Свет на вулкане

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

А «Космонавт» в это время, благодаря помощи локатора, укрывался в проливе Фриза, разделяющем острова Уруп и Итуруп.

Здесь было тише.

Ирина стояла в ходовой рубке и с невольной улыбкой вспоминала, как полчаса назад, когда сейнер швыряло, как щепку, и она пробиралась в кают-компанию, чтоб выпить кружку горячего чаю, дверь одной из кают резко откинулась и оттуда на четвереньках, в полосатой пижаме, выполз бритоголовый техник Владимир Константинович.

Увидев Ирину, он побагровел:

— Остановите пароход! У меня был инфаркт!..

Она втащила тучного дядьку на койку, нашла в кармане его пиджака валидол, дала таблетку, положила на голову мокрое полотенце. Какое счастье, что пролив был уже рядом и оба острова начинали заслонять судно от шторма!

Сейчас все снова становилось нормальным. Снова у электроштурвала, насупясь, стоял Вадим в неизменной курточке с «молнией». Только на этот раз он уже не курил. И снова очкастый акустик в наушниках колдовал в углу со своим прибором, и хмурый Ковынев посматривал на ползущую с эхолота розовую ленту. Штурман Паша в белой рубахе и при галстуке, налегая на стол, вычерчивал сложный курс «Космонавта».

Пролив был пройден. Шторм остался бушевать за Итурупом. Стал слышен рокот двигателей.

В рубке стояла напряженная, рабочая тишина. Ирина прижалась лбом к ледяному стеклу, и, несмотря на то что еще было не ясно, найдут ли сегодня сайру и как поведут себя генераторы, необыкновенно чистое чувство обретенного дома, родной семьи наполняло ее, как неслышимая, ликующая музыка. И раньше было хорошо на «Космонавте», но чувству этой полной свободы мешало молчаливое присутствие Георгия, с его нарочитой отделенностью от других людей.

Однажды Андрей, лениво листая на диване томик Александра Блока, прочел ей несколько строк:

Вот именно. С Андреем она была совсем «не собой». И с Георгием тоже. Георгий — затравленный, хищный зверь. Волк. Одинокий волк. И с ним все время приходилось быть настороже.

«А от этих, таких разных, людей не устаешь. Даже от Ковынева. И от Майки не устаешь… Хотя устаешь! От нее исходит вечное беспокойство. И всегда почему-то боишься, что окажешься не на уровне ее беспокойства. Вот-вот, не на уровне. Вот почему, Майка, тебя не любят многие девочки. Ты всегда помнишь, что каждый человек обязательно умрет, и поэтому так дорог каждый миг жизни и так непростительна каждая несправедливость…»

Ирина подумала, что Мая, наверно, только недавно кончила заниматься и сейчас спит в постели на твердой, уютной суше.

«Упрямая ты, Майка. Ну ладно, спи. Мы еще объяснимся с тобой насчет этого человека. Чтоб из-за этого чужака терять нашу дружбу?!»

— Да уйдите с дороги! — Ковынев оттолкнул ее в сторону, сдвинул вбок стекло рубки, просунул наружу рупор и подал зажигающий надеждой приказ: — Прожекторист, на мачту!

Эхолот писал сайру! И акустик, ликуя, протягивал к Ирине наушники — там щебетала стая!

— Гидра! — обняла его за шею Ирина и только сейчас увидела, что застенчивый акустик моложе ее, совсем еще юноша. — Спасибо от души!

— Это меня целуй! — заметил Ковынев, жадно перебирая покрывающуюся косыми штрихами ленту эхолота. — Под килем косячок центнеров на двести… Здесь, у пролива, смешиваются воды Охотского моря и океана, затишье… Соображаешь?

— Соображаю. Чего ж вы не включаете? Включайте скорей!

— Не торопись. Не замуж. Пусть рыба накопится! — строго сказал Ковынев.

Капитан включил все люстры, скомандовал: «Малый вперед!»

Когда Ирина, завязав под подбородком тесемки широкополой зюйдвестки, вышла под дождь на правое крыло мостика, она увидела, что громадная стая сайры уже густо клубится вокруг сияющего огнями «Космонавта».

