Свадебный бунт

XXXIX

Наступилъ февраль мѣсяцъ… Новый воевода продолжалъ переписываться съ другими самозванными воеводами другихъ посадовъ и городовъ. Въ половинѣ февраля пріѣхалъ гонецъ отъ черноярскихъ стрѣльцовъ съ просьбой о помощи, такъ какъ на нихъ уже идетъ войско подъ предводительствомъ князя Хованскаго.

Носовъ, конечно, долженъ былъ отказать въ этой помощи. У него у самого было не болѣе тысячи человѣкъ самодѣльной рати, на которую онъ могъ положиться. Не бросать же городъ и итти помогать черноярцамъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ Носовъ былъ угрюмъ и сумраченъ.

Если на Черный Яръ уже идетъ войско, то на Астрахань тоже надо ждать.

Воевода собралъ совѣтъ изъ своихъ ближайшихъ помощниковъ. Сошлись все тѣ же Зиновьевъ, Быковъ, Колосъ и другіе. Только Лучки Партанова не оказалось на лицо. И тутъ въ первый разъ одинъ изъ коноводовъ горячо сталъ усовѣщевать бросить бунтъ, загодя покаяться въ своихъ винахъ и просить прощенья, чтобы не погибнуть. Это былъ Колосъ.

Носовъ былъ изумленъ и смущенъ рѣчами давняго друга Колоса. Онъ считалъ его умнымъ, хотя и не умнѣе себя, но дальновиднѣе и хитрѣе.

— Ты, знать, почуялъ что? — сказалъ онъ. — Вѣсти имѣешь или нюхомъ чуешь? Говори.

— Нюхомъ чую, Яковъ Матвѣевъ. Да и вѣсти имѣю, — отозвался Колосъ.

— Какія?

— Что мнѣ тебя зря пугать. Самъ скоро узнаешь. Можетъ, враки. Можетъ, кто слухъ пустилъ по городу, вотъ также, какъ мы надысь пускали про учуги да про обозъ съ нѣмцами. Обожди мало, самъ узнаешь.

И Колосъ ни за что не захотѣлъ сказать, какія причины побудили его измѣнить свой образъ мыслей. Между тѣмъ причины были какъ личныя, такъ и болѣе важныя.

Тѣ же причины подѣйствовали и на другого отсутствовавшаго коновода всего бунтъ.

Лучка Партановъ былъ дѣятельнымъ сподвижникомъ Носова только до половины зимы. Повидавшись и побесѣдовавъ съ пріѣзжавшимъ Кисельниковымъ, Лучка будто перемѣнился, сталъ рѣже бывать въ воеводскомъ правленіи и сталъ отклоняться отъ порученій Носова. Наконецъ, вскорѣ послѣ отъѣзда Кисельникова, Партановъ взялъ жену и выѣхалъ въ гости къ своему пріятелю, который еще со дня своей свадьбы бросилъ Астрахань и ни единаго разу съ тѣхъ поръ не навѣдался.

Барчуковъ съ женой жилъ съ тѣхъ поръ на хуторѣ Кичибурскаго Яра. За это время много воды утекло въ мирной жизни хутора. Ватажникъ Климъ Егоровичъ Ананьевъ приказалъ долго жить еще въ концѣ октября мѣсяца. Барчуковъ сталъ полнымъ хозяиномъ всѣхъ учуговъ и всего имущества и былъ уже самъ въ числѣ ватажниковъ астраханскихъ. Нетерпѣніе часто брало молодого ватажника побывать въ городѣ и въ домѣ, но онъ далъ себѣ слово обождать и даже ноги не поставить туда, пока не заведутся настоящіе государевы порядки.

Такъ какъ Кичибургскій Яръ былъ на дорогѣ между Астраханью и Царицынымъ, то посадскій Кисельниковъ, проѣхавшій въ качествѣ гонца, оба раза останавливался у Барчукова. Бесѣда съ гонцомъ еще болѣе побудила Барчукова обождать переселяться въ свой городской домъ.

— Повѣрь мнѣ, молодецъ, — сказалъ Кисельниковъ, уѣзжая отъ Барчукова, уже на обратномъ пути къ Москвѣ:- повѣрь, что скоро всей смутѣ конецъ будетъ. Желаю я тебѣ и хозяйкѣ, чтобы крестины твоего первенца уже были въ городѣ, въ ватажническомъ дому…

Вскорѣ послѣ проѣзда Кисельникова, явился въ Кичибургскій Яръ первый другъ хозяина, Лучка Партановъ. Барчуковъ хорошо помнилъ, что онъ былъ всѣмъ обязанъ хитрому и ловкому Лучкѣ. Не подружись они когда-то, сидя въ ямѣ, во тьмѣ кромѣшной, не пусти Лучка свой диковинный слухъ по городу о нѣмцахъ и не ошалѣй астраханцы до того, что болѣе сотни свадебъ сыграли въ одно утро, — не видать бы Барчукову своей Варюши какъ ушей.

