Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам

Сирены раннего оповещения

Другие сирены раздавались по всей Европе. В начале 2000-х годов в Голландии, а затем в Норвегии американский писатель-гей Брюс Бауэр начал беспокоиться о том, что все больше знакомых ему геев в самых либеральных городах Европы (включая Амстердам) подвергаются избиениям со стороны мужчин-мусульман. Бауэр покинул свою страну в 1990-х годах отчасти из-за того, что, по его мнению, росло влияние христианских пасторов, которые яростно выступали против прав геев. В Европе Бауэр начал замечать, что есть другой тип священнослужителей, из другой религии, чем та, к которой он привык, которые не просто считают, что геям нельзя жениться, а считают, что их нужно сбрасывать с высоких зданий. Подобно Пиму Фортуину, Бауэр начал задаваться вопросом, почему общество, гордящееся своим либерализмом, похоже, больше беспокоится о том, чтобы обидеть мусульман, чем о защите геев. Исламская гомофобия — проблема, которая едва ли попадала в поле зрения гей-прессы, а тем более мейнстримной прессы, — начала получать крошечное освещение. Но группы, защищающие права геев, которые так яростно нападали на католическую и другие христианские церкви, похоже, были готовы не только не замечать эту острую проблему, но и нападать на людей вроде Бауэра за то, что они поднимают факты. В двух книгах и многочисленных статьях он попытался подчеркнуть странность того, что либеральные общества спокойно относятся к такому фанатизму только потому, что он исходит от сообщества иммигрантов. Бауэр показал, что существует набор конкурирующих нарративов виктимности, но геев в этом нарративе опережают мусульмане.

Как и любая другая сирена раннего оповещения, Бауэр был значительно опорочен за свои проблемы, часто либеральной гей-прессой и другими людьми, которые, как можно было ожидать, прислушаются к его призыву. Он стал еще одной демонстрацией того факта, что если гонца не расстреливали на самом деле, его или ее замалчивали другими способами, насколько это было возможно.[144] Но на протяжении первого десятилетия века именно сирены раннего предупреждения о богохульстве и свободе слова в конце концов стали наиболее слышны на линии фронта.

Публикация набора карикатур на пророка ислама в малотиражной датской газете Jyllands-Posten стала одним из ключевых моментов той эпохи. «Карикатурный кризис», как и дело Рушди шестнадцатью годами ранее, стал еще одной демонстрацией того, что проблемы, вызванные массовой миграцией, продолжают удивлять европейцев. Если бы датчанин в 1990-е годы сказал, что историей, которая привлечет наибольшее внимание к его стране в следующем десятилетии, скорее всего, будет «карикатурный кризис» (эту фразу люди все чаще произносили с прямым выражением лица), люди бы сочли его сумасшедшим.

Однако начало этому «кризису» было положено в 2005 году, когда редактор Jyllands-Posten узнал, что датское детское издательство не может найти ни одного карикатуриста, готового предоставить карикатуры для тома об исламе в серии детских книг о мировых религиях. Испугавшись, что в свободном обществе существует такое табу, газета проверила, можно ли его нарушить. Они показали, что да, но ценой больших усилий. Помимо беспорядков и поджогов посольств по всему мусульманскому миру, протесты мусульман прошли и в Европе. В Лондоне протестующие у посольства Дании держали плакаты с надписями «Свобода идет к черту», «7/7 уже на подходе» и «Обезглавливать тех, кто оскорбляет ислам». После нескольких неудачных покушений на жизнь Курта Вестергаарда, одного из датских карикатуристов, мусульманин с топором, подготовленный африканской группировкой «Аль-Шабаб», вошел в дом карикатуриста в Новый год 2010 года, чтобы обезглавить его. Его спасла только сейфовая комната, которую Вестергаарда уговорили установить в его доме. Вскоре это стало новой нормой в Европе. Вслед за датским делом по всей Европе начались «карикатурные кризисы».

