МЕЖДУГЛАВИЕ ПЯТОЕ

…Преодолеть злые и утвердить добрые начала жизни. Как это хорошо звучит и какими неожиданностями откликается иной раз в читательских письмах.

Я не буду говорить о чисто оценочных отзывах: «интересно — не интересно». Не буду говорить и о письмах типа: «Прошу сообщить мне адрес Марьи Карповны, ибо хочу установить с ней контакт при посредстве писем» или «А откуда вы все это взяли — из жизни или из головы?». Из головы ничего взять нельзя, потому что «голова» живет тем, что она получает от жизни. В том числе и голова писателя. Но писатель не просто «отражает» жизнь, он преломляет ее в своей душе, что-то утверждая и что-то отрицая и осмысливая ход жизни, и в таком преломленном, осмысленном и просветленном виде возвращает народу все, что от него взял. А читателю только тогда и нравится художественное произведение, когда он вместе с его героями живет и мыслит, и чувствует, переживает то, что ему хорошо знакомо, или идет дальше, узнавая новое, ставя себе вопросы и делая какие-то выводы для дальнейшей жизни.

Вот этих читателей я не мог оставить без ответа.

«Товарищ автор, Григорий Медынский!

Мне 23 года. Я — ленинградка, работаю на фабрике «Красное знамя». Я прочитала Вашу книгу «Марья», и от нее осталось что-то светлое, волнующее мысль. Я любила деревню, мечтала о ней, так как деревню не знала и почему-то верила книгам, думала всегда, что здесь должна быть частица правды. Жизнь вне пределов Ленинграда я не знала. При выходе замуж у меня не ослабла любовь к книгам, я не пропускаю ни одной новинки. И если бы я прочитала «Марью» в Ленинграде, я бы опять мечтала о деревне.

Сейчас я после болезни отдыхаю в деревне в Воронежской области, в Ольховском районе. Я дочитала книгу, и у меня спросила мать мужа — о чем? Я ответила: «О деревне». — «Чем книгу читать, лучше бы посмотрела, как наши колхозники живут».

Тошно смотреть, товарищ автор, пришлось убедиться… Горечь охватила сердце.

…Очень прошу, дайте ответ: почему до сих пор существуют такие люди, — ведь мы проливали кровь, сколько не вернулось отцов, братьев с поля брани, боролись за счастье, чтобы одинаково жилось что в городе, что в деревне.

…Товарищ автор, поймите меня: очень больно сознавать свою беспомощность. Боль. Я не могу примириться с этим, что здесь делается. Не могу понять, дайте ответ, разъясните, возможно, я ничего не понимаю, а этот колхоз надо расследовать, по-моему, и обязательно.

А книга мне очень нравится, от нее, как прочитаешь, веет счастьем. Мы умеем бороться, и думаю, что со временем нигде не будет бесчестья, люди равны».

Мог ли я не ответить на это письмо?

«Товарищ Сергушенко!

Я получил Ваше письмо, навеянное моим романом «Марья». Очень рад, что чтение моей книги оставило у Вас, как вы пишете, «что-то светлое», что от нее «веет счастьем». И я хотел бы, чтобы это ощущение светлого и счастливого в жизни у Вас осталось, чтобы Вы по-прежнему верили книгам. Наши советские книги основаны на жизненной правде, в них говорится и утверждается правда, и верить им нужно. Но ни одна книга не может охватить всей жизни, во всем ее объеме, и каждый читатель может видеть вокруг себя что-то новое, иной раз заставляющее задуматься.

С этим, очевидно, столкнулись и Вы…

Очень прошу Вас, т. Сергушенко, не теряйте этой веры в торжество светлого. Я же, поскольку Вы обратились ко мне со своими недоумениями, сделаю все возможное, чтобы помочь тому колхозу, о котором Вы пишете. Его действительно, как Вы говорите, «надо расследовать», и расследовать как следует. Поэтому Ваше письмо я пересылаю в Совет по делам колхозов при Совете Министров СССР, который, надеюсь, примет необходимые меры».

Это было в 1952 году. На все это не ответил мне ни Совет по делам колхозов, ни сама Нина Сергушенко, — не поверила она мне или уехала в Ленинград, — но голос ее возмущенной совести и все ее боли душевные звучат для меня до сих пор.

И как бы в ответ ей, через ряд лет, совсем из другой области и из другого колхоза — не «Большевик», а «Заветы Ильича» — название тоже обязывающее, — пишет другая колхозница, Надя Африкан, тоже горячая душа, тоже ищущая и жаждущая правды, и пишет о том же.

«От души благодарю Вас за роман «Марья». Я очень люблю книгу и люблю не только прочесть ее и отложить в сторону, а вместе с ее героями я переживаю то, что они переживают и добиваются. Ведь это люди из нашей среды, из нашего народа, они где-то рядом с нами, и очень хочется встать рядом с ними, в один ряд и шагать все дальше и все смелее.

