Свет на вулкане

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Кто-то протопал по коридору, нахально водя палкой по дверям, как по забору:

— Студентки! Вставайте к семи на завод! Аванс получать! Вставайте!..

Барак разом проснулся и загудел. Аванс — это было очень кстати: проездные кончились еще в пароходской столовой. В шесть тридцать утреннее безмолвие острова вспугнула скатывающаяся с сопки толпа студенток.

Зловещие, похожие на воронов, черно-синие птицы с хищными клювами боком взлетали с крутых травянистых полянок. Трава казалась непривычно желтоватой и редкой. Мая пригнулась, выдернула у обочины тугую травинку. Это была настоящая удочка, только маленькая, для лилипутиков-рыболовов. Жалко, Ирина еще спит, ей бы показать карликовый бамбук!

Внизу сиренево посверкивала рассветная бухта. Сейнера втягивались в ее горловину черной цепочкой, возвращались с океана к пирсу.

Неповторимая свежесть и новизна утра, казалось, требовали ответа. И тотчас кто-то запел.

Это была одна из тысяч самодельных студенческих песен. Мая не очень любила ее. И вообще ей всегда было стыдно петь на людях всякие высокие слова, она чувствовала, что почему-то краснеет. И сейчас она невольно оглянулась. Но все шли одной толпой по дороге к заводу и с воодушевлением подхватывали:

Мая вдруг с особой силой вспомнила, что она тоже уже студентка и вместе со всеми шагает по необыкновенному острову в Тихом океане, где под ногами растет бамбук… И неважно, что уже тошнотворно запахло рыбой, заводом. В конце концов, все это интересно! Кто это сказал? Ильченко это сказал. Вчера еще на пароходе. Молодец Ильченко!

Они ввалились в проходную завода, галдящей толпой заполнили узкий заводской двор.

…За час произошло множество событий. Им выдали аванс, отпустили позавтракать в столовую, потом разделили на две группы: одна пошла в цех резки рыбы, другая — в цех укладки.

Мая попала в цех укладки, и ей сразу понравилось, что еще на дворе у входа была квадратная лужа с остро пахнущей белой водой, в которой плавала деревянная решетка-настил. Каждый, кто входил в цех, неминуемо ступал на эту решетку и таким образом дезинфицировал подошвы хлористой известью.

Дальше тянулся длинный ряд умывальников в коридоре и раздевалка, где выдавали халаты и косынки. Мая вымыла руки, получила застиранный, но чистый белый халат, надела косынку перед мутноватым зеркалом и вошла в цех.

Во всю длину влажного цеха с шумом двигались конвейеры. Пахло рыбой и мокрой солью. Множество одинаковых работниц — все в белых халатах и косынках — набивали пустые консервные банки кусочками сайры, плывущими на лентах конвейера из цеха резки.

Мае понравилось, что и она встала здесь в халате и косынке, что и у нее есть свой столик с весами и что работа оказалась очень простой.

Полная, доброжелательная женщина — наверно, начальник цеха — рассказала все, что надо делать:

— Сайра — одна из самых драгоценных рыб мирового океана, так как содержит много калорий и обладает нежным вкусом. Пользуется большим спросом на внутреннем и мировом рынках. Японцы ловят ее давно. А мы — только несколько лет. В чем состоит обязанность работницы? Надо набить консервную баночку кусками сайры так, чтобы она стала равна по весу запаянной контрольной баночке на весах. Пятнадцать готовых баночек надо поставить на четырехугольный оцинкованный поднос с бортиками — лоток и отнести в конец конвейера на стол ОТК, откуда баночки пойдут в печь на бланшировку. Работа сдельная. За смену нужно сдать ОТК минимальную норму — тридцать три лотка, по пятнадцать баночек в каждом… Когда конвейер бесперебойно подает сырье, — сказала начальник цеха, — многие опытные работницы дают в два или два с половиной раза больше нормы и зарабатывают до шестисот рублей в месяц.

Сегодня конвейер подавал рыбу бесперебойно. Кусочки сырья плыли мимо Маи, купаясь в солевом растворе. Конвейер подрагивал, самые маленькие кусочки автоматически соскальзывали вниз, в желоб, по которому раствор соли уносил куда-то и их.

