Свадебный бунт

XXV

Прошло нѣсколько дней. Благодаря іюльскимъ жарамъ и раскаленной окрестности отъ палящаго солнца, въ городѣ было тише обыкновеннаго. Большинство обывателей вылѣзало изъ домовъ только въ сумерки. Одна необходимость заставляла людей двигаться среди дня въ городѣ, какъ въ кремлѣ, такъ и на разныхъ слободахъ. Только въ инородческой слободѣ, гдѣ проживали хивинцы, бухарцы и всякіе азіаты, бывало движеніе какъ заурядъ. Видно, азіатамъ жарища и духота были непочемъ. Они хвастались, что у нихъ на родной сторонѣ развѣ эдакъ солнце-то печетъ и жаритъ. Птица, сказывали, на лету жареная падаетъ, — коли подходящая, такъ прямо въ ротъ клади.

Наступилъ праздникъ, весело справляемый всегда по всей Руси — Ильинъ день. Въ Астрахани, какъ вездѣ на Руси, ждали въ этотъ день, что Илья пророкъ прокатится на своихъ коняхъ, по небу, загрохочетъ его колесница и полымя изъ-подъ колесъ ея упадетъ съ неба на землю, а за ней и вода небесная польется, чтобы благодатно освѣжить заморенныхъ астраханскихъ обывателей. На этотъ разъ солнце поднялось, взошло на небо, пекло и жарило, какъ всякій день, и ни единаго облачка не видѣлось нигдѣ, ни единаго раската грома не слыхать было даже вдали, хоть бы за 100–200 верстъ.

За то легкіе раскаты иного грома чуть-чуть загремѣли рано утромъ. Нежданно загудѣлъ народъ на томъ самомъ людномъ и богатомъ базарѣ, къ которому примыкало два каравансерая, хивинскій и персидскій. Скоро гулъ разнесся по городу, по всѣмъ слободамъ.

Поддьякъ Копыловъ привелъ утромъ на базаръ чтецовъ приказныхъ, и они на четырехъ разныхъ языкахъ прочли что-то въ народѣ. Ровно мѣсяцъ прособирался Пожарскій съ своимъ объявленьемъ.

Ближайшіе ряды въ толпѣ слышали въ чемъ дѣло, остальные ничего не слыхали. Изъ четырехъ чтеній только одно могло быть понятно, такъ какъ сдѣлано было знакомымъ подъячимъ приказной избы и на своемъ россійскомъ языкѣ. Остальныя три чтенія невѣдомыхъ инородцевъ были — что тебѣ собачій лай. Они были сдѣланы, очевидно, для инородцевъ и иностранцевъ астраханскихъ. Но и изъ русскаго чтенія или оповѣщенія только ближайшіе кое-что намотали себѣ на усъ, да и то, оказалось, по-своему. Вся же громада, всѣ стоявшіе вдалекѣ отъ чтецовъ, только переспрашивали у слышавшихъ:

— Что чтутъ? Что за повѣщеніе?

Въ первыхъ рядахъ, увѣдомленные изъ кремля заранѣе и тайно, стояли всѣ тѣ молодцы, что часто посѣщали домъ Носова. Самъ Грохъ ближе всѣхъ подвинулся къ чтецамъ и тутъ же были кругомъ съ разныхъ сторонъ: Барчуковъ, Лучка, стрѣлецъ Быковъ, Колосъ и многіе другіе согласники.

Поддьякъ Копыловъ и чтецы, сдѣлавъ указанное имъ начальствомъ, пошли восвояси, въ кремль. Конечно ихъ по дорогѣ останавливали и разспрашивали:

— Скажи на милость, о чемъ такое вы чтили?

Но поддьякъ отвѣчалъ только руганью или крѣпкой прибауткой.

— Глухому попъ двухъ обѣденъ не служитъ, — говорили сами опрашивавшіе и не получившіе отвѣта, какъ бы сами себя упрекая въ томъ, что проморгали объявленіе начальства. Что же дѣлать? Надо было итти спрашивать тѣхъ, кто слышалъ и кому вѣдомо оповѣщеніе.

Составилось на базарѣ нѣсколько кучекъ, и въ этихъ кучкахъ нѣсколько человѣкъ, извѣстныхъ за хорошихъ и мирныхъ гражданъ городскихъ, объясняли любопытнымъ, въ чемъ состояло «опубликованіе». А состояло оно въ слѣдующемъ.

Царь уѣхалъ въ Нѣмецію жениться и оставилъ своимъ намѣстникомъ надъ православнымъ государствомъ своего главнаго любимца Данилу Меньшикова и указалъ ему, за отсутствіемъ его царскимъ, произвести по всей Россіи передѣлъ: раздѣлить матушку Русь на четыре части и въ каждой особаго царька или хана посадить. Эти царьки Данилой Меньшиковымъ уже избраны въ Москвѣ и въ соборахъ мѵромъ помазаны и на власть посажены! А имена ихъ были оповѣщены. Перваго звали Архидронъ, второго Протодронъ, третьяго Мендромъ, а четвертаго просто Дронъ. Всѣ они четверо бояре именитые, свейскаго происхожденія, съ усами, но безъ бородъ, носятъ косы на мацеръ индѣйцевъ или китайцевъ, одѣваются же по-бабьи, въ юбки. Нравомъ они всѣ строгіе, а пуще всѣхъ злючъ Дронъ, чисто кровопивецъ. Вотъ онъ-то ужъ и началъ править той четвертой частью матушки Россіи, къ которой и Астрахань съ городами приписана.

