Стихия

Глава 1

Иногда я откровенно недоумеваю, как же Дарина меня терпит. Я и раньше не была открытой для общения всему миру, а в последние два года и вовсе замкнулась. В итоге я периодически устраиваю марафон бредовых предположений о причине нашей дружбы. Может, из-за моих хороших оценок? Вряд ли, она сама далеко не дура. Может, подруга боится, что я со своей нестабильной психикой сразу вскроюсь, если она оставит меня? Кто знает. Или, может, все из-за того, что наши имена имеют почти одинаковый перевод? Ника — победа, Дарина — победительница. Вообще бред. Но каждый раз марафон завершается одной и той же мыслью: какая, к черту, разница? Главное, она со мной, а большего мне не надо.

Ника — победа… Ко мне точно не относится. У меня нет стремлений, нет целей, нет мечты. Зато есть комплексы, фобии и тайны. Не слишком хороший арсенал для победы, да? Да и что я вообще собой представляю?

Вот и сейчас, сидя на полу перед зеркалом, я пыталась найти в отражении ту счастливую Нику Францеву, какой была пару лет назад, но видела совершенно другого человека. В глазах цвета морской волны не искрит жизнь, скорее наоборот, от них веет какой-то безысходной усталостью или даже старостью. Неплохо для семнадцати лет, а? Темно-шоколадные волосы до середины спины давно не знали никаких причесок, кроме распущенных или хвоста. В общем, самая обычная среднестатистическая девушка, только с поблекшей душой.

И при всем этом каким-то непонятным образом я поддерживаю статус практически отличницы. Просто погружение в учебу не оставляет слишком много времени господству упаднических мыслей.

Мои многочисленные когда-то интересы поочередно отходили на задний план, а затем исчезли. Остались только самые специфические и несочетаемые: дыни, Шекспир и вода. О боже, вот это список, явно заслуживает первое место в списке самых увлекательных интересов года. Но они — чуть ли не единственное, что вообще может вызывать у меня эмоции. Криво усмехнувшись своему отражению, я дошла до ванной и включила душ. Забралась под горячие струи воды, прислонилась к стене и закрыла глаза в надежде ни о чем не думать. Пусть все мысли смоет в канализацию мое “чудо света”, как любит повторять Дарина.

Вода — это для меня нечто особенное, прекрасное творение Вселенной. Мне нравится смотреть на ручьи, на озерную рябь, на волны, нравится чувствовать капли дождя на своей коже и слышать их запах. Нет ничего красивее водопада, на мой взгляд. Вода завораживает меня, вызывая совершенно иррациональное притяжение. Интересно, что бы на это сказал мой психолог? А еще мне нравится смотреть на луну. Наверное, из всего этого следует, что я безнадежный романтик. Хотя стихи не пишу, только читаю. Петь тоже не умею, медведь на ушах станцевал. Кстати, неплохо танцую, и мне это нравится. Или нравилось? В последнее время танцы заменила боксерская груша, а музыку — холодное оружие. Нет, я не превратилась в наемную убийцу или террористку и даже не нападаю на людей в темных переулках. Хотя иногда очень хочется, но я не люблю расстраивать папу, а мое агрессивное поведение наверняка бы его огорчило.

У него есть только я, а у меня — только он. Я невероятно его люблю, правда, не особо проявляю чувства, поэтому часто себя за это ненавижу, но ничего не могу поделать. Раньше, всего каких-то два года назад, нас было трое. «Отец, мать и дите». Уже третью весну, точнее, третий май, мне периодически снится один и тот же сон, кошмар. Снится день, который сломал меня пополам. День, после которого я улыбаюсь по-другому. День, когда не стало моей мамы.

Два года назад

— Ника, ты все собрала? — папа заглянул в мою комнату в надежде, что я готова. Его надежды, конечное же, не оправдались.

— Пап, я фотоаппарат найти не могу, — я стояла, театрально надув губы и уперев руки в бока.

— Он давно в машине, балда. Поехали уже, — поторопил отец, начав зашнуровывать походные ботинки.

— А спальник?

— Еще вчера в багажник бросили. Ника, в кого ты такая медлительная? — возмущался родитель, застегивая ветровку.

