместе с тобою,

К плечу прижимаясь плечом,

Мы сядем и письма, как летопись боя,

Как хронику чувств, перечтем…

…Если будешь ранен, милый, на войне,

Напиши об этом непременно мне.

Я тебе отвечу В тот же самый вечер.

Это будет теплый, ласковый ответ:

Мол, проходят раны

Поздно или рано,

А любовь, мой милый, не проходит, нет!

Может быть, изменишь, встретишься

с другой —

И об этом пишут в письмах, дорогой! —

Напиши… Отвечу…

Ну, не в тот же вечер…

Только будь уверен, что ответ придет:

Мол, и эта рана

Поздно или рано,

Погрущу, поплачу… все-таки пройдет.

Но в письме не вздумай заикнуться мне

О другой измене — клятве на войне.

Ни в какой я вечер

Трусу не отвечу.

У меня для труса есть один ответ:

Все проходят раны

Поздно или рано,

Но презренье к трусу не проходит, нет!

Лампы неуверенное пламя,

Непогодь играет на трубе…

Ласковыми, нежными руками

Память прикасается к тебе.

К изголовью тихому постели

Сердце направляет свой полет.

Фронтовая музыка метели

О тебе мне, милая, поет.

Ничего любовь не позабыла,

Прежнему по-прежнему верна:

Ранила ее, но не убила

И не искалечила война.

Помню все: и голос твой, и руки,

Каждый звук минувших помню дней!

В мягком свете грусти и разлуки

Прошлое дороже и видней.

За войну мы только стали ближе.

Ласковей. Прямей. И оттого

Сквозь метель войны, мой друг, я вижу

Встречи нашей нежной торжество.

Оттого и лампы этой пламя

Для меня так ласково горит,

И метель знакомыми словами

О любви так нежно говорит.

Если я не вернусь, дорогая,

Нежным письмам твоим не внемля,

Не подумай, что это — другая,

Это значит — сырая земля.

Это значит — дубы-нелюдимы

Надю мною грустят в тишине,

А такую разлуку с любимой

Ты простишь вместе с родиной мне.

Только сам я всем сердцем и внемлю.

Только вами я счастлив и был:

Лишь тебя и родимую землю

Я всем сердцем, ты знаешь, любил.

И доколе дубы-нелюдимы

Надо мной не склонятся, дремля,

Только ты мне и будешь любимой,

Только ты да родная земля!