Время от времени из-под потолка к столику каждой работницы по узеньким проволочным коридорчикам сами собой с грохотом прибегали сверкающие желтоватой жестью пустые консервные баночки.

Вот и сейчас автоматная очередь протрещала возле уха — отряд новеньких жестянок подкатился к Мае.

Мая вздрогнула, взяла баночку, поставила перед собой. Гребанула с конвейера на оцинкованный столик груду холодных кусочков сайры, положила первый кусочек в банку и невольно подняла взгляд на пожилую работницу, стоящую напротив, лицом к ней.

Руки работницы с непостижимой автоматичностью брали с движущегося конвейера кусочки сайры, ставили каждый кусочек на попа в баночку. Почти мгновенно заполнена жестянка. Работница опустила ее на весы, потом на лоток. Там уже стояло четырнадцать банок. Поставив пятнадцатую, работница подняла лоток двумя руками и понесла его на стол ОТК.

Мая стала набивать кусочками сайры свою баночку. Поставила на весы. Контрольная баночка перетянула. Мая попыталась втиснуть в свою баночку добавочный кусочек сайры. Но ничего не вышло. Некуда. Как же быть? Мая вывалила содержимое на стол и принялась набивать баночку другими кусками сайры. Набила. Взвесила. Все в порядке! Баночки уравновесили друг друга. Мая бросила довольный взгляд на соседку.

Но та уже уставила готовыми баночками новый лоток — 15 баночек!

Мая посмотрела налево. Там, у такого же конвейера, закусив губу, работала усатая Путилова.

Встряхнув затекшими кистями рук, Мая снова принялась за работу. Только через час на ее лотке появилось 15 набитых сайрой баночек. Мая подняла лоток и торжественно понесла его к столу ОТК.

Там, перед молоденькой контролершей, стояли штабелем и другие лотки. Рабочий в замасленном комбинезоне переносил их на железный контейнер, чтоб вкатить его в печь, на бланшировку. Контролерша бросила взгляд на Маин лоток, на Маю, улыбнулась, сверкнув золотыми зубами.

— Так норму не выполните, новенькая! Розочкой нужно укладывать, а это — брак! — и перевернула все баночки, одну за другой, вываливая их содержимое на такой же лоток.

И пока Мая возвращалась со своей горой рыбы к рабочему месту, ее обогнала заплаканная Путилова, которая тоже тащила на лотке вывернутую сайру.

Мая поставила лоток на рабочий стол, взяла пустую баночку.

Она ставила в центр баночки особенно толстый кусок, потом, придерживая его, укладывала вокруг остальные. Получалось подобие «розочки».

Получалось плохо. И она злилась на себя, на свои маленькие, неловкие руки. И еще на то, что во второй половине двадцатого века рыбу укладывают руками. Консервных баночек миллионы. В них миллиарды кусочков рыбы. Сколько же нужно движений руки человеческой, чтобы набить всеми кусочками все баночки? Глупый труд. Чисто механический. И в конце концов, жалко тратить свои девятнадцать лет, даже месяц из них, даже день на такой глупый труд. Теперь ясно, почему платят столько денег. Кто согласится плыть буквально на край света, чтоб восемь часов подряд видеть перед собой кусочки колючей рыбы и баночки и заниматься, по сути дела, простым перемещением в пространстве этих несчастных кусочков — с конвейера в баночку…

Мая работала и, хмурясь, думала о китах, плавающих вокруг в океане, о симпатичном бородатом рыбаке, который помог снести с трапа чемодан и сразу куда-то пропал.

И вот она снова стояла у стола ОТК. На этот раз наметанный глаз приемщицы уловил, что Мая добавляла в консервы для полного веса те маленькие кусочки, что скатывались с конвейера в желоб с раствором.

— Так вы ничего не заработаете, новенькая! Нестандартные кусочки класть в банки не полагается. Это брак, — сверкнув золотом коронок, она аккуратно вывернула содержимое семи баночек обратно на лоток, — остальные ничего, можно будет принять!

Никто ей ничего не ответил, не забрал лоток.

— Куда ж вы, новенькая?

