Стихи остаются в строю

На стыке четырех ветров,

На берегу морском,

Среди замшелых валунов

Стоит мой старый дом.

Когда на море тишина

И лишь звенит прилив,

И на медлительных волнах

Проходят корабли, —

Тогда что может быть милей

Для глаза моряка

Далекой кровли и над ней

Бегущего дымка?

Когда ж на море, в злую ночь

Бушует вихрь и мрак,

И кораблям уже невмочь

Мотаться в бурунах, —

Тогда что может быть милей

Огня на берегу?

И лампу я для кораблей

В окне до утра жгу.

Пускай свирепствует Борей

И снег стучит в окно, —

Горит очаг мой, и гостей

Ждет доброе вино.

На стыке четырех ветров,

На берегу морском,

Среди замшелых валунов

Стоит мой старый дом.

Река — угля черней — угрюмо

Играет с белою луной.

Косматым полчищем Кучума

Над ней камыш кипит густой.

В рябую ширь шуршит камыш

Издревле грозное: «Иртыш!» —

И, будто кольцами литыми,

Блистает лунной чешуей

И то опустит, то поднимет

На волнах панцирь золотой.

Огромным телом Ермака

Простерлась буйная река.

Железный мост, как звездный пояс,

Там отразился двойником.

Сквозь цепь огней грохочет поезд,

И дебри повторяют гром.

Летит, алмазами сверкая,

Экспресс Москва — Владивосток,

И белый пар над ним порхает,

Как бы почтовый голубок.

Прозрачным воздухом Сибири

Легко дышать. Ночь хороша!

И вижу я: над водной ширью

Встает казацкая душа.

Встает, плывет туманом сизым,

Купаясь в лунном серебре.

Ее слезами весь обрызган,

Экспресс быстрей летит к заре.

Те слезы в сердце мне упали

И закипели на глазах,

И я кричу в ночные дали:

— Спасибо за Сибирь, казак!

В тихой бухте, меж сетей рыбачьих,

Полночь катит светлую луну.

На скале спросонья чайка плачет,

Черный краб покинул глубину.

Он заполз на камень и, недвижный,

Слился с ним, горбатый старый гном.

Море в гребни лунный жемчуг нижет,

Берег спит в молчании немом.

Тридцать лет назад, в такую ж полночь,

Здесь казнен был молодой минер.

Тридцать лет назад по этим волнам

Пробегал его прощальный взор.

Так же вольно подымалось море,

И качались мачты низких шхун,

И огонь мерцал на дальнем створе, —

Но к ногам привязан был чугун.

Может быть, непрошеные слезы

С впалых щек он смахивал с тоской.

Может быть… Но в час судьбины грозной —

Кто осудит слезы в час такой?

Знал минер, идя на подвиг славный,

Что ему за это суждено:

Заклюет орел самодержавный,

Тело бросит на морское дно.

Знал минер о том, но львиным сердцем

Перед темной силой не сробел,

Верил: правда все ж сильнее смерти, —

Красный флаг поднял на корабле!

Адмирал судил его заочно…

Чтоб и гром не смел греметь в глуши,

Голубые пламенные очи

Приказал навеки потушить.

Черный краб сидит на камне древнем…

Далеко, в просторе голубом,

В лунном свете вспыхивают гребни,

Берег спит в молчании немом.

Вслед за огненными лосями,

В сновиденье ль, наяву ль,

Золотые стрелы осени

Просвистели в синеву.

Просвистели, и рассветная

Вновь струится тишина.

Только издали заветная

Чья-то песня мне слышна.

Беспокойное и жгучее —

Что там в сердце, в глубине:

Или молодость кипучая

Возвращается ко мне?

Что ж, пути ей не заказаны…

Друг далекий, подходи!

Сколько слов еще не сказано,

Сколько песен впереди!

Застигнутый последней метой

И не успев всего допеть,

Благословлю я землю эту,

Когда придется умереть.

Благословлю ее за воздух,

Дыша которым был я смел,

За светлых рек живую воду,

Где телом и душой свежел,

За поле знойное пшеницы,

За села и за города,

За наш достаток, где хранится

Зерно и моего труда;

Благословлю земли просторы,

Что жил я здесь в наш светлый век,

Любил ее моря и горы,

Как мог свободный человек,

Что здесь учился у народа

Петь песни ясной простоты

И украшать трудом природу

Во имя счастья и мечты.