Свет на вулкане

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

«Ямайка! Ямайка!!!» — поразил слух донесшийся навстречу полузабытый голос Робертино Лоретти.

За мысом неожиданно открылся узкий вход в широкую, защищенную от ветра и волн бухту.

Стая чаек огромным клубком снегопада перелетала над солнечной гладью воды, где стояли на якоре или тихо скользили десятки разнообразных судов и шлюпок. Издалека приближался причал, с одной стороны которого густо приткнулись сейнера. Оттуда и раздавался итальянский голосок: «Ямайка! Ямайка!!!»

Пароход прогудел. Низко и торжественно.

Мая снова окинула взглядом готовых к выходу пассажиров. Георгия среди них почему-то не было.

— Куда же ты? — удивилась Ирина, заметив, что Мая пробирается сквозь толпу.

— Сейчас! — крикнула Мая, оглядывая на ходу пассажиров. На палубе бородача явно не было. В самосвалах тоже. Спрыгнуть за борт он не мог. Вниз, вниз… Поворот. В твиндеках тоже как будто нет… «Странный он человек. И внешне и вообще». Хотя какое ей, собственно, дело до этого взрослого парня? Здесь, наверно, все такие. И вообще, что он о ней подумает, если она его сейчас найдет? Но куда же он мог все-таки деваться? Вверх, вверх… Поворот. А ведь я вспомнила, где я его видела. Ночью во Владивостоке, в порту, их посадили после всех. Дождь еще шел. «Первый и второй класс». Может быть, здесь?

Мая открыла дверь надстройки, вошла в длинный, слабо освещенный коридор. Справа и слева находились классные каюты. Двери их были закрыты. Мая быстро шла вперед и вперед, дергая наудачу ручки дверей. Но все каюты были заперты и, как видно, пусты.

Вдруг где-то впереди ей послышались звуки музыки.

Мая пошла еще быстрей, свернула чуть правее, с разгона спустилась по ковровой лесенке в раскрытую дверь большого, уютного помещения и остановилась.

Это был салон. С низкими столиками для журналов, газет и шахмат. С большим белым концертным роялем.

За роялем, спиной к Мае, сидел Георгий.

Вещь, которую он играл, была очень знакома. Просто ее часто передавали по радио. И Мая даже вспомнила, что это Чайковский. То ли из «Времен года», то ли из «Детского альбома». Грустная, чистая музыка… Ее бы исполнять аккуратной девочке из музыкальной школы, а не этому бородачу в грубом ватнике, с мятой морской фуражкой.

Мая тихо шагнула к роялю.

— Ну, в чем дело?! — Не доиграв пьески, Георгий резко повернулся, захлопнул крышку рояля, лающим голосом крикнул: — Что вам здесь нужно?!

— Я так просто… Георгий, извините, вы книжку мне обещали… Как вас найти?

«Что я говорю? — думала она в это время. — Ведь он чуть не плачет, кажется. Ему стыдно, что я поймала его здесь, у рояля. У человека какое-то горе. А я глупости говорю. Ой, Майка, Майка…»

Георгий улыбнулся. Встал, поднял с ковра вещмешок.

— Чего ж вы стоите? — Он закинул мешок за плечи. — Идем. Приехали.

…«Кулу» уже стоял у пирса. Трап был спущен. Высадка шла полным ходом.

С другой стороны пирса на густо стоящих сейнерах и сейнерочках борта трещали от прихлынувших рыбаков. Еще бы! С парохода на причал одна за другой спускались пассажирки, каких этот остров не видел от сотворения мира.

Девушки, девушки, девушки… В брюках, в шароварах, в кедах, в сапогах, в сапожках, в модных туфельках, в куртках с капюшонами, в пальто, в ватниках, в нейлоновых плащах, с рюкзаками, чемоданами, сумками «Аэрофлота»…

— А-ах! — дружно ахали сейнера при виде очередной красавицы.

— О-ох! — охнули они при виде четырех подружек, спускающихся гуськом.

Одна из них, девушка с двумя короткими косичками, сделала приветственный знак ручкой, как знаменитая киноактриса, и едва не свалилась с трапа. Раздался хохот.

Но тут же смолк. В почтительной, почти благоговейной тишине прошла вниз по трапу Ирина…

— Шик модерн! — несмело выкрикнул один из рыбаков.

На него цыкнули.

