Ступеньки, нагретые солнцем

Люба, Славка и старик Курятников

Любе показалось, что как только она уснула, пришло утро. Будильник звенел громко и длинно, а ей так не хотелось вылезать из-под одеяла. В комнате было холодно, изо рта шёл пар.

Мама уже ушла на работу, на столе лежала записка: «Люба, купи хлеб. Ешь кашу. Получи по талону водку».

Она быстро поела холодной каши и побежала. Славка, наверное, ждёт.

Славка был уже в сарае. Он вытащил на середину большую колоду, ставил на неё чурбачки: один удар топором, и чурбачок разлетается на две звонких половинки.

Когда Люба прибежала. Славка сказал, не глядя на неё и продолжая колоть дрова:

— Складывай в поленницу. Умеешь? Колодцем.

— Умею. У нас тоже колодцем.

И она стала аккуратно, ровно складывать высокий колодец, чтобы ветерок обдувал полешки, чтобы они не отсырели, а наоборот, просохли…

Утро стало светло-серым, скоро в школу. Три высоких, под самую крышу сарая, поленницы сложила Люба. И руки в сырых варежках не мёрзнут, потому что она двигается быстро, энергично.

Вот обрадуется старик Курятников. А может быть, даже напишет своему сыну на фронт: «Не беспокойся ни о чём, мне помогают неизвестные прекрасные люди, даже не знаю, кому сказать спасибо. Старикам везде у нас почёт. Твой старик Курятников-отец». Вот такое письмо старика Курятникова сочинила Люба.

Она хотела сказать про это Славке, вдруг в открытую дверь сарая она увидела, как еле заметно дёрнулась занавеска на окне Курятникова. Любе даже показалось, что блеснул хитрый глаз. Показалось? Нет, она ясно видела этот глаз и качнувшуюся занавеску.

— Слава! Смотри! Он подглядывает!

— Никто не подглядывает, — отвечает Славка. Он устал, и доволен, что кончили работу, и не хочет, чтобы что-нибудь нарушало его спокойное хорошее настроение. Он смотрит на окно. Неподвижная занавеска, тёмное стекло. — Показалось, — говорит Славка.

И Любе теперь уже самой верится, что не было глаза, недобро и хитро выглянувшего из-за занавески.

— Пошли, Люба, в школу. У нас географичка не пускает, если опоздаешь.

— И наша Вера Ивановна тоже строгая.

И в это время в сарае раздаётся скрипучий голос:

— А топор надо класть на место, дорогие мои, на место, где взяли. А то взяли здесь, а бросили там.

Курятников стоит в дверях. Его красноватое морщинистое лицо ехидно улыбается. Люба смотрит на Славку, а Славка хмуро уставился на Курятникова и молчит.

— Если вам дали общественную нагрузку, надо выполнять добросовестно, — продолжает Курятников и прячет топор за дрова. — Тяп-ляп каждый может. Так же и вчера. Я наблюдал и думал: как же так — не закончили и ушли? Придётся пожаловаться в вашу организацию.

Кривой длинный палец грозил им, и вся его длинная фигура, заслонившая свет, казалась страшной.

Любе стало так обидно, что она чуть не заплакала.

— Не реви, — тихо сказал Славка.

Он взял её за руку, и они ушли. Ни слова не сказали старику, даже не оглянулись. Любе очень хотелось сказать что-нибудь злое или хотя бы показать ему язык, но она знала, что Славка будет недоволен.

— Он и вчера подглядывал, и сегодня, гад такой…

— Ну его на фиг, Любка. Мы своё сделали, а он как хочет. Пошли скорее, опоздаем в школу. На, ешь.

Он дал ей маленький промёрзший кусок лепёшки из моркови. Очень вкусная была лепёшка.

Люба шла рядом со Славкой, ела вкусную сладковатую лепёшку и думала: «Кончится война, вернётся папа, я пойду в булочную на углу, куплю целую буханку чёрного. Нет, лучше две буханки: одну — чёрного, другую — белого. Сяду дома на стул и съем не отрываясь. Можно, пожалуй, и три буханки, если с кипятком. А Курятников — фиг с ним. Надо постараться о нём поскорее забыть, чтобы день стал хорошим».

Они уже подошли к школе.

— Слава, а давай Курятникову под дверь динамит подложим. Во бабахнет!

— Ненормальная. И думать не смей, поняла? Дай честное пионерское, что выбросишь эти дурацкие мысли из своей головы.

— Честное пионерское, выброшу.

Они входят в школу, уже звонок.

Славка бежит к лестнице, Люба — за ним. Он оборачивается:

— А где его возьмёшь, динамит?

Конечно, взять динамит ни ей, ни Славке негде. Но от самой этой мысли о мести Курятникову стало как-то легче и веселее.