Свадебный бунт

XX

Дѣйствительно, черезъ два дня Партановъ былъ уже въ наймитахъ у новокрещеннаго Бодукчеева.

За нѣсколько мѣсяцевъ передъ тѣмъ князь Бодукчеевъ былъ, такъ сказать, притчей во языцѣхъ во всемъ городѣ. На глазахъ всѣхъ случилось внезапное и удивительное превращеніе бѣднаго и невзрачнаго татарина въ богатаго князя и важнаго астраханскаго обывателя. Жившій давно въ городѣ ногайскій татаринъ, Затылъ Гильдей, вдругъ получилъ отъ умершаго въ ногайскихъ степяхъ дяди наслѣдство, состоящее изъ нѣсколькихъ тысячъ овецъ. Онъ съѣздилъ къ себѣ на родину, продалъ все наслѣдство, а съ деньгами вернулся снова въ Астрахань, гдѣ уже привыкъ, обжился и гдѣ собирался стать именитымъ русскимъ гражданиномъ.

Совершенно несообразныя вещи осуществились просто. Мѣсяца три назадъ, на Святой недѣлѣ, Затылъ Гильдей крестился въ православіе, объявился изъ рода князей ногайскихъ Бодукчеи и поэтому сталъ именоваться иначе, былъ князь Макаръ Ивановичъ Бодукчеевъ. Еще недавно ходившій въ мечеть татаринъ, теперь въ качествѣ русскаго князя, сталъ вдругъ старостой Никольской церкви.

Не прошло двухъ мѣсяцевъ, какъ онъ уже посватался за богатую приданницу ватажника Ананьева и былъ принятъ отцемъ. Если бы не отчаянная дѣвица Варвара Климовна, не бѣсъ-дѣвка, предпочитавшая утопиться, чѣмъ выходить за новокрещенца замужъ, то князь Бодукчеевъ былъ бы теперь наслѣдникомъ всѣхъ учуговъ Ананьева. Неудача не смутила князя. Онъ надѣялся съ упорствомъ, потихоньку добиться своего, лишь бы только не умеръ отъ второго удара еамъ Ананьевъ. Тогда съ сиротой и ея опекунами, конечно, не сладишь. Но проживи ватажникъ еще хоть годъ, — дѣло потихоньку уладится.

Единственно, что не удавалось князю, бѣсило его, и съ чѣмъ онъ никакъ не могъ совладать, такъ какъ всѣ его старанія разбивались объ упрямство человѣческое, — было другое дѣло, для всѣхъ пустое, но для него важвее. Богъ вѣсть почему, для князя оно было «кровное дѣло», за удачу бы большія бы деньги заплатилъ, а постороннему человѣку показалось бы это дѣло даже смѣшнымъ. Князя Бодукчеева изъ себя выводило, что вся Астрахань не звала его княземъ Макаромъ Ивановичемъ, а по старому, не ради шутки, и не ради даже насмѣшки, звала: «Затылъ Иванычъ». Какъ это произошло — никто но зналъ, но всякому отъ мала до велика, отъ богатыхъ купцовъ и посадскихъ до властей городскихъ и до послѣдняго мальчугана, всѣмъ будто казалось, что «какой же это князь Бодукчеевъ, Макаръ Ивановичъ? Эти имена совсѣмъ не подходящи. Онъ Затылъ Ивановичъ»!

Когда новый перекрестъ нанялъ себѣ за грошъ новаго работника для личныхъ послугъ, то онъ, конечно, не подозрѣвалъ, какая бѣда въ лицѣ Лучки входила къ нему въ домъ. Если бы могъ знать Затылъ Ивановичъ, что этотъ проныра Лучка первый пріятель его соперника Барчукова, то не только прогналъ бы его, а съ помощью денегъ и дружескихъ отношеній съ Ржевскимъ и Пожарскимъ не преминулъ бы упрятать этого Лучку обратно въ ту же яму. Князь даже имени Барчукова равнодушно слышать не могъ.

По счастію, Затылъ Иванычъ былъ хотя хитеръ въ нѣкоторыхъ дѣлахъ, но невообразимо глупъ во многихъ другихъ. Лучка съ умѣлъ такъ быстро влѣзть въ душу своего хозяина, котораго разъ сто и болѣе въ день величалъ «сіятельствомъ», что черезъ нѣсколько времени прислужникъ хозяйничалъ въ душѣ хозяина пуще, чѣмъ въ его горницахъ. Лучка все зналъ, даже то, что сдѣлалъ Затылъ Ивановичъ десять лѣтъ назадъ и что собирается сдѣлать завтра.

Затылъ Ивановичъ скоро привыкъ пальцемъ не двинуть, не спросясь у Лучки, безъ его совѣта и указанія. Конечно, умный и хитрый Лучка съ самаго начала повелъ дѣло чрезвычайно тонко. Первые его совѣты хозяину были дѣйствительно разумны и въ его пользу. Видя удачу и успѣхъ, Затылъ Ивановичъ увѣровалъ въ Лучку такъ же быстро, какъ увѣровалъ въ христіанскаго Бога. Даже болѣе… Лучкѣ вполнѣ довѣрялъ онъ, признавалъ и чувствовалъ, что парень умница и пролазъ-молодецъ.

Что же касалось до новаго своего Бога, христіанскаго Господа, то Затылъ Ивановичъ еще относился къ нему съ большимъ сомнѣніемъ и очень подозрительно.