Но не только рыбаки дивились приезжим. На берегу, в самом начале пирса, собралась толпа, состоящая из одних только женщин.

Здесь была и толстенная пожилая бабища в мокром брезентовом переднике, и тощая, сильно накрашенная гражданка, настырно пробивающаяся вперед, и странная личность в прозрачной кофточке и мужской шляпе, и полная, смутно улыбающаяся женщина в белой куртке повара.

Словно великое чудо созерцали они, глядя, как, дробно стуча каблучками по ступеням трапа, сбегают на пирс быстроногие девушки.

— Георгий! — завопили вдруг на сейнерах, заглушая патефонную музыку. — Здорово, Жора! Невест привез — познакомь! А «Дракон» на добычу ушел — оформляйся к нам!

Георгий улыбался, привычно перебирая сапогами узкие ступеньки трапа. За спиной у него был вещмешок, в руках тяжелый Маин чемодан.

Мая спускалась сзади, не зная, чему скорей изумляться — необыкновенному ли острову, или разбойным физиономиям галдящих рыбаков, или увеличивающейся толпе женщин…

А чайки кричали над пароходом. И музыка уже празднично играла:

Из-за вулкана снова выглянуло солнце и разноцветно озарило всю бухту.

Спрыгнув с последней ступеньки трапа на причал, Мая почувствовала знакомое состояние тайного восторга. Оно всегда азартно толкало ее немедленно совершить какой-нибудь необыкновенный поступок.

И, не зная еще, что она сейчас сделает, Мая вдруг, неожиданно для самой себя, закружилась под музыку в танце, приблизилась к молчаливой толпе работниц.

Она смотрела в изумленные лица и счастливо улыбалась, потому что это ведь были такие же люди, как она, — ее сестры, тетки, подруги, пусть еще незнакомые.

— А что, танцплощадка у вас есть? — спросила Мая у самой молодой женщины, не переставая танцевать.

Ответ потонул в оглушительном хохоте женщин и рыбаков. Хохотали даже на «Кулу». Один Лева Ильченко, стоящий у самого борта в пилотке, мучительно вслушивался в гогот: он не расслышал, что именно спросила Мая.

И вдруг хохот смолк.

Сквозь расступившуюся толпу женщин въехал на мотоцикле с коляской на пирс и остановился непосредственно перед всей группой приехавших человек лет шестидесяти. На нем была кепка, плащ. Брюки заправлены в сапоги.

— Чего вы ржете?! — с возмущением крикнул он и, недовольно поморщившись, махнул в сторону сейнеров.

Музыка тотчас оборвалась.

— Студентки они, не понимают еще, куда приехали и зачем, — твердо произнес он и оглядел толпу притихших девушек. — Моя фамилия Ковынев… Товарищи студентки, скажу вам откровенно: меня уговорили пойти на риск и взять вас в качестве рабочей силы, вместо того чтоб вербовать по всей России сезонниц. Придется не надеяться на распрекрасную жизнь, танцы и прочее… Здесь у нас еще трудные условия, товарищи. Это вам не материк. Здесь остров. Сухой закон. Путина.

Звонкий крик огненно-рыжего петуха, невесть откуда явившегося на пирс, на секунду прервал Ковынева.

— Придется приналечь, товарищи студентки! За три-четыре месяца путины мы должны добыть рыбу и дать Родине миллионы банок консервов. Вы приехали сюда добровольно — спасибо, что откликнулись. Но кто думает бездельничать, кто приехал сюда лишь провести каникулы и тому подобное, — пусть пеняет сам на себя! Будете хорошо работать — будете хорошо зарабатывать. Больше здесь делать нечего. Правильно я говорю? — неожиданно обратился он к тощей, накрашенной гражданке. — Вот ты, сколько ты зарабатываешь в месяц?

— Новыми четыреста выходит, — недовольно ответила она.

— Слыхали? — крикнул он студенткам. — Четыреста!

Он глянул на притихшую Маю:

— А ты вот какую стипендию получаешь?

— Буду двадцать пять.

— То-то же! — торжествующе хохотнул он, садясь в седло мотоцикла. — А теперь вас отвезут к общежитию.

— Что, это у вас так принято — со всеми на «ты» разговаривать? — запоздало удивилась Мая.

Женщины с возмущением уставились на нее.

…«Кулу» отходил. Матросы и солдаты тесно стояли на корме, с сочувствием глядя на оставшихся девушек.