— О-о-охъ! — стономъ стояло въ рядахъ слушающихъ.

Маловѣрные люди отъ одного разсказчика, отъ одной кучки перебѣгали къ другой, опрашивали вновь, отъ кучки Колоса бѣжали къ кучкѣ Носова, отъ Носова къ третьей, гдѣ пояснялъ публикованіе ловкій Партановъ или всѣмъ знаемый и всѣми уважаемый стрѣлецъ Быковъ. И повсюду слышали они то же самое опубликованіе начальства. Точка въ точку говорили одно и то же всѣ пояснители.

— Ну, что-жъ! Пущай дѣлятъ Русскую землю! Эка важность!..

Но это было вѣдь не все… Молнія полыснула въ народъ отъ «пустяковины», отъ перваго распоряженія этихъ четырехъ царьковъ. А по государеву же указу, самими царьками всенародно объявлялось, что семь лѣтъ не дозволяется свадебъ играть и русскихъ дѣвокъ замужъ выдавать. А всѣхъ россійскихъ дѣвицъ, кромѣ боярскихъ, какъ-то: стрѣлецкихъ, посадскихъ, купеческихъ или какихъ прочихъ, — не иначе выдавать какъ за нѣмцевъ. А въ тѣ мѣста россійскія, гдѣ нѣмцевъ недочетъ или совсѣмъ въ наличности они не имѣются, — въ тѣ мѣста царь указалъ, якобы какой провіантъ, доставлять нѣмцевъ на подводахъ. Первый караванъ такихъ нѣмцевъ уже идетъ. На пути въ Астрахань везутъ на подводахъ болѣе сотни всякихъ нѣмцевъ — и молодыхъ, и старыхъ, и большихъ, и махонькихъ. Съ ними ѣдетъ секретарь, два свейскихъ попа и везутъ свои вѣнцы свадебные, треугольные, чухонскіе. Какъ обозъ въ Астрахань придетъ, такъ сейчасъ всѣхъ дѣвицъ астраханскихъ, какія найдутся съ четырнадцати и до 35-тилѣтняго возраста включительно, тѣ свейскіе попы повѣнчаютъ съ нѣмцами. А секретарь все это на бумагу письменами положитъ, учиняя симъ свадебную крѣпость для врученія кому слѣдъ по начальству, во избѣжаніе какого обмана. Вѣнчать будутъ, вѣстимо, не въ храмахъ православныхъ, а тутъ на базардой площади, причемъ въ этихъ самыхъ треугольныхъ вѣнцахъ будутъ брачущихся водить вокругъ корыта со свинымъ толокномъ. А бракъ сей, конечно, будетъ почитаться святъ и нерушимъ во вѣки вѣковъ. А кто будетъ перечить изъ родителей, тѣхъ брать и въ яму сажать. Нѣмцы, предназначаемые для астраханскихъ дѣвицъ, надо полагать по расчету времени, уже доѣхали до Царицына. Черезъ недѣлю, Богъ дастъ, будутъ они въ Астрахани…

Какъ бы шибко въ этотъ день Илья пророкъ не прокатился по небу, никогда колесница его не загрохотала бы такъ, какъ рявкнулъ, ошалѣвъ отъ этого оповѣщенія, и безъ того дикій, а теперь совсѣмъ одичалый народъ. Все съ базара разсыпалось по городу и засновало изъ дома въ домъ. Пуще всего шумѣли, шарахались и кричали въ тѣхъ домахъ, гдѣ были дѣвицы-невѣсты. Такіе дома, какъ домъ Сковородихи, стонали, ходуномъ ходили.

— Что-жъ тутъ дѣлать? Мати Божія! Господь Вседержитель! Что-жъ тутъ дѣлать? — было на всѣхъ устахъ.

Новые царьки и дѣлежъ матушки Россіи на четыре части — это все дѣло постороннее, да и мало любопытное… Это что за важность! Пускай себѣ правитъ какой Архидронъ или просто Дронъ. Пожалуй, хуже и не будетъ! Всего перепробовали уже, ничѣмъ не напугаешь. Прикажутъ уши рѣзать — будутъ рѣзать и себѣ, и своимъ домочадцамъ. Разъ обрѣзалъ, смотришь, живо и попривыкъ: сдается даже, будто безъ ушей много ловчѣе и повадливѣе. Таковъ русскій человѣкъ — добронравный и податливый. Но отдать родимое дѣтище, дочь, за какого-то нѣмца, котораго везутъ на подводахъ, имѣть въ домѣ на всю жизнь зятемъ какое-то чудище, вѣнчать своего ребенка на базарѣ, водя вокругъ свинячьяго толокна вмѣсто аналоя въ храмѣ Божьемъ!