Теперь надо было без помощи сети переместить всю эту рыбу из океана в трюмы сейнера.

Наступил решающий момент, первый итог трехлетних расчетов, неудач, опытов в аквариумах института…

Прозвучал перезвон аврального сигнала.

— Полундра! — завопил с мокрой палубы тралмейстер. — Мостик, гасить левый!

И погасли люстры на левом борту. Погас прожектор.

Рыба вся перешла под рабочий правый борт. Уже можно было опускать электроды. Все зависело теперь только от нее, от Ирины. Палыч и Ковынев тоже вышли на мостик. Она спиной ощущала их присутствие.

— Ну, Сергеева… — Ковынев положил тяжелую руку ей на плечо.

И в этот миг узкий сноп ярчайшего света резанул по глазам, потом мощно прошел по тысячам выпрыгивающих рыб и медленно ушел по воде куда-то в темноту. Погас. И снова нагло ударил по стае у борта «Космонавта», снова повел в темноту…

— Ах, сукины дети! Прожектором рыбу перетягивают! — завопил Ковынев, хватаясь за поручни. — Хотел бы я знать, кто этим занимается! Снова «Дракон» или японцы?

— Какие еще японцы? Наши, — угрюмо сказал Палыч, подавая Ковыневу бинокль. — «Дракон» или «Нептун», больше некому.

По его команде на мачте включили прожектор и, пометавшись лучом в темноте, он нащупал подкравшееся судно, которое теперь зажгло боковые люстры с обоих бортов.

— «Нептун»! — сказал Ковынев, опуская бинокль. — Отдали рыбу. Ну, добро. Не робей, Сергеева. До утра еще далеко, найдем сайры. А эта им поперек горла станет. Видно, не поняли, кто проводил сегодня с «Космонавта» капитанский час.

А внизу, с палубы, собравшиеся у борта рыбаки орали в сторону «Нептуна»:

— Пираты!

— Тунеядцы тихоокеанские!

— Другой раз из ружей все люстры перецокаем!..

— Закон жизни, конкуренция, — неожиданно изрек Вадим, когда все вернулись в рубку и «Космонавт» средним ходом двинулся вперед.

— А ты бы помолчал! — жестко сказал Палыч.

— У них будет рыба, а у нас нет! — упрямо повторил штурвальный. — Верно говорю: закон жизни.

— Сопляк ты! — рявкнул Ковынев. — Стоишь у штурвала — стой и не рассуждай, а гляди в оба!

— А чего вы обзываете? — обиделся Вадим.

— Я бы тебе дал по заднице сейчас же, не будь здесь женщины, — доверительно сообщил Ковынев.

Палыч расстроенно заметил:

— Набрался тут от Городецкого разных законов жизни, умней всех сделался…

Вадим смолк.

Ирина взглянула на часы. Три сорок пять. Ночь перевалила на вторую половину.

— Попискивает… — робко подошел акустик.

Она схватила наушники, больно прижала к уху. Из косной, доисторической толщи воды, как из космоса, донеслись редкие одиночные сигналы: чирик-чир-чирик…

Минут через десять «Космонавт» снова нащупал стаю сайры и стоял над ней, сияя в ночи огнями всех люстр.

И снова по всем каютам, рубкам и коридорам раздался авральный перезвон.

— Эй, мостик! Гасить левый борт! — снова вопил с палубы тралмейстер.

— Палыч, миленький, выключайте левый! — торопливо сказала Ирина и побежала вниз по трапу на палубу.

Она чуть не сбила с ног Владимира Константиновича, который, отдуваясь, поднимался на мостик.

— Вы куда?

— Да из машинного. Проверял генераторы.

— Вам что, легче?

— Легче, легче… Вы бегите. Я за пультом постою.

— Большое спасибо! Я тогда побежала.

Она выскочила на палубу, как раз когда гасла последняя, носовая люстра левого борта.

Правый борт еще сверкал, и под ним море кипело и всплескивало от сотен выпрыгивающих сайр.

