Стихи остаются в строю

Мне этот человек знаком? Знаком.

А как же! Часто сходимся вдвоем

У радиотрубы, в дверях трамвая.

Он часто молод, а порою сед.

Порой в пальто, порой в шинель одет.

Он все опешит, меня не замечая.

Мы утром у киоска ждем газет:

— Ну, как в Мадриде?

Жертв сегодня нет?

А что китайцы — подошли к Шанхаю?

А как

В Полтаве ясли для детей? —

(О, этот семьянин и грамотей

На всю планету смотрит… Я-то знаю!)

Куда ни повернешься — всюду он!

Его в Туркмению везет вагон,

Его несет на Север в самолете.

Пусть снизу океан ломает лед…

Он соль достанет, примус разведет,—

Как дома, приготовится, к работе.

Он обживется всюду и всегда.

Сожженный солнцем камень, глыба льда —

Все для него квартира неплохая.

Где б ни был он, там вспыхнет свет.

Где бы ни был он, там Сталина портрет.

И хлеб, и чертежи, и кружка чая.

А как поет он песни! Все о том,

Кто водит караваны, любит дом

И в облаках плывет. Сидит в Советах.

Так на рояле, в хоре, на трубе

Он распевает песни о себе

И улыбается, как на портретах.

Он толст и тонок, холост и женат,

Родился сорок, двадцать лет назад.

Родился в Минске, в Харькове, в Тюмени.

Вот он идет по улице, гляди:

Порою орден на его груди,

Порою только веточка сирени.

Он любит толпы людных площадей,

Стакан вина и голоса друзей,

Такой уж он общительный мужчина…

Над буквами газетного столбца

И в зеркале моем —

Черты лица

Знакомого мне с детства гражданина.

Сотня птиц на каждой сосне,

Сотня маленьких крикунов…

И на миг захотелось мне

Сбросить груз моих башмаков,

И когда б не люди кругом,

Я бы обнял руками ствол, —

Будто в детстве, ползком-ползком

До вершины сосны дошел.

Я качался бы налегке,

Я вбирал бы солнечный свет…

Если б я не держал в руке

Исполинских листьев-газет:

Вот на снимке испанский дом,

Над которым шел бомбовоз..

Дом с проваленным потолком,

Дом — для ветра, жилище гроз.

Всё — на улице: стол, и стул,

И кровать, подружка любви,

И тележка… Но старый мул

Не везет, а лежит в крови.

… … … … … … … … … … …

… … … … … … … … … … …

Дом в Тортосе. Жилище гроз.

Дом для ветра… А кто в нем рос,

Стал мужчиной, женился там?

Граждане!

За этой стеной

Пели женщины по утрам,

Стекла мыли, мели метлой.

Братья!

Дым выходил из труб:

Это двигали сковороду,

Так любовно солили суп,

Будто благословляли еду.

Я свидетельствую, что тут,

Где была этажерка, там,

Где стояла кровать, —

Ревут —

Ветры мокрые по утрам.

Разрушитель! Плати за дом

Рыжей хитрою головой.

Я настаиваю на том,

Что жильцы не спят под землей,

Что зажжется лампа в окне.

…Я стою с газетным листом,

И припоминается мне Дом в Одессе,

Дом в голубом.

(Голубой воды — не стакан!

Море плещется широко.

К шелковице прильнул платан…

Южно-южно, легко-легко.)

В доме комната есть одна.

Ни мимоз, ни ландышей в ней.

И коврами не убрана.

И вином не манит гостей.

Но когда бы звонок дверной

Ни нажал я,

Всегда в ответ

Зашуршат шаги за стеной,

Двери скрипнут, зажжется свет,

Выйдет, женщина…

Мать. Привет!

Я горжусь, что сквозь жизнь пронес

Сердце цепкое, что хребет

Мне не выгнул туберкулез,

Что и пальцы мои крепки,

Что в ответ на обиду, мать,

Я сумею их в кулаки —

Как и все — на винтовке сжать.

Славить будем всех,

на чьих гербах —

Ни орлов, ни филинов,

ни псов, —

Только колос,

срезанный в полях,

Только серп и молот

их отцов!

Наберем пшеницы

спелой горсть

И прославим

пахаря труды!

Он прошел за плугом

столько верст,

Что дошел бы

даже до звезды!

Столько на земле

собрал плодов,

Что не хватит

на земле столов.

Над зерном не вейся,

птичий свист!

Розы — пекарю,

его труду.

Хлеб его

да будет свеж и чист,

Как разрезанное

яблоко в саду!

Эй, сапожнику

желаем сил:

Сапоги такие

пригони,

чтобы путь

меня не устрашил,

Чтоб лениво я

не лег в тени!

Железнодорожник!

Столько стран

Ты прошел

чрез горы и ручьи!

Так шагает

только великан.

Подари мне

сапога свои!

Авиатор милый!

Стало сном,

Что ходить тебя

учила мать.

Что гонялся ты

за мотыльком

И за птицей —

и не мог догнать…

Музыкант!

Вооружись трубой.

Легче бы

давалась мне борьба,

Если б с детства

пела надо мной

Уводящая вперед труба.

Слесарю — румянец

и любовь.

Пусть не ест

его железа ржа, —

Чтобы враг

порезал руки в кровь,

Тронув даже

рукоять ножа!

Прославляю всех,

на чьих гербах —

Ни орлов, ни воронов,

ни львов, —

Только колос,

срезанный в полях,

Серп и молот

испокон веков!

С ними я живу на улице одной,

Где на вывесках, в дыму трубы высокой

Знанье жизни видно, ум веселый мужской.

Эти люди кормили меня, одевали,

В своем доме железную дали кровать,

Научили меня железа и стали

Не бояться,

Как глину, в руках держать.

Эти люди будят меня чуть свет!

Их дыханье всюду проходит, как ветер!

На деревьях, на камнях я вижу след.

Грудью вскормленный и привыкший к

труду

Ваш товарищ,

Куда я без вас пойду?

Наша кровь слилась!

На коло променяю —

На сосну бессловесную? На звезду?

Мы, трудясь, на землю имеем права!

Мы на голой земле пальцем укажем,

Где вырастет какая трава.

Мы идем, мы шумим над крышами мира.

И по нашим следам прорастут стеной

Рожь для силы

И виноград для пира.

(А колючий репейник посажен не мной!)

И оставим мы на земле своей

Не кучки золы, не опавшие листья, —

Яркий свет, на море дым кораблей,

Деревья, с которых плоды упадут,

Даже в трубы трубить о себе не станем.

Пусть над нами сами они запоют!

Трижды яблоки поспевали.

И пока я искал слова,

Трижды жатву с полей собирали

И четвертая всходит

Трава.

Но не только сапог каблуками

Я к земле прикасался

И жил

Не с бумагами да пузырьками

Черных, синих и красных чернил!

Но, певец твой, я хлеба и крова

Добивался всегда не стихом,

И умру я в бою

Не от слова,

Материнским клянусь молоком!

Да пройду я веселым шагом,

Ненавистный лжецам и скрягам,

Славя яблоко над землей,

Тонкой красной материи флагом

Защищенный, как толстой стеной.