Да что же это такое?!

Стоялъ свѣтъ, будетъ стоять, а эдакаго не было и не будетъ! Право, эдакъ и свѣтъ-то не устоитъ. Скоро его преставленіе учинится.

Сказываютъ, что нѣмцы эти на видъ очень страшны. У малыхъ дѣтей отъ нихъ родимчикъ дѣлается, а у старыхъ людей съ напугу ноги отнимаются. Отъ всякаго такого нѣмца на пятьдесятъ верстъ кругомъ запахъ стоитъ, смрадъ. Почитай, какъ какой гарью пахнетъ, на подобіе какъ отъ паленой свиньи. Каково эдакаго-то мужа получить или эдакаго зятя! Что же тутъ дѣлать? Развѣ руки на себя накладывать? Больше дѣлать нечего.

Какъ легкій шопотъ среди кричащихъ голосовъ раздавались усовѣщеванія нѣкоторыхъ умниковъ, обзываемыхъ маловѣрами.

— Не можетъ статься. Мало что врутъ! — говорили маловѣры робко.

— Да развѣ это слухъ? — былъ отвѣтъ. Это не слухъ какой, вѣдь это чтено было, публикованіе о томъ было поддьякомъ. Вонъ онъ недалеко въ кремлѣ. Пойди да опроси.

Маловѣры не шли, конечно, къ поддьяку, зная, что онъ выгонитъ всѣхъ, пришедшихъ за разъясненіемъ, въ три шеи, а то и въ холодную посадитъ.

Къ вечеру Ильина дня не было дома, въ которомъ бы не знали о новомъ провіантѣ, слѣдующемъ изъ столицы по пути въ Астрахань, такъ же какъ и въ другіе города.

Въ тотъ же вечеръ во многихъ домахъ нѣкоторыя крѣпкія головы додумались, наконецъ, до того, что дѣлать. Было одно только спасеніе: скорѣе розыскать для всякой дочери какого ни на есть жениха, хоть даже изъ неподходящихъ, да только русскаго и православнаго, и поскорѣе повѣнчать! Не будутъ же потомъ разводить и, все таки, съ нѣмцемъ на базарѣ вокругъ корыта водить. Да объ этомъ ничего и публиковано не было. Сказано — всѣхъ дѣвицъ вѣнчать, а которая ужъ замужемъ, той не тронутъ. Нельзя же отнимать жену отъ мужа. А вѣнчать дѣвицъ до привоза нѣмцевъ запрета нѣтъ, о томъ читано ничего не было.

Если было смущеніе и шумъ во всѣхъ домахъ, гдѣ были дочери-невѣсты, то въ нѣкоторыхъ зато сами дѣвицы бѣсились и затѣмъ всю ночь въ безсонницѣ радостной метались на постеляхъ. Такъ было въ домѣ Сковородихи.

Пять дѣвицъ сестрицъ ликовали. Онѣ давно были увѣрены, что тучная и лѣнивая родительница заѣстъ ихъ вѣкъ и не выдастъ никогда ни за кого замужъ. На счетъ Машеньки, недавно просватанной за князя Будукчеева, Сковородиха тоже уже готова была итти на попятный дворъ. А чего же лучше, важнѣе и именитѣе такого жениха?

Теперь же благодаря неожиданному публикованію на базарѣ, пять сестрицъ крѣпко надѣялись, что не пройдетъ пяти дней, какъ мать отдастъ ихъ за кого ни на есть, лишь бы только выдать за русскаго, а не за такихъ зятьевъ, отъ которыхъ паленой свиньей пахнетъ.

Даже среди ночи во многихъ домахъ двигались: очевидно, не спалось хозяевамъ.

Много слуховъ и вѣстей, много и указовъ молодого царя пережила Астрахань, а такого смятенія не проявлялось еще никогда.

Вся сила послѣдняго громового удара была въ томъ, что невольное исполненіе обывателями новаго указа — было не за горами. А съ другой стороны, можно было и избѣжать его исполненія. Все дѣло въ спѣхѣ, въ ловкости.

— Обернись живо. Не зѣвай. И все, слава Богу, будетъ. Нѣмцы-то ѣдутъ, недалече… Да вѣдь обвѣнчаться тоже одинъ часъ нуженъ!

Объяви чтецы на базарѣ, что нѣмцевъ пришлютъ-де въ городъ осенью или зимой, обыватели немного погорланили бы, пошвырялись и успокоились до времени. А то бы помаленечку и привыкли къ новости — имѣть зятемъ нѣмца. А тутъ не то!.. Тутъ вдругъ, сразу ахнула вѣсть! Подумать даже некогда. А зѣвать нельзя. Пройдетъ дня три, четыре, и прибудутъ женишки царскіе въ гости. И милости просимъ на свадьбу толоконную!..