— Сколько будущих консервов! — встретил ее на баке тралмейстер.

— От и до! — подхватила Ирина и покосилась наверх, на мостик. Там на крыле высилась грузная фигура Ковынева.

С помощью тралмейстера она высунула с носа сейнера длинный деревянный шест — «выстрел», с конца которого свисал в воду стержень-электрод, подсоединенный к кабелю. Потом пробежала на корму. Там с таким же шестом наготове стоял спокойный Алексеич.

— Не боись, дочка, может, и получится…

Ирина похлопала его по плечу:

— Получится.

Погрузив кормовой электрод, она снова прошла вдоль всего правого борта к носу, сложила ладони рупором, крикнула на мостик:

— Владимир Константинович, вы у щита? Ток на электроды!

Ковынев обернулся, передал в рубку:

— Ток на электроды!

«Черт возьми! — подумала Ирина. — С палубы на мостик нет связи, орать приходится… Двадцатый век…»

— Сергеева, ток дан! — донесся сверху голос Ковынева.

— Лебедка, начинайте! — крикнула Ирина тралмейстеру.

Тот схватился за рукоятки, и умный механизм начал медленно поднимать с палубы толстую резиновую трубку с высовывающимся из ее отверстия латунным цветком с лепестками — положительным электродом.

Труба перегнулась через борт, и конец ее начал спускаться в тучу клубящейся сайры.

— Медленней! — Ирина тоже перегнулась через борт. — Не распугайте!..

«Хорошо, что Владимир Константиныч там, — лихорадочно думала Ирина. — Пожалуй, сайры полно, пора гасить правый…»

— Гасить правый борт! — крикнула она мостику и увидела, что весь правый борт облеплен любопытствующей командой. — Тралмейстер, направьте всех людей на прием сайры!

— Так-таки всех? — переспросил тралмейстер, останавливая лебедку.

— Всех! — крикнула Ирина и, увидев, что последние люстры гаснут, отдала решающую команду: — Насос включайте!

Красная лампа рубиновой звездой зажглась над отверстием опущенной в воду трубы, над цветком-электродом. С грохотом заработал установленный на палубе насос. Другой конец резиновой трубы зиял пустым, черным отверстием над деревянным лотком, уходящим в трюм.

Оттуда, из брюха корабля, из глубины трюма, смотрела вся команда…

Грохотал насос. Рыбы на лотке не было.

Ирина затылком чувствовала ковыневский взгляд с мостика.

— Ну, что там? Ирина, что? — Голос сверху в рупор. Это не выдержал Палыч.

«Эх, Палыч, Палыч, ведь нужны секунды, чтоб первой рыбе пройти по всей длине трубы. Нервные вы, товарищи рыбачки… Ну вот, наконец… Вот она, миленькая! Пружинистая. Серебристая. Запрыгала вниз по лотку. Одна… Сразу три. Четвертая, пятая…»

Толстый, трепещущий поток сайры, притянутый электродами к самому отверстию насоса, лился в трюм. А за другой, левый борт водопадом хлестала отработанная вода. Лился и лился перекачиваемый из океана поток рыбы.

— Чего рты разинули? — раздался рядом зычный ковыневский голос. — Сайры не видели? Ящики, ящики подставляйте!..

«Хозяйственник, практик несчастный! Как будто все так и должно было быть. Не поздравил даже!»

Ирина заглянула в головокружительную пустоту трюма. Там в бешеном темпе сновали люди, подставляли ящики под живой поток рыбы, наскоро присыпали слоем битого льда, устанавливали их в штабеля…

— Тара скоро кончится! — с тревогой крикнул тралмейстер.

— Тара?! — Ковынев оглядел палубу. — А ну давай сюда всех свободных! Молотки! Гвозди! Доски, фанеру, какая есть!.. А ты что стоишь? У меня завод без рыбы!..

Не только Ирину, акустика, штурмана и даже спустившегося с мостика Владимира Константиновича подключил Ковынев к рыбакам, сколачивающим на палубе гигантский, похожий на боксерский ринг, ящик.

