И даже не то удивительно, что я сам,
когда-то клавший на рельсы большие гвозди,
чтобы колеса отходящей от станции
электрички сплющили их в подобие ножика,
сижу и пишу сейчас все это, называя
себя собою, как называл я
себя в тот летний, нежаркий, долгий,
с облаками над насыпью, день, когда я
в сухой и серой траве, среди
камней, кульков, обрывков газет, искал
но так и не нашел отлетевший
неизвестно куда, блеснувший
и звякнувший обо что-то железное, гвоздь, и даже
не то, что он лежит еще, может быть,
где-то там, в траве, под насыпью и облаками, но что-то
совсем иное, конечно же, удивительно,
чему я и тогда уже удивлялся,
поднимая голову, прислушиваясь
к издалека нараставшему шуму другого поезда.