В 2006 году в Норвегии редактор христианской газеты Magazinet решил воспроизвести датские карикатуры, чтобы показать своим читателям, из-за чего поднялась вся эта шумиха. Премьер-министр Норвегии Йенс Столтенберг не только раскритиковал редактора газеты Вебьёрна Сельбекка за это, но и пригрозил ему судебным преследованием. Когда толпа сожгла норвежское посольство в Дамаске, премьер-министр заявил, что Сельбекк несет ответственность за эти беспорядки. Другие политические и культурные деятели выступили против «провокации» и отсутствия уважения со стороны газеты, а сам Сельбекк был вынужден скрываться и пользоваться защитой полиции.

В следующем году в Швеции разразился карикатурный кризис, когда художник Ларс Вилкс нарисовал изображение Мухаммеда и был загнан в подполье. Как и в случае с карикатуристами Jyllands-Posten, в последующие годы террористы неоднократно пытались убить его. В 2011 году в Париже были взорваны офисы французского сатирического журнала Charlie Hebdo — одного из единственных изданий, перепечатавших датские карикатуры. В 2013 году к датскому журналисту и историку Ларсу Хедегаарду — известному датскому критику ислама — утром пришел вооруженный человек и дважды выстрелил ему в голову. 70-летний журналист выжил, потому что пистолет убийцы заклинило на второй пуле. Хедегаарду удалось ударить мужчину, который впоследствии сбежал, найдя убежище в Турции.

Это лишь некоторые из нападений, произошедших в период с 2005 года. Но их было гораздо больше. 7 января 2015 года убийцам повезло в парижском офисе Charlie Hebdo, им удалось миновать охрану здания, убить телохранителей, приставленных государством для защиты редактора, и расправиться с большинством сотрудников редакции на рабочем месте. Помимо того, что редакторам Charlie Hebdo годами угрожали расправой за изображение пророка ислама, мусульманские организации Франции также годами таскали их по французским судам. Через месяц после резни в Charlie Hebdo — 15 февраля — на встречу в поддержку шведского карикатуриста Ларса Вилкса, собравшуюся в Копенгагене, напал 22-летний стрелок датского происхождения. Как и в случае с парижскими нападениями в предыдущем месяце, серия убийств началась с карикатуристов и закончилась в еврейском месте — в Париже в кошерном супермаркете, в Копенгагене в синагоге.

Казалось, таким юридическим и физическим нападкам не будет конца, и поэтому в 2015 году никто не вздрогнул от мимолетного упоминания в статье журнала The Atlantic о «бесконечных, изнурительных войнах Европы за богохульство».[145] Несмотря на предупреждения за несколько десятилетий, начиная с дела Рушди и далее, никто из власть имущих не предсказал эту волну событий. Никто из тех, кто открывал границы Европы для массовой миграции из стран третьего мира, никогда не думал о том, что это мусульманская проблема. Никто не был готов к тому, что прибывшие могут не только не интегрироваться, но и принести с собой множество социальных и религиозных взглядов, и что первыми жертвами такой непредусмотрительности могут стать другие меньшинства. Никто из влиятельных людей не ожидал, что резкий рост иммиграции приведет к росту антисемитизма и издевательств над геями. Никто из тех, кто кивал головой в сторону вялой иммиграционной политики, не предвидел, что мусульманское богохульство станет одной из главных проблем культуры и безопасности Европы XXI века. Все, кто предупреждал об этом, были либо проигнорированы, либо опорочены, либо уволены, либо привлечены к ответственности, либо убиты. Редко, если вообще когда-либо, даже после изменения фактов, реальные жертвы получали сочувствие.

Что на самом деле делали политики и большая часть средств массовой информации вплоть до 2000-х годов, так это создавали ощущение, что люди в Европе, которые кричали «пожар», на самом деле были поджигателями. Усилия, направленные на то, чтобы заставить замолчать тех, кто возвысил свой голос — с помощью насилия, запугивания или судов, — привели к тому, что спустя три десятилетия после дела Рушди в Европе почти никто не осмеливался написать роман, сочинить музыкальное произведение или даже нарисовать картинку, которая могла бы вызвать гнев мусульман. Более того, они бежали в противоположном направлении. Политики и почти все остальные из кожи вон лезли, чтобы показать, как сильно они восхищаются исламом.