С гвоздями во рту и молотком в руке Ковынев ухитрялся наращивать борта сооружения и говорить Ирине то, о чем так давно мечтали создатели насосно-импульсной установки:

— Мы эти штуки поставим прямо на плавзаводы. Никакого сейнерного флота не нужно. Соображаешь? Будем выходить в океан. Искать рыбу и тут же перекачивать свеженькую, живую прямо в цех — на конвейер! Большие плавзаводы могут следовать за рыбой как угодно далеко. Береговых заводов тоже не надо!

— Соображаю, соображаю, Петр Степаныч.

— Трюм полон! Ящиков нет! Льда — тоже! — вылез на палубу тралмейстер, вытаскивая из-за шиворота трепещущую сайру.

— А ты не подгоняй! Мы тебе не плотники! — рассердился Ковынев, оглядывая недоконченное сооружение.

Ирина кинулась к насосу и развернула шланг от трюма к ящику на палубе.

— Добро! — Ковынев устало сдвинул кепку на затылок. — Узнает инспекция — съедят заживо… Но ничего, утра сейчас холодные. Не испортится.

Кто-то потянул Ирину за рукав. Обернулась. Это был капитан.

— Хлещет и хлещет, — грустно сказал Палыч, глядя на водопад сайры. — Ну, рыбаки, которые молодые, учиться пойдут, мускулом теперь не возьмешь. А я что? Я ведь в этой технике не разбираюсь…

— Да-а, — протянул Ковынев, — шарашка на путине кончается. Здесь уже пятидневный улов. Скажи, тралмейстер?

— Точно. И сундук-то переполняется. Брать больше некуда.

Ирина подбежала к борту.

Громадная стая полукольцом стояла у правого борта, стягиваясь к храповику насоса…

— Жалко, говорю, оставлять. — Лицо Ковынева, подошедшего к ней, было просительным, почти нежным. — Слушай, инженер, гидра-очкарик сейчас такую вещь придумал… Может твой ток придержать стаю на малом ходу судна?

— Как?! — изумилась Ирина. — Вы что, хотите ее до острова довести?

— Зачем до острова? До ближайшего судна! Мы же все равно сейчас не на месте стоим. Дрейфуем по ветру, по течению… А так — какая разница? Врубим все люстры и малым, самым малым ходом пойдем себе помаленьку, и стая с нами. А?

…Все было бы совсем хорошо, если бы ближайшим судном не оказался «Дракон». Он вел поиск рыбы всего в трех милях отсюда, и на борту его находился Георгий. Но радист уже связался с «Драконом», и в рубке слышался голос:

— Я — «Дракон», я — «Дракон». Отвечаю: сделали два подъема, взяли всего центнеров полста, полста. Прием.

— Я — «Космонавт», — говорил в микрофон Ковынев — «Дракон», «Дракон», слушай меня внимательно. Включи все свои люстры, все люстры и давай полным ходом ко мне, полным ходом ко мне. Готовься принять под свой свет приличный косячок, приличный косячок. Как поняли? Прием.

— Ничего не понятно. Ничего не понятно. Просим повторить, «Космонавт», просим повторить. Прием.

— «Дракон», «Дракон», если не врешь, как всегда, и не загрузился уже мелкой рыбой, включай все люстры, все люстры и шпарь ко мне полным ходом. Примешь стаю, примешь стаю…

Ирина вышла из рубки…

Ящик был уже заполнен доверху, а поток сайры все лился и лился. На досках палубы повсюду плясала рыба.

— Пора выключать, — сказал Палыч. — Уже зря губим.

— Отключай, если рука поднимется, — произнес подошедший Ковынев.

Ирина взялась за рубильник и увидела, что Ковынев отвернулся в сторону.

Шум насоса смолк. Иссяк поток сайры. Палыч включил люстры обоих бортов.

— Тралмейстер, выберите, пожалуйста, шланг! — крикнула в рупор Ирина и почувствовала себя разбитой, особенно болели глаза.

— Малый, самый малый вперед! — скомандовал Палыч в машинное отделение.

«Космонавт» медленно двинулся навстречу приближающимся огням «Дракона».