После весенних каникул у всех много новостей. Золотцев врывается в класс:
— Ольга Петровна сына родила! Колей назвали! Я их на бульваре встретил — её и сына. Он в коляске, смотрит. А Ольга Петровна на скамейке улыбается. Я спросил: «Вы к нам вернётесь?»
— А она что сказала? — спрашивает Света Агеева.
— Она сказала: «Я еще с ума не сошла».
— Я говорила! — торжествует Света.
— Света говорила, — добавляет Эля, хотя и так всё ясно.
— Я ездил к двоюродному брату в Ленинград, — говорит Серёжа. — Там река Фонтанка и музей «Эрмитаж».
— На Фонтанке водку пил! — тут же подхватывает Золотцев.
— А мне купили гоночный велосипед, — сообщает Вика Маслова.
— Зачем Маслёнку гоночный? Ты и на таком еле-еле, — не унимается Золотцев; но Вика покосилась на него, ничего не ответила, как будто никто здесь ничего не произнес, и Золотцева уже не слышно.
Тимке тоже хочется рассказать новость. На конкурсе в Доме художественного воспитания детей Тимкин фильм получил первую премию — набор светофильтров. Тимка назвал эту картину «Белка песенки поёт». Когда Тимка показал свою работу, Ван Ливаныч сказал:
— Можешь, когда хочешь.
Почему то все учителя любят так говорить.
В вестибюле Дома художественного воспитания повесили плакат: «Привет победителям конкурса на лучший фильм!» А внизу нависали несколько фамилий, и Тимкина первая. Ван Ливаныч пошевелил усами.
— В Париж на фестиваль пошлём твою ленту. Вот так, Тима.
И потрепал Тимку по плечу.
Как было бы хорошо, если бы об этом узнали в классе. Но рассказывать о своих победах и достижениях неудобно, и Тимка молчит. А тогда получается, что всем есть о чём рассказать, а ему и рассказать то не о чем. Как будто у каждого в жизни ость события, успехи, а у Тимки ничего этого нет.
В класс входит Галина Ивановна. Она за каникулы ещё помолодела и от этого старается держаться ещё строже.
— Четвёртая четверть самая короткая. Надо сразу относиться к учёбе серьёзно. Раскачиваться совершенно некогда.
Галина Ивановна начинает объяснять урок. Все сидят тихо, но очень это трудно — сразу, на первом уроке, когда только что кончились каникулы, сидеть совсем тихо и слушать урок совсем внимательно. Тимка слышит, как по классу покатился шарик. Тимка оборачивается — голубая бусина величиной с лесной орех катится по полу прямо к нему. Хорошо бы, она остановилась возле его парты. И она останавливается возле самой Тимкиной парты. Он берёт её в руку. Солнце горит в самой середине голубого шарика, а сама бусина прохладная, тяжёлая, гладкая. Её так приятно держать в руке, прижать к щеке.
— Катя ко мне! — шепчет сзади Золотцев.
И Тимка пускает бусину по классу в обратную сторону. Она катится, тихонько жужжит.
— Золотцев, прекрати, — говорит Галина Ивановна, не оборачиваясь. Она рисует на доске какую-то схему.
— Как что, так сразу Золотцев, — с готовностью откликается Золотцев, и урок продолжается.
Раньше, ещё этой зимой, Галина Ивановна обязательно отобрала бы шарик. И рассердилась бы. А теперь не сердится и не отбирает. Тимка прислушивается: бусина больше не катится.
— Золотцев, повтори, что я сейчас рассказывала, — говорит Галина Ивановна.
И Золотцев повторяет. Запинается, путает, но всё-таки повторяет. Раньше, еще этой зимой, он бы не повторил.
Тимка не знает, что изменилось. Он только смутно чувствует, что и Галина Ивановна стала немного другой. И он, Тимка. И Катя тоже. Может быть, потому что весна и очень яркое солнце.
Катя сидит за Тимкиной спиной. Он украдкой оборачивается, чтобы посмотреть на Катю. Но она сразу замечает. Нельзя посмотреть незаметно.
Он повернул голову, а она сразу увидела и зашептала:
— Нечего тебе, Тимка, оборачиваться.
Почему так всегда получается? Он тянется к Кате изо всех сил, а как только он к ней приближается, обязательно происходит что-нибудь такое, отчего Катя оказывается далеко-далеко, дальше, чем раньше.
Тимка вспоминает совсем недавний случай.
Однажды в каникулы он шёл через двор, нёс картошку из овощного. Шёл себе, о чём-то думал. Вдруг услышал знакомые голоса. Посмотрел и видит: на солнышке, где просох асфальт. Катя и Вика Маслова вертят верёвку, а Света Агеева прыгает. Тимка пошёл медленно-медленно, а сам смотрел на них. Они вертят верёвку медленно, и Света прыгает медленно. Они вертят быстро, и Света прыгает быстро. Только ноги мелькают в белых гольфах. А рядом стоит Эля, тоже в белых гольфах, и ждёт. Она переступает с ноги на ногу от нетерпения — ей тоже хочется попрыгать. Но Света всё прыгает и прыгает, а Эля всё ждёт и ждёт.
Наконец Катя говорит:
— Светлана, хватит. Все хотят попрыгать.
— Мало ли что, — отвечает Света и продолжает скакать то на двух ногах, то на одной. — А ты, Катенька, не будь такой принципиальной. Принципиальных мальчики не любят.
— Не любят, — хихикает Эля. — Ненавидят.
Тимка остановился под деревом, как вкопанный. Девочки его не видят, а ему слышно каждое слово.
Света прыгает и прыгает. Катя молчит. Почему она не перестаёт вертеть верёвку? И Маслёнок тоже?
Маслёнок вдруг говорит:
— Катя больше всех в нашем классе пользуется успехом. А вы просто завидуете.
— Каким таким успехом?
Света перестала прыгать, и верёвка неподвижно повисла у самой земли.
— Каким уж таким успехом она пользуется? — наскакивает Агеева. — Ты про Тимку, что ли? Он один от неё в обмороке. А разве Тимку можно принимать всерьёз?
Эля, конечно, произносит своим бесцветным голосом:
— Кого-кого, а Тимку нельзя принимать всерьез. Смех.
Тимка замер под деревом за крылечком. Сейчас Катя обязательно скажет:
«Ну почему же Тимку нельзя принимать всерьёз? Он очень хороший. Учится не хуже других. Снимает кино. И вообще».
Тимка за крыльцом почти слышит уже Катин голос, произносящий эти слова. Но Катя ничего не говорит. Он ждёт и ждёт, а она молчит и молчит.
Потом Вика Маслова говорит:
— Давайте прыгать дальше.
Верёвка мерно стукала по сухому асфальту. Тимка незаметно пошёл к своему подъезду.
Он решил, что никогда в жизни больше не посмотрит на Катю. И вот теперь он сидит в классе и вертит головой. И видит потрясающую красоту Кати: в глазах, как в голубых бусинах, светится солнечный луч; волосы отросли и спускаются на плечи. Ему почему-то кажется, что вокруг Кати вьётся какое-то светящееся мерцающее облако.
— Отвернись и не смотри, — шепчет Катя.
И он отворачивается. А через некоторое время поворачивается опять.