— В себя. Погоди, плеер возьму, — я схватила свой любимый музыкальный агрегат и бросила в рюкзак, только потом начав одеваться.

— Зачем он тебе в походе?

— Как это зачем! Мне надо кучу композиций прослушать и придумать за выходные танец. Не могу никак выбрать стиль: контемп или джаз-модерн?

— Э-э-э…

— Эй, народ, вы где, я сейчас без вас уеду! — раздался с лестничной площадки звонкий мамин голос.

— Вета, к твоему сожалению, ты не умеешь водить. И мы уже выходим, -

закрыв дверь и схватив рюкзак, мы вместе выбежали на улицу.

— Наконец-то! Поехали скорее, я за мясо беспокоюсь, — сказала мама, садясь в машину.

— Если оно испортится, я поймаю тебе кого-нибудь, мам.

— Ага, кого-нибудь из соседней палатки, — подыграл мне папа. В таком приподнятом настроении начинался наш загородный поход, не предвещавший ничего ужасного.

Приехав на место, родители начали обустраивать место для отдыха и готовки еды. Зная, что от их ребенка везде мало пользы, они великодушно отпустили меня погулять. С радостью нацепив наушники, я включила первую композицию и бодро направилась к реке. Дул легкий ветер, и я чувствовала вечно манящий меня аромат воды. Продравшись через какие-то кусты, увидела ее — прекрасную величавую реку. Я сердито нахмурилась, увидев сероватую пену, оставляемую волнами на мокром песке: ненавижу людей за то, что они в мгновение ока умудряются загрязнить любой водоем. Но дальше от берега вода не была такой грязной: голубой, синий, зеленый, стальной — все краски проявлялись и переплетались под лучами солнца. Заиграла вторая песня, и мои движения начали рождаться сами собой откуда-то из глубин подсознания. Плавные изгибы, выпады, наклоны — я создавала танец. Присутствие рядом воды придавало сил и вдохновения, утренняя прохлада приятно бодрила. Песни беспрестанно сменяли друг друга, но танец уже не прерывался, я слишком сильно любила танцевать и не могла остановиться. Быстрое биение сердца разгоняло по телу кипящую кровь, и я чувствовала себя такой живой, словно меня питала энергия всего мира. Ну, и еще о том, что я живая, мне напомнил желудок, протянуто заурчавший и требующий еды.

Я вытащила наушники и услышала, судя по всему, уже не первый мамин крик «Ника!», а следом папин — «еда!». Улыбнулась и постаралась запомнить этот небольшой и уютный выход к реке, ставший отличной площадкой для создания танца, — нужно будет обязательно сюда вернуться.

Запах мяса был изумительным и заставил мой желудок сделать сальто мортале. В термосах и бутылочках плескались горячие (а где-то, может, и горячительные, для родителей) напитки. Пока меня не было, родители нащелкали кучу кадров, а с моим приходом фотосессия возобновилась.

Объевшись до изнеможения, мы решили хоть немного растрясти бока и с кряхтением поднялись на ноги: гуляли по берегу, бродили по каким-то дебрям, в общем, выполняли обязательный походный план. Внезапно нас озарила неимоверно ужасная догадка: мы забыли фотоаппарат. Папа решил вернуться за ним один, сказав, что так будет быстрее, и по-молодецки умчался обратно. Мы с мамой присели отдохнуть на прохладный каменный валун. Было около полудня, наверное, или чуть больше, солнце висело высоко на ярко-голубом небосводе. Мама что-то напевала, я в такт кивала головой, а ноги сами начинали пританцовывать. Идиллия…

В какой-то момент мама усиленно начала вглядываться вдаль, на воду, и я с любопытством последовала ее примеру. После усердных разглядываний водной поверхности увидела полено, на котором сидел крошечный котенок. Прислушавшись, поняла, что он жалобно пищит, зовя на помощь. Пока соображала, что же делать, отважная мама уже скинула куртку. Ну, конечно, в ней же столько жалости и сострадания, особенно к братьям нашим меньшим.

— Мам, ты что, вода ледяная! К тому же на тебе много одежды! Мам, он далеко! — Меня охватила паника, когда я представила маму, плывущую в ледяной воде.