Вот теперь я выскажу то, что тревожит мою душу. Мы с мужем три года работаем в колхозе «Заветы Ильича», на МТФ, он — скотником, я — дояркой. И меня мучает одно: ну почему люди в других колхозах могут добиваться своей цели, могут переделать свою жизнь, сделать ее счастливой, а главное, дружной. А у нас, у наших колхозников я не вижу веры в свое будущее, и они работают с холодком. Чем все это объяснить? А работать и жить хочется, как и другие.

Очень хочется найти тот корень, который мешает и разрастается колючим кустом в душах колхозников, найти и вырвать его, и отбросить его, и перестроить все заново, и твердо шагать по пути, который указал нам Владимир Ильич. Ведь и колхоз у нас «Заветы Ильича», а не выполняем мы его заветы, и нам очень стыдно перед партией, перед нашими отцами и дедами, которые отстаивали и трижды в кровавых схватках с врагами отстояли наше светлое будущее.

Вы уж простите, что я так открылась Вам, но виноват Ваш роман «Марья» — уж очень хорошо все написано в нем, а мы, наверное, никогда не дойдем до этого. А время-то какое, а стройки какие кругом, люди учатся, работают и все куда-то стремятся, ищут, находят и опять ищут, — а у нас ничего этого нет, нет стремления, нет веры в будущее, а без веры трудно жить бесцельно, цель должна быть у каждого человека. А мы точно не такие люди и не под одним небом живем.

А работать хочется. Я очень люблю свою работу. Ведь животные тоже любят ласку, уход, а не то что накормил, подоил, и ладно. Надо знать, как сделать, и подход надо иметь к каждой корове.

Привет Вам от моего мужа, он у меня малограмотный, но я ему рассказываю прочитанное».

Мой ответ:

«Меня очень взволновало и даже встревожило Ваше письмо, такое искреннее, честное и в то же время такое неспокойное.

Вы спрашиваете: «Почему же у нас такое настроение?» Но, дорогая Надежда Павловна, согласитесь, как это трудно решить и сказать за Вас, заочно, на расстоянии. Давайте думать вместе. Тем более что и сами Вы человек, видимо, умеющий думать и болеющий за жизнь. А это самое главное. И потому, при всех своих болях и сомнениях, не теряйте этого качества, не пускайте в сердце свое холод равнодушия. Кто перестает болеть за жизнь, это мертвый человек, живет, как покойник…

И ничем другим не могу я помочь Вам, кроме слова ободрения: не сдавайтесь перед злом, не уступайте ему, и, уверяю Вас, Вы его победите. Зло не может торжествовать в жизни, это противоестественно. Оно живет только до тех пор, пока люди отступают перед ним и опускают руки. Не отступайте! Думайте, и разбирайтесь, и выискивайте на месте тот самый ядовитый корень, о котором Вы так хорошо сказали.

Желаю Вам, сердечно желаю успехов.

И передайте привет Вашему мужу и всем Вашим товарищам по колхозу».

И ее ответ:

«Большое Вам спасибо, наш учитель, за Ваше письмо. Я не знаю, как Вас благодарить. И не знаю, что ответить.

Хозяйство наше колхозное если и движется, то очень мало. Было у нас собрание и прошло очень бурно, было много критики на правление колхоза и самого председателя, и после требования снять председателя колхоза были бурные, продолжительные аплодисменты. Но председателя не сняли, он дал обещание исправить свои ошибки.

В настоящее время мне очень трудно, ведь у меня хозяйство и четверо детей, но я не сдамся, пока могу принести пользу, хотя бы маленькую.

На собрании меня избрали членом правления колхоза, а на фестивале 2 мая я читала сочиненный мною стишок «Миру мир» из 15 куплетов и получила в премию платок.

Привет Вам очень большой от моего мужа. Он тоже принимает участие в перестройке нашей жизни».

Это переписка 1959 года.

Итак, что же получается?

Роман вырос из самых светлых авторских намерений и побуждений, вплоть до желания воспеть ту безымянную «Марью», образ которой зародился во вьюжном видении грозного 1943 года, и, пройдя через все сплетения и переплетения действительности, через все усилия мысли и напряжения совести, заканчивается на другом, еще более возвышенном витке авторских чувств и восхищений:

«И увидела Марья сон. Идет она будто по широкой дороге, идет в гору, ввысь. Дорога делает большие, крутые повороты, а Марья идет и идет. И солнце впереди… Кругом цветы, большие голубые озера. Красиво, и сердце радуется. Точно всё тут: и искристый рассвет, и солнцем пылающий полдень, задумчивые закаты и щемящая грусть лунных ночей.

А дорога шла все выше и выше, и за каждым ее поворотом открывались все новые и новые дали».

Поэзия далей.

Так почему же?.. Почему же эта, самая искренняя, казалось бы, временами даже цветистая поэзия, столкнувшись с жизнью, породила такие прозаические вопросы и серьезные недоумения?

Суровая логика вещей.

Загрузка...