Конечно, после масштабных терактов — в Мадриде в 2004 году, в Лондоне в 2005 году, в Париже в 2015 году — правительствам пришлось что-то делать, и нужно было видеть, что они что-то делают. Большинство из них оказались в состоянии решить конкретные контртеррористические аспекты проблемы. Но они оставались безнадежными пленниками своей собственной политики и политики своих предшественников и продолжали быть пойманными в языковую игру, полностью ими самими изобретенную. В июне 2007 года два заминированных автомобиля были оставлены в центре Лондона врачом из NHS и другим мусульманином, который был аспирантом. Первое устройство было оставлено возле популярного ночного клуба в «женский вечер». Бомба, начиненная гвоздями, была установлена у стеклянного фасада. Вторая бомба была заложена на дороге рядом с первой, чтобы взорвать людей, спасающихся от первого взрыва. К счастью, прохожий заметил дым из первой машины, и обе бомбы были обнаружены до того, как они успели взорваться. Новый министр внутренних дел лейбористов Жаки Смит заявила, что было бы неправильно называть такие нападения «исламским терроризмом», потому что эти террористы на самом деле вели себя вразрез со своей верой. Впредь, по ее словам, будет правильнее называть такие события «антиисламской деятельностью».[146]

Шесть лет спустя, после того как еще двое британских мусульман средь бела дня зарубили насмерть Ли Ригби, барабанщика Королевского полка фузилеров, в Вулвиче (Лондон), премьер-министр-консерватор Дэвид Кэмерон вышел на ступени Даунинг-стрит и заявил: «Это было не просто нападение на Британию и на наш британский образ жизни. Это также предательство ислама и мусульманских общин, которые так много дают нашей стране. В исламе нет ничего, что оправдывало бы этот поистине ужасный акт».[147] В следующем году, отвечая на обезглавливание британского сотрудника гуманитарной организации в Сирии джихадистом британского происхождения, тот же премьер-министр сказал: «Они утверждают, что делают это во имя ислама. Это чепуха. Ислам — это религия мира. Они не мусульмане, они чудовища».[148]

СМИ также изо всех сил старались не обращать внимания на случившееся. На следующий день после убийства Ли Ригби на улицах Лондона двумя новообращенными, цитирующими Коран, британская Daily Telegraph — главная правоцентристская газета — заняла позицию Кэмерона. Один из обозревателей утверждал: «Человек с окровавленным ножом, говоривший в видеокамеру в Вулвиче, не имел никакой видимой повестки дня… все это не имело смысла».[149] Другой автор той же газеты написал: «Для меня вчерашний варварский теракт в Вулвиче был буквально бессмысленным. Все, что произошло, не имело никакого смысла… Там были ножи, вертолеты, оружие и тела. Это просто не имело никакого смысла». Далее следует длинный список событий, произошедших на месте происшествия, которые, по мнению автора, также не имели смысла. Он сказал «наши земли». Но у него был акцент юго-восточного Лондона. И это не имело никакого смысла… Все это не имело никакого смысла. Ничего из этого. Автор сделал грандиозный вывод: «Вчера был бессмысленный день».[150] На другом конце политического спектра политические комментарии в The Guardian предположили, что произошедшее было просто «обычным актом насилия».[151]

Как и политики, большинство средств массовой информации в Европе в эти годы не проявляли особого желания ни понять, ни публично рассказать о том, что может происходить. Для прессы причины были очевидны: сочетание страха, трусости и интернализации угрозы. Политики тем временем не могли признать проблему, поскольку именно они несли ответственность за ее внедрение в Европу. На протяжении всех предшествующих десятилетий почти никто не задумывался об идеологии и убеждениях приезжающих людей и не проявлял особого любопытства. Политики и средства массовой информации в целом сводили к минимуму различия между исламом и любой другой верой. И все это время они настаивали на том, что решение проблемы, если она действительно существует, заключается в том, чтобы связать будущее европейских обществ с будущим ислама, поддержав «умеренных», чтобы «реформированный ислам» мог возобладать. Это, по мнению политиков, решит проблему как для Европы, так и для ислама в целом. Похоже, они не осознавали, что в истории ислама, начиная с мутазилитов в десятом веке и заканчивая иранцем Али Дашти в двадцатом, было много реформаторских движений и много реформаторски настроенных людей, и все они были побеждены силой, аргументами и апелляцией к авторитету фундаменталистов. В этот период европейские политики связывали будущее безопасности Европы с реформаторским движением, которое терпело неудачу на протяжении всей истории и, по крайней мере, могло потерпеть неудачу снова. И все же они не остановились в своем стремлении использовать этот аргумент. Выступая на конференции Консервативной партии в 2014 году, тогдашний министр внутренних дел Великобритании Тереза Мэй сделала то, что делал каждый политик, — подчеркнула миролюбие ислама и процитировала несколько своих любимых стихов из Корана. Увидев, с какой силой многие мусульмане готовы защищать свою веру, политический мейнстрим, похоже, стал делать вид, что религия ислама хотя бы отчасти истинна и является источником мудрости и руководства. К 2016 году один из ключевых союзников Ангелы Меркель, министр финансов Германии Вольфганг Шойбле, призвал к созданию «немецкого ислама».

