Эти страшные зимы, эти троллейбусы в сумерках,
эти черные полосы льда под снегом, красные пятна
плакатов, бородатые трое, текущие по стене.
Все это дальше теперь от меня, чем тысяча
девятьсот тринадцатый год. Потому что мы движемся
своими путями во времени, прорывая ходы в нем,
выходя на поверхность, вдруг возвращаясь
в эти страшные зимы с их серым снегом, толпой у киосков,
сигаретой, закуренной на ходу, горьким привкусом,
фильтром,
чернеющим посредине — и легчайшим, розовым чем-то
над крышами,
проводами и кронами; свободой, вздохом,
отсутствием страха;
теряясь в них, уходя все дальше по исчезнувшим улицам.