За все время еще осенью двѣ пріятельницы, т. е. Варюша и Дашенька, случайно вышедшія теперь замужъ за двухъ пріятелей, постоянно имѣли сношенія. Въ ноябрѣ мѣсяцѣ Дашенька даже пріѣзжала въ гости къ своей пріятельницѣ съ порученіемъ отъ мужа и приглашеніемъ въ городъ. Барчуковъ тогда на отрѣзъ отказался и отъ пріѣзда, и отъ той должности стрѣлецкаго сотника, которую ему предлагалъ воевода Носовъ.

Теперь времена пришли иныя, роли перемѣнились. Партановъ съ женой пріѣхалъ въ Кичибургскій Яръ, и при радостной встрѣчѣ послѣ долгой разлуки Барчуковъ узналъ, что его гость пріѣхалъ къ нему совсѣмъ на житье, отставши отъ бунта. И двѣ молодыхъ парочки зажили смирно и весело въ полусотни верстъ отъ Астрахани.

Немного собственно времени прошло съ тѣхъ поръ, что прежній батракъ Провъ Куликовъ вернулся въ Астрахань съ своимъ настоящимъ именемъ, а Лучка пьяный дрался и буянилъ на улицахъ и базарахъ, а много воды утекло. Теперь былъ уже на свѣтѣ богатый ватажникъ Барчуковъ и совершенно остепенившійся, задумчивый и часто усиленно обдумывающій пріятель его, Лукьянъ Партановъ. Думы его теперь отъ зари до зари сводились именно къ этой кличкѣ, которую онъ носилъ.

— Какой я Партановъ! — говорилъ онъ теперь другу. — Я Дондукъ-Такіевъ, да и князь. И не мытьемъ, такъ катаньемъ, а добуду ужъ я свое законное именованіе, и будетъ моя Дашенька княгиней.

Часто пріятели и жены ихъ вспоминали недавнее прошлое, какъ всѣ готовились на всякое погибельное дѣло, даже на преступленья. Барчуковъ вспоминалъ, какъ они втроемъ у Носова клятву приносили и образъ Божіей Матери цѣловали.

— И спасибо, все, слава Богу, безъ кровопролитія и смертоубійства потрафилось! — говорилъ Барчуковъ.

— А вѣдь не отнялъ бы ты меня у Бодукчеева или иного какого чрезъ убійство? — разсуждала Варюша. — Плохо я этому вѣрю. Да я-то съ Лукьяномъ на все была согласна — и бѣгать, и рѣзать, и бунтовать на улицѣ. Ужъ именно спасибо, что не пришлось.

Часто и все чаще доходили слухи до хутора, гдѣ жили двѣ пары молодыхъ супруговъ, и отъ проѣзжихъ изъ подмосковныхъ городовъ, и отъ всякихъ шатуновъ и бѣгуновъ, о томъ, что на бунтующую Астрахань царь уже выслалъ сильное войско, подъ начальство большого и знатнаго боярина.

— Эхъ давай-то Богъ, Дашенька моя, чтобы то была, правда и чтобы затѣя моя выгорѣла! — восклицалъ Лукьянъ не только днемъ, но даже иногда и среди ночи.

— Да что ты надумалъ? — спрашивала жена.

— Не могу сказать… Зачѣмъ мнѣ тебя зря обнадеживать? Выгоритъ — узнаешь.

Мирная жизнь Барчуковыхъ и Партановыхъ на хуторѣ продолжалась недолго.

Вскорѣ разнесся слухъ о приближеніи многочисленнаго царскаго войска, а затѣмъ не прошло и двухъ недѣль, какъ въ томъ же Кичибурскомъ Ярѣ стало многолюдно, на видъ диковинно и страшно. Окрестная степь давнымъ-давно не видала ничего подобнаго.

Въ Кичибурскомъ Ярѣ стояло огромное войско подъ командой самого фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева. Будь хорошіе вѣстовщики у Носова, то онъ, конечно, давно бы зналъ уже, что, если царь отправилъ на черноярцевъ полкъ или два подъ командой князя Хованскаго, то на Астрахань уже идетъ десятокъ полковъ подъ командой самого фельдмаршала.

Шереметевъ помѣстился на хуторѣ астраханскаго ватажника Барчукова въ уступленныхъ ему горницахъ, а хозяева перебрались въ маленькій сарайчикъ, такъ какъ на дворѣ уже наступила весна и становилось тепло.

Пробывъ нѣсколько дней, войско двинулось далѣе, въ урочище Коровьи Луки, ближе къ Астрахани. Тутъ явилась въ нему депутація, выборные люди изъ города, бояре, стрѣлецкіе пятидесятники и десятники, посадскіе люди и во главѣ ихъ архимандритъ и Георгій Дашковъ. Вмѣстѣ съ ними было болѣе сотни всякихъ инородцевъ: армяне, индѣйцы, бухарцы, юртовскіе татары и другіе. Большая часть этихъ людей явилась просить прощенья. Это были люди, уже отставшіе отъ Носова. Дашковъ объявилъ фельдмаршалу, что городъ какъ бы раздѣлился пополамъ. Одни хотятъ нести повинную, или просто просить защиты отъ бунтовщиковъ, къ которымъ никогда и не приставали. Другіе хотятъ защищать городъ и вступить въ сраженіе съ войсками.