Карьерный путь тех, кто придерживался противоположной точки зрения, складывался иначе. В Голландии после долгих периодов вынужденного проживания в армейских казармах и правительственных убежищах Айаан Хирси Али, наконец, получила разрешение от голландской службы безопасности жить в специально охраняемом здании в Голландии. Но ее новые соседи подали в суд, чтобы заставить ее переехать от них, так боялись они за свою жизнь, когда рядом находилась эта нарушительница спокойствия. Вскоре после этого, основываясь на неправдивых заявлениях одного из телеканалов, министр по делам иммиграции и интеграции от партии Хирси Али, VVD, лишил ее гражданства. Страна, которая впустила сотни тысяч мусульман, не ожидая, что они интегрируются, и которая приютила некоторых из самых радикальных проповедников и ячеек в Европе, лишила гражданства одного из единственных иммигрантов, который действительно показал, как должен выглядеть полностью интегрированный иммигрант в Голландии. Хирси Али переехала в Америку, став, как впоследствии выразился Салман Рушди, «возможно, первым беженцем из Западной Европы со времен Холокоста».[152]

На какое-то время Европа, похоже, пришла к выводу, что проблемы экстремизма исчезнут, если исчезнут люди, которые на них указывают. Однако независимо от того, убивали ли критиков, загоняли в подполье или гнали из Европы, проблема не исчезла. Не в последнюю очередь, конечно, потому, что иммигранты оставались и не собирались никуда уезжать. Многие прислушивались к явным и неявным советам стран, из которых они приехали, оставаться в Европе, но не становиться европейцами. На митинге в Кельне в 2008 году премьер-министр (впоследствии президент) Турции Эрдоган сказал толпе из 20 000 турок, живущих в Германии, Бельгии, Франции и Нидерландах: «Я прекрасно понимаю, что вы против ассимиляции. Нельзя ожидать, что вы ассимилируетесь. Ассимиляция — это преступление против человечества». Тем не менее, он сказал своей аудитории, что они должны участвовать в политике и добиваться влияния, чтобы пять миллионов турок, живущих в то время в Европе, могли иметь «конституционный элемент», а не просто быть «гостями».[153]

В 2016 году в Амстердаме, как и во многих других европейских городах, появились пригороды, которые являются мусульманскими анклавами. В солнечный день здания в этих районах выглядят не хуже, чем в любом другом европейском пригороде, более того, большинство домов такого типа, которые большинство молодых пар в Западной Европе с трудом могли бы позволить себе в качестве первого шага на жилищную лестницу. Именно здесь скапливались турецкие гастарбайтеры с тех пор, как они мигрировали в страну шестьдесят лет назад. Сегодня, как и многие другие районы пригородов Амстердама и Роттердама, эти пригороды состоят из мини-турок и мини-Морокко. Продуктовые магазины — халяль. Все женщины носят головные уборы, и жизнь идет так же, как если бы они жили в Турции или Марокко. В одном из домов, стоящих в ряд на тихой, приятной улице, жил Мохаммед Буйери — дом, из которого он отправился в то утро десять лет назад, чтобы найти Тео ван Гога и зарезать его. Этот район не представляет особой угрозы. Это просто другой район. Во многих окнах висят предвыборные плакаты, на которых изображено лицо Реджепа Тайипа Эрдогана.