— Никуш, успокойся, уж что-что, а плаваю я прекрасно. И он не так уж далеко. Я не хочу, чтобы это милое создание погибло.

— Ну, он скоро прибьется где-нибудь к берегу, и все будет о’кей. Или его вытащит кто-то другой. О боже, мам, всех в этом мире спасти не получится!

— А теперь представь, что случилось бы с нашим миром, если бы каждый начал так говорить. Всех, конечно, не спасти, но если я могу выручить хоть кого-то одного, разве это не здорово? Я скоро, — чмокнув меня в макушку, мама забежала в воду. Что мне было делать? Я осталась на берегу, внимательно и напряженно за ней наблюдая. Доплыв до котенка довольно быстро, мама схватила полено и поплыла обратно, потянув его за собой. Увидев, что я места себе не нахожу, радостно улыбнулась мне. Я облегченно вздохнула, ободряюще помахав ей рукой и держа наготове сухую, теплую куртку. А потом мир рухнул.

Воронка. Воронка, появившаяся из ниоткуда. Сначала ни я, ни мама ничего не сообразили, а затем начался хаос. Маму резко завертело, потащило вниз, и она выпустила деревяшку с котенком из рук, не в силах контролировать тело под натиском атакующий стихии. Я с диким воплем бросилась в воду, обжигающую потусторонним холодом. Мама тщетно пыталась выбраться, ее уже практически не было видно. Плыть оказалось гораздо сложнее, чем я могла себе представить, и паника стремительно овладевала мной, полностью затапливая сознание. С каждым метром плыть становилось все труднее. Вроде бы я что-то кричала, но что именно, вряд ли вспомню. Меня сносило течением, и я зацепилась ногой за какую-то корягу, всей душой проклиная чертов закон подлости. Мама уже скрылась под водой, а я теряла драгоценные секунды. Кое-как отцепившись, рванула вперед изо всех сил и нырнула. Глаза заболели от грязной холодной воды, не позволяя что-либо увидеть. Вынырнула, чтобы глотнуть воздуха, и услышала папины крики, но оглядываться и терять время было непозволительно. Снова нырнула, поплыла дальше. Ощутила странное движение воды и догадалась, что это и есть воронка. Кое-как разглядела мамин силуэт, схватила ее ледяную руку и потянула к себе, но воронка не отпускала, начав заодно забирать и меня. Захлестнувшая злость придала сил, и я, собрав их последние крупицы, потянула маму к себе. Почувствовала, как она слабо, едва заметно сжала мою ладонь. Для меня эта секунда стала самой счастливой в жизни. Но в том и была беда, что это оказалась лишь секунда. Течение усилилось, воронка закрутила нас сильнее. Я плакала, точно это помню: горячие слезы в ледяной воде. У меня не осталось сил, совсем не осталось. Я попыталась обнять маму и решила, что умру вместе с ней. Молила о прощении за то, что у меня не хватило сил ее спасти. Мы погружались в холодную бездну, но нас вдруг резко потащила вверх чья-то сильная рука. Папа.

Пришла в себя я в палатке, укутанная в три одеяла. Снаружи раздавались голоса, но я слышала их, словно через вату. Глаза болели, горло саднило, меня всю трясло. Рядом сидела женщина в белом халате.

— Очнулась, девочка, — она ласково посмотрела на меня и, увидев мои попытки подняться, положила свои руки мне на плечи. — Нет, не вставай, ты должна лежать, у тебя температура поднялась, нужно беречь силы!

— Мне… надо… — только и прохрипела я, скинула с себя все одеяла и, вырвавшись из объятий женщины, нетвердым шагом вышла наружу. Судя по цвету неба, стоял ранний вечер. К нашей машине добавились еще две: полицейская и «Скорой помощи». Папа о чем-то говорил с нахмуренным служащим. Папа! Я подбежала к нему, обняла и разрыдалась, будучи не в силах остановить поток слез.

— Папа, я… Откуда-то взялась эта воронка… А мама, она… Где мама? — Я пыталась оглядываться по сторонам в поисках своего любимого, родного человека. Хотела увидеть, как она лежит, тоже укутанная в одеяла, и пьет горячий чай, как она устало улыбается мне и говорит, что не сердится на меня.

