Свет на вулкане

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В кухне, к счастью, стояли две пустые кастрюли. И плита еще топилась. А вот сковородок — ни одной.

Оставив Георгия варить краба и разделывать кальмаров, Мая пошла добывать сковородку. Хотела сразу постучать в дверь соседней комнаты, но прочла прикнопленную записку: «Не будить, спим после смены».

Другая дверь была приоткрыта. В комнате лицом к Мае, блаженно улыбаясь, стоял солдат-пограничник, а сзади три девицы хлопали его по ладони.

— Сковородка у вас? — несмело спросила Мая.

Одна из девиц разгневанно выбежала к порогу и захлопнула дверь.

— Дура! — сказала Мая и пошла по коридору дальше.

На одной из дверей висел большой лист бумаги с надписью крупными буквами:

Какой-то остряк приписал снизу:

Мая остановилась. Ощущение одиночества, страха перед жизнью неожиданно пронзило ее полузабытой болью. Она с облегчением подумала, что на кухне ждет сковородку Георгий, а в комнате накрывает стол Ирина. Оба они были большие, настоящие, красивые… Да, ведь этот бородатый Георгий, в своих коротких сапогах с подвернутыми голенищами, брезентовых брюках, свитере, галстуке и трогательной белой рубахе, был мужествен и по-своему прекрасен.

Мая прислонилась к стене. Захотелось оттянуть возвращение на кухню, успеть что-то понять.

Запах жареного удушливой струйкой шел из двери наискосок. Комната № 11.

Мая оторвалась от стены. Решительно постучала.

— У вас освобождается сковородка?

В этой комнате она уже была! За столом с вилками в руках трудились Васильевна и белобрысый мальчик. Тот самый, который обтирал банки в ликвидном цеху.

Сейчас перед ними дымилась на столе огромная сковородка с жареной рыбой. Рядом на табуретке стояла электроплитка.

— Некуда мне жарево перекладывать, — сказала Васильевна, пытаясь незаметно задвинуть табуретку с плиткой под стол. — Поесть спокойно не дадут. На работу спешу…

— А в тарелку? — кивнула Мая на стол, где в углу под газетой угадывалась посуда.

— Это не мое, — покосилась Васильевна. — Ей хахаль из рыбкоопа принес. Она сама по себе живет, а мы с Васькой сами по себе.

— Даже ни одной тарелки нет?

— А к чему деньги тратить? За все годы привыкла без ничего обходиться. Путина кончится — на материк в лесхоз наймусь. К чему тарелки возить? Бить только?

Мальчик, оробевший сначала, теперь равнодушно ел, не глядя на гостью. Начала клевать рыбу и Васильевна, но вдруг сдернула газету с чужих тарелок, вывернула на нее содержимое сковородки.

— Постой, Васька, не терплю, когда над душой стоят. На! Трудно вам, таким, без сковородок будет. Лучше б не приезжали…

— Спасибо. Васильевна, а ведь вы сегодня уже были на работе! И мальчик тоже.

— Зачем шалаве этой сковородку отдаешь? — недовольно сказал Васька.

— Лопай! Не твоя печаль, — отрезала Васильевна. — А ты взяла? Иди!

Чугунная сковородка была еще горячая.

«Сколько денег зарабатывает, — подумала Мая, — а едят хуже свиней, сына заставляет работать… А ему, наверно, и двенадцати еще нет. Да это же законом запрещено!»

На кухне Георгий уже вытаскивал вилкой из кастрюли дымящихся кальмаров, ловко шинковал их на столе, как капусту. Нож у него был огромный, страшный.

Мая с ревностью отметила присутствие двух замерших от восхищения девиц. Одна из них была Путилова, со своими усиками и кругленькими рыбьими глазками, другая — белокурая, хорошенькая, незнакомая.

— А! Достала-таки сковородку, — с хрипотцой сказал Георгий, увлеченный своим занятием. — Давай ее на огонь! Нам обещали даже подсолнечного масла. Верно, девочки?

Обе, оттолкнув Маю от входа, кинулись к себе в комнату за маслом.

Георгий подмигнул Мае.

И ей стало весело оттого, что он обратился к ней на «ты», сказал объединяющее только их слово — «нам».

Она опустила сковородку на плиту, подкинула дров в печную дверцу. Оттуда ударило жаром.