Разумѣется, еслибы фельдмаршалъ захотѣлъ, то съ своимъ многочисленнымъ, хорошо вооруженнымъ и бодрымъ войскомъ могъ бы взять Астрахань приступомъ въ одинъ мигъ. Но онъ не хотѣлъ этого. Его цѣль была усмирить городъ тихо, получить добровольную сдачу и не тратить людей.

Еще въ Кичибурскомъ Ярѣ молодой малый изъ простыхъ горожанъ или посадскихъ очень приглянулся фельдмаршалу. Умный и бойкій молодецъ, рѣчистый, даровитый, пробесѣдовалъ вечера три съ Шереметевымъ и, наконецъ, вызвался быть ему въ помощь, начать орудовать, отвѣчая за успѣхъ. Это былъ, конечно, Лучка Партановъ.

Фельдмаршалъ, заинтересовавшись молодцомъ, подробно вывѣдалъ, что это за человѣкъ, откуда родомъ. Онъ узналъ, что Лучка, не разъ наказанный розгами за буйство, сидѣвшій даже въ ямѣ съ колодниками, участвовавшій дѣятельно въ бунтѣ, былъ астраханскій обыватель, приписной къ третьему разряду. Но этотъ «гулящій человѣкъ» былъ вмѣстѣ съ тѣмъ настоящаго ханскаго или княжескаго рода инородецъ, мечтающій снова называться своимъ законнымъ прирожденнымъ именемъ.

Этотъ молодецъ брался отправиться въ Астрахань, начать тамъ орудовать такъ же ловко, какъ когда-то, въ іюлѣ, и обдѣлать мудреное дѣло, постараться, чтобы Астрахань сдалась мирно, безъ кровопролитія. Инородецъ брался за это дѣло! А фельдмаршалъ, глядя на него, почему-то чуялъ, что молодецъ не вретъ и многое можетъ сдѣлать.

Теперь уже въ Коровьихъ Лукахъ Шереметевъ, узнавъ отъ выборныхъ людей, отъ Дашкова и отъ всѣхъ пришедшихъ съ повинной, что самозванныя власти рѣшились запереться, снова вспомнилъ о своемъ посланцѣ и, все-таки, надѣялся.

Лучка былъ уже въ городѣ и орудовалъ. И въ этой самой кучкѣ стрѣльцовъ, пришедшихъ сюда съ повинной, былъ одинъ молодой малый, передавшій фельдмаршалу не то грамотку, не то писулю.

Писуля была отъ Партанова и объясняла, что все идетъ на ладъ, что съ Божьей помощью онъ мирно передастъ городъ фельдмаршалу изъ рукъ въ руки.

Прочитавъ эту писулю, писанную какимъ-нибудь подьячимъ, Шереметевъ не принялъ ее за хвастовство. Ему опять почудилось, что пролазъ-молодецъ, у котораго въ глазахъ горитъ столько огня, не можетъ лгать, что дѣйствительно изъ его хлопотъ и дѣйствій произойдетъ толкъ.

На приглашеніе Дашкова и архимандрита итти немедленно приступомъ на городъ фельдмаршалъ отвѣчалъ отказомъ.

— Зачѣмъ спѣшить! — сказалъ онъ. — Поспѣшимъ, людей насмѣшимъ. А то хуже еще, его царское величество прогнѣваешь.

Однако, поутру войско снова двинулось впередъ, и 11-го марта утромъ фельдмаршалъ уже былъ, на Балдинскомъ островѣ, всего въ двухъ верстахъ отъ Астрахани. Отсюда послалъ онъ увѣщательное письмо къ самозваннымъ властямъ города, объявляя, что оно уже послѣднее.

Здѣсь фельдмаршалъ снова получилъ маленькую писулю. Ее принесъ крошечный человѣкъ съ болѣзненнымъ видомъ, нѣкто Васька Костинъ, разстрига. Писалъ опять тотъ же Партановъ. Онъ предувѣдомлялъ фельдмаршала, что, если тотъ увидитъ зарево и страшное пожарище, чтобы, ни мало не медля, отряжалъ хоть одинъ полкъ занять загородный Ивановскій монастырь, такъ какъ въ немъ находится много провіанту, который можетъ пригодиться войску и который, поневолѣ брошенный бунтовщиками, предполагалось сжечь.

— Молодецъ, ей-Богу, молодецъ, — подумалъ про себя фельдмаршалъ.

— Ну, да и я его удивлю, когда онъ мнѣ все ладкомѣ управитъ, — рѣшилъ Шереметевъ мысленно.