Князь принялъ христіанство ради общественнаго положенія. Прежде безъ денегъ ему незачѣмъ было креститься. Татаринъ онъ, или русскій, все одно, былъ бы приписанъ въ приказной избѣ къ разряду вольныхъ или гудящихъ людей. Теперь же, получивъ наслѣдство, онъ какъ князь Бодукчеевъ, православнаго вѣроисповѣданія, былъ записанъ въ первый разрядъ въ числѣ самыхъ именитыхъ гражданъ Астрахани. Выборъ его въ церковные старосты окончательно упрочилъ его общественное положеніе.

Но тайно отъ всѣхъ ногайскій татаринъ оставался въ душѣ магометаниномъ, какъ и многіе, даже большинство новокрещенныхъ въ православіе. Затылъ Ивановичъ, быть можетъ, шелъ далѣе всѣхъ. Въ иной день утромъ онъ стоялъ два, три часа за службой въ церкви, продавалъ и ставилъ самъ свѣчи къ иконамъ съ десяткомъ земныхъ поклоновъ, собиралъ деньги на благолѣпіе церкви, но въ сумерки при закатѣ солнца тотъ же усердный прихожанинъ сидѣлъ на особый ладъ у себя въ маленькой горницѣ, запершись на замокъ. Онъ сидѣлъ не на лавкѣ, а на коврикѣ, на полу, поджавъ подъ себя ноги, и молился Богу, тому же самому, которому молился всю жизнь.

Православный христіанинъ и церковный староста Никольской церкви попросту въ этой горницѣ творилъ намазъ! Мысль, что это грѣхъ и вѣроотступничество отъ вновь принятой религіи, ни на мгновеніе не приходила на умъ перекрестю. Мысль, что за это можно было отвѣтить, попасть въ ту же яму подъ судной избой, про которую онъ часто слыхалъ, конечно, приходила въ голову новаго князя Бодукчеева. За то же онъ тщательно и запирался на замокъ.

Перестать молиться такъ, на коврикѣ, на отцовъ и дѣдовъ ладъ, своему Богу, съ которымъ онъ былъ давно связанъ душой, къ которому онъ не могъ относиться такъ же подозрительно, какъ къ христіанскому Богу, князь Бодукчеевъ не имѣлъ возможности.

Онъ переживалъ теперь особенно важные дни своей жизни. Онъ сватался за дѣвушку красавицу и приданницу, которая дѣйствительно ему крѣпко нравилась, онъ готовъ былъ бы взять ее за себя въ иныя минуты даже безъ приданаго. Въ такое время нужна помощь свыше. Смущенное сердце невольно проситъ съ небесъ заступничества и покровительства.

Какъ же въ трудныя мгновенія обращаться къ новому знакомому, котораго только что встрѣтилъ и совсѣмъ не знаешь! Понятно, побѣжишь за совѣтомъ и помощью къ старому другу. Какъ же теперь было ногайскому татарину обращаться за помощью къ своему новому Богу, который положительно ничѣмъ еще не доказалъ ему ни своего къ нему расположенія и вниманія, ни, своего всемогущества.

Затылъ Ивановичъ иногда, впрочемъ, подумывалъ, что если бы онъ женился на Варюшѣ, то современемъ ему, можетъ быть, легче будетъ молиться христіанскому Богу. Да тогда и не придется очень Богу молиться, и все равно — тому или другому. Когда все устроится, ему ни Аллаха, ни Бога не нужно будетъ. Но теперь, въ эти рѣшительные, роковые дни, когда онъ орудуетъ на всѣ лады, когда ему и Ананьевъ, и Лучка помогаютъ всячески, чтобы свертѣть дѣло и повѣнчаться съ Варварой Климовной, теперь немыслимо бросать Аллаха и обращаться къ христіанскому Господу.

Черезъ недѣлю послѣ своего поступленія къ Затылу Ивановичу, Лучка, конечно, уже сталъ главнымъ руководителемъ въ завѣтномъ и сердечномъ предпріятіи своего сіятельнаго хозяина. Не только Партановъ бывалъ въ домѣ Ананьева, видался и бесѣдовалъ съ Настасьей и съ самой Варварой Климовной, но онъ сталъ любимцемъ самого Ананьева, какъ довѣренное лицо его пріятеля, князя Бодукчеева. Такимъ образомъ Лучка былъ свой человѣкъ, чтобы лазить въ душу Затыла Ивановича, и свой человѣвъ въ домѣ Ананьева, чтобы ладить и устраивать совсѣмъ не то, что поручалъ ему перекрестъ.

Барчуковъ видалъ, конечно, Партанова тайкомъ и часто изумлялся ловкости друга. Самъ чортъ, казалось, не могъ такъ все перепутать въ путанномъ дѣлѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ ясно видѣть и хорошо знать, гдѣ какой конецъ, и гдѣ начало, и гдѣ всякій завязанный узелокъ всякой нитки.

— Вотъ въ этихъ самыхъ путахъ, которыми, сказываешь ты, я всѣхъ перепуталъ, — говорилъ Лучка пріятелю:- я всѣхъ ихъ, какъ въ сѣтяхъ, на берегъ и вытащу. А на берегу на этомъ, которая рыба подохнетъ, которую я назадъ въ рѣчку заброшу, а которую въ бадью спущу. Климъ Егоровичъ, вѣстимое дѣло, у меня подохнетъ; ну, а Затыла Ивановича, прости, голубчикъ, на погибель я не дамъ. Совѣсть моя мнѣ запретъ кладетъ. Его я обратно въ рѣчку заброшу. Будетъ онъ у насъ, хоть и безъ Варюши, но живъ и невредимъ. Пускай отъ срама къ себѣ, въ ногайскія степи, уѣзжаетъ. Впрочемъ, я его хочу поженить на одной приданницѣ старой, но тоже богатой.