Но Мая неторопливо уходила в противоположную от своего рабочего места сторону. Она шла мимо пышущих жаром бланшировочных печей — камер, откуда выкатывали контейнеры с десятком лотков, уставленными еще открытыми дымящимися баночками, мимо полуавтоматов, наливающих в банки прованское масло, мимо девушек, опускающих в каждую баночку по шарику черного перца и кусочку лаврового листа, мимо машины, припаивающей крышки.

Все это она видела краем глаза, потому что шла за желобом, в котором поток соленой воды куда-то уносил маленькие, «нестандартные» кусочки сайры. Болела спина, саднило исколотые рыбьими плавниками руки. Мая с трудом пошевелила распухшими пальцами.

Желоб сделал крутой поворот вправо и вышел через раскрытые ворота цеха на заводской участок пирса. Здесь он превратился в толстую трубу, и железные распорки, вбитые в морское дно, вынесли ее к центру бухты, где, вскрикивая, пикировали сотни жирующих чаек.

Мая вошла обратно в цех, свернула влево за рабочим, который с натугой подталкивал контейнер на колесах, где навалом лежали уже запаянные баночки.

Она очутилась в большом помещении. Здесь стояли такие же контейнеры с готовыми баночками. Работницы, одетые в темные халаты, обтирали с них масло и грязь тряпками. Движения рук были быстры, скупы, автоматичны.

— Это что, каждую баночку нужно руками обтирать? — удивилась Мая и тут же заметила, что почти все работницы пожилые, среди них нет ни одной студентки.

— А ты, белый халат, ручки боишься замарать? — не переставая обтирать баночки, прокаркала тощая женщина.

Мая узнала в ней соседку по бараку — Васильевну. Рядом стоял ее белобрысый мальчик, тоже обтирал банки. Тупо глядел на Маю. Кто-то негромко сказал:

— Васильевна, шухер!

Васильевна бросила пронзительный взгляд куда-то в глубину цеха, сильно толкнула мальчика локтем. Тот мгновенно исчез за пирамидами картонных ящиков, в которых, очевидно, была готовая продукция.

Мая обернулась и увидела направляющихся к ней начальницу цеха и Ковынева, в кепке, но с белоснежным халатом, накинутым на плечи.

— Вы почему не на рабочем месте? — с изумлением спросила начальник цеха.

Ковынев молчал. Строго разглядывал Маю.

— Вот… Все руки исколола, — Мая протянула ладони, — а ни одной банки ОТК не приняло… И вообще тут у вас какая-то каторга. В двадцатом веке банки вон как обтирают…

— Немедленно становитесь к рабочему месту, — перебила ее начальник цеха, — нечего тут разглагольствовать. Работать надо! Если еще раз увижу в цехе без дела, узнаю фамилию, уволю, отправим на материк с такой характеристикой — из института прогонят!

— Да я ее уже запомнил, — вмешался Ковынев. — Она больше про танцы интересуется.

Обтирщицы банок засмеялись.

Маиным глазам стало солоно. Слеза горячо выкатилась из уголка глаза, медленно поползла по щеке.

— Вот еще, — разочарованно протянул Ковынев. — Плачем они мне много не наработают. Так я и знал. И руки у них еще нежные, ни к чему не годные… Евгения Петровна, а показывали каждой, как производить укладку?

— Объясняла в общих чертах.

— В общих?! — вспылил Ковынев. — Ведь вы же старший мастер завода!

…Ковынев мыл руки тщательно, как профессор перед операцией. Сходство дополняла согнанная сюда, к умывальнику, толпа студенток в белых халатах.

Мая стала поодаль.

Ковынев обратился именно к ней:

— Где твое место?

Она пошла вперед. Все двинулись вслед.

Ковынев встал к Манному столу, взял одной рукой баночку, другой передвинул с конвейера горку кусочков и артистически, в один момент, заполнил жестянку «розочкой».

— Видела, как делается? Начинайте сбоку, и сразу надо прижимать, — объяснил он, ставя баночку на весы. — Мне, девчата, рыбное дело с азов пришлось изучать, я вузов не кончал.

Ковыневская и контрольная баночки точно уравновесили друг друга.

Раздались аплодисменты.