— Где мама? Где она? Где?! — я перешла на крик, сама того не замечая. Кто-то попытался мне что-то ответить, но папа молчал. Он просто стоял, не разжимая крепких объятий. Кое-как извернувшись, я подняла голову, чтобы посмотреть на него. Что же с ним стало? Он постарел на десяток лет, а в глазах такая беспробудная печаль, что разрывается сердце.

— Папа, ты… Но я… Мама… — я не знала, что говорить, просто не могла ничего произнести и безмолвно вертела головой. Машина «Скорой помощи» оказалась открыта, и в ней кто-то лежал. Тело, полностью закрытое простыней. Нет.

— Нет… Нет, нет, нет! Нет!

Я пыталась прорваться к машине, но меня не пускали. Кто-то схватил сзади, не отпуская и заставляя понять, что вырываться бесполезно. Но я ведь просто хотела посмотреть на нее… Как они смеют не позволить мне даже этого?! Стараясь унять дрожь во всем теле, я побежала в обратную сторону, к воде. Чувствовала, как за мной кто-то идет, но останавливать не собирается, просто наблюдает. Подбежала к воде и шагнула в нее не разуваясь. В бесконечном потоке времени стояла, направив взгляд в пустоту. В какой-то момент упала на колени, уже не чувствуя обжигающего холода, и уперлась руками в илистое дно, сквозь слезы глядя на воду. Вода, которую я боготворила, забрала самого дорогого мне человека. Я не понимала, чем заслужила ее жестокость. Не знала, как к ней теперь относиться. Не знала, как относиться к себе. Я была виновата, не сумев спасти маму. Я ничтожество. Вода, я ненавижу тебя.

Я закричала, заорала изо всех сил, но легче не становилось. Плакала, но слезы не приносили облегчения. Вымаливала прощения у мамы, проклинала воду, себя, весь мир, просто кричала. А потом все вокруг померкло, затягивая сознание в пустоту.

Я проснулась: этот сон снова разбудил меня. Раньше я просыпалась с криками и слезами, но не теперь. Сон вообще перестал быть для меня кошмаром так же, как страшный фильм теряет свой зловещий ужас после того, как его пересмотрели десяток раз. Я просто просыпаюсь, снова и снова прокручивая в голове моменты той весны. Скоро лето, и воспоминания перестанут мне сниться. Этот сон снится лишь весной — неведомая аномалия. Скоро лето, и я смогу наконец-то отдохнуть. Но лето после той весны было ужасным.

Думаю, не стоит говорить, что я не могла ни есть, ни пить, ни тем более с кем-то говорить. Это нельзя было назвать депрессией или шоком. Это была пустота.

Я винила в случившемся себя, ведь это у меня не хватило сил, я не отговорила маму плыть за этим злосчастным котенком. Кстати, с тех пор я не люблю кошек.

Папе было не легче, а ему вдобавок приходилось работать. Меня боялись оставлять одну, и со мной все лето сидела добросердечная и верная Дарина. Мне снились кошмары, а ей приходилось выслушивать мои истерики. Подруга кому-то отдала своего кота, чтобы во время моих визитов к ней я не впадала в безумие. Не знаю, чем бы все кончилось, если бы в конце лета мне не приснился еще один сон, в котором меня навестила мама. Она просила, чтобы я перестала себя корить, говорила, что я не виновата и сделала все, что могла. Мама улыбалась, говоря, что ей хорошо, но она не может видеть, как мы с папой страдаем. Просила взять себя в руки и жить дальше. Говорила, что я не соответствую своему имени. Погладив меня по голове, мама стала уходить по воде. По той самой воде, которая поглотила ее, отобрав драгоценное право на жизнь. Напоследок мама сказала, что вода не забирала ее жизнь и я должна прекратить ненавидеть то, что так люблю. После она исчезла, а я проснулась если не другим человеком, то хотя бы с надеждой на возрождение. Утром подошла к папе, уткнулась ему в грудь и призналась, как сильно его люблю. Вышла на улицу впервые за все лето и, подставив лицо дождевым каплям, прошептала: «Спасибо».