— В тебе пропадает повар, — сказала Мая, выпрямляясь и прикладывая тыльные стороны ладоней к пылающим щекам.

Она сказала это нарочито небрежным голосом, чтоб не было так заметно, что и она перешла на «ты».

— Не повар, а шеф-повар, — подтвердил Георгий и серьезно добавил: — За последние три года пришлось научиться всему, что должен уметь мужчина.

— А именно?

— Вот, пожалуйста! — перебила разговор белокурая девушка с бутылкой рафинированного масла в руках.

Путилова стояла рядом, глядя на Георгия во все глаза.

— Бери, Маечка, лей побольше; пока дают. — Георгий передал бутылку Мае, а сам стал посыпать солью нарубленных кальмаров.

Мая полила сковородку маслом, вернула бутылку белокурой студентке:

— Спасибо.

— Может, вам тарелки нужны? — спросила Путилова у Георгия.

— Маечка, нужны нам тарелки?

— Да! Тарелок-то у нас еще нет.

— Вот видишь. В какой мы комнате? — осведомился Георгий.

— Во второй.

— Давайте тащите свои тарелки во вторую комнату, — повелительно сказал Георгий.

И девицы послушно пошли за тарелками.

— Очень уж хочется им с тобой познакомиться, — сказала Мая, отводя от глаза упрямо налезающий завиток.

Георгий засмеялся, вывалил кальмаров на сковородку.

— Чему же пришлось учиться? — вернулась Мая к прерванному разговору.

Она присела на поленницу дров. В кухне было тепло и уютно. Кальмары трещали, жарясь в кипящем масле. Георгий равномерно помешивал их огромным ножом.

— Всему, — ответил он задумчиво. — Сплавлять лес по рекам…

— Еще?

— Ездить на оленьей упряжке, на собаках, ходить на сейнерах к Аляске за окунем.

— К Аляске за окунем! — поразилась Мая. — А еще?

— Многому. Бить котиков на Командорах, варить отвар из хвои, чтоб не прихватило цингой, рубить избы…

— Ездить на собаках? Бить котиков на Командорах? А я думала, что все это давно уже кончилось.

— Я тоже так думал. — Георгий повернул к ней покрасневшее от жара, серьезное лицо. — Но здесь это еще, слава богу, осталось.

— Как у Джека Лондона?

— Ну, не так романтично… Хотя — как взглянуть. Если б не это, особенно сайровая путина, я бы, наверно, имел бледный видик… Ну ладно, кальмары вроде готовы, краб сварен, а спирт — вот он!

Георгий вытянул из бокового кармана куртки плоскую, чуть помятую алюминиевую флягу.

— Здесь же не пьют, сухой закон, — удивилась Мая.

— Все законы существуют, чтоб их нарушать, особенно сухой, — усмехнулся Георгий.

Он сунул флягу Мае, ухватил сковородку чьими-то тряпками.

— Ну, где твоя вторая комната? Не забудь вернуться за крабом.

И вот они уже сидели у столика в комнате. Мая — спиной к двери. Георгий — напротив, у окна. А Ирина, в шерстяной кофте и черных брюках, лежала на своей кровати поверх одеяла, положив ногу на ногу, курила «Лайку».

Тарелки уже стояли на столе. И стаканы граненые. И хлеб Георгий нарезал. И масло сливочное Мая разделила на три порции. И единственный помидор тоже разрезан на три порции. И фляга разбойно царила посреди стола. И кальмары дымились на сковородке.

Ожидая, пока Мая разделает на кухне краба, Ирина дымила сигаретой и следила за тем, как Георгий пренебрежительно разглядывает стоящие на подоконнике книги.

— «Миграция промысловых рыб», «История КПСС», «Органическая химия», «Основы изобретательства», «Эйнштейн и теория единого поля», «Высшая математика»… Это кто же из вас такой энциклопедист? Ого, «Фейербах»!

— Все понемногу, — отозвалась Ирина.

— «Письма Ленина родным», Рей Бредбери, Кампанелла, «Город Солнца». Ага, вот и Чернышевский — «Что делать?», читал в переходном возрасте.

— Слушайте, вы потрудитесь ставить книги на место.

— Ну хорошо, — улыбнулся Георгий, аккуратно расставляя книги по местам. — А все-таки почему такой странный набор?

— Мая хочет окончить рыбвтуз за три года, навезла с собой учебников, книг по программе. Она вообще исключительный человек. Романов не читает. Усвоили?

— Это интересно, — покровительственно сказал Георгий. — Умная девушка Мая, исключительная девушка Мая. Ну, а вы, очевидно, читаете только труды по высшей математике?

— Я передам Мае ваши комплименты.

— А вот она сама! Маечка! Мы с твоей подругой считаем тебя исключительным человеком. Серьезно.

— Идите к черту! Давайте есть. Вот краб. Все остынет… Георгий, мне много не лить, вот так, чуточку, и разбавить водой… Ага. Вот так. Можно попробовать кальмара? Ира, садись же, выкинь свою сигарету! Макароны это пережаренные — вот что такое твой кальмар! Путилова и ее подружки в гости зовут, у них навага.

— Прямо пир Нептуна! — усмехнулся Георгий. — Ну, как у нас говорят, за сухой закон!

Ирина села на кровати. Они выпили. Мая покашляла, помахала себе в рот, закусила кальмаром.

— Ты сам похож на Нептуна. Правда, Иринка?

— Значит, Мая учится в рыбвтузе, я тоже там, только на заочном, на четвертом курсе, и работаю в научно-исследовательском институте. А вот вы, Георгий, кто вы такой?

— Анкетку? Вы же знаете: я с «Космонавта» рыбак, которому вы приехали мешать зашибить длинный рубль.

— Не верь ему, Иринка! Он на оленях ездил, окуня ловил под самой Аляской, бил котиков на Командорских островах!

— Господи боже ты мой! — сказал Георгий, с хрустом отламывая клешню краба. — Для вас все это экзотика, а здесь — нормальное дело. Сейчас сайровая путина, зимой захочу — полечу на Рижское взморье или в Москву. Сниму номер в «Украине», погуляю немного. Захочу — наоборот, зазимую в тайге с охотниками, достану собаку, ружьишко у меня есть, транзистор тоже. Мы — люди немудреные.

— Бросьте трепаться! — Ирина нахмурилась. — Поза. Никогда не поверю, чтоб вы не учились.

— Что? Еще заметно? Учился, учился. Даже в вузе. Всего четыре года назад. Зачеты. Семестры. Деканат. Я просто сошел с конвейера.

— Что ты говоришь? С какого это конвейера? — удивилась Мая.

— Скучного. На котором и вы все двигаетесь. Ясли. Детский сад. Школа. Вуз. Дворец бракосочетаний. И так далее, до гроба.

— На каком же этапе вы с него сошли? На первом?

— Ир, он же серьезно. Как ты можешь шутить?

Георгий улыбнулся, положил Мае на тарелку очищенную крабью клешню; как ребенку, пододвинул кусок хлеба.

— Никогда не относись, Маечка, ко всему слишком серьезно.

— Почему?

— Например. Вспомни — над всеми нами висит атомная бомба… Кстати, книжку я принес. — Он вытащил из-под свитера «Жизнь в лесу». — Это не про лесников, даю слово. И не ерунда, хоть и не про Эйнштейна.

— Спасибо, — сказала Мая. — А знаете, что я вам сейчас скажу? Здесь, в бараке, есть одна тетка, она работает по две смены и еще своего сына заставляет банки протирать. Совсем в раба превратила.

— Раба зовут Васька, я с ним знакома и должна ему папиросу, — сказала Ирина.

— Но детям же запрещено работать на заводах!

— Не подумай только сказать так начальству, — усмехнулся Георгий, наливая спирт себе и Ирине. — Ковынев дает план, этим с утра до ночи занят. Чихать он хотел на твою женщину с сыном! А потом, зачем портить ей бизнес? Опять же длинный рубль зашибает. И ей хорошо, и государству полезно.

— Этого не может быть! Не может быть нашему государству польза от детского труда! Обязательно пойду к Ковыневу.

— Смешно, — сказал Георгий, чокнулся с пустым Маиным стаканом и выпил. — Вот вы, милые, добрые девушки, вы знаете, конечно, что такое хорей?

— Конечно, — ответила Ирина, — стихотворный размер.

— Вот-вот. Вы во всем идете от книг. Хорей — это еще и шест. Погонять оленью упряжку. В жизни всё грубее. В жизни приходится иметь волосатую лапу. А вы приехали сюда, на Край Света, с экспериментиками разными, размахиваете молочными крылышками. Знаете, зубки у младенцев молочные? Выпадут. Так и эти красивые крылышки…