Светлана

XX

Вечер. Сегодня был последний день занятий. Завтра — воскресенье, а послезавтра — Новый год.

Светлана читает за столом, покрытым тяжелой зеленой скатертью. Тут же, рядом, Аня и Валя старательно вышивают одинаковые салфеточки одинаковым узором. Светлана не очень любит рукодельничать. На занятиях в кружке, впрочем, и шьет и вышивает неплохо, но в свободное время больше любит читать.

Так много хороших книг нужно прочесть, она так отстала за эти годы!

В детском доме есть своя библиотечка, правда небольшая — один шкаф.

Светлана со счастливым вздохом закрывает книгу…

Можно, конечно, сейчас же взять из шкафа другую, как и делает, например, Юра Самсонов, которого в детском доме зовут пожирателем книг. Но сразу начинать другую не хочется. Вот если бы у этой было продолжение, тогда другое дело…

Подперев голову рукой, Светлана смотрит на голубые Ани-Валины салфеточки. Странно: прежде, когда приходилось слышать о детских домах, всегда думала, что в детском доме все у всех одинаковое — и комнаты и платья у ребят… Думала даже, что все ребята почти так же неотличимы друг от друга, как эти вот близнецы.

Оказалось — не так. В каждой комнате стены окрашены по-разному и занавески подобраны в тон: в библиотеке, например, темно-зеленые, в спальне у старших девочек — золотистые, у малышей — белые.

Вот он, малыш! Легок на помине! Из коридора в дверь читальни заглянул мальчуган с льняными волосами. Какие-то они совсем куклячьего цвета и у него и у его сестры Олечки, а глаза темные. Олечка постарше, уже в первом классе учится, а Слава еще дошколенок. Остановился на пороге, расплывается в улыбке и ждет, чтобы на него обратили внимание.

— А, Славик! — говорит Юра Самсонов, отходя от книжного шкафа. — Ну, как жизнь?

— Ничего! — сияя улыбкой, отвечает Слава. Светлана подхватывает его под мышки и усаживает на стул рядом с собой. К этим ребятам — брату и сестре — у нее особенное чувство.

В поезде, когда она ехала с Костей в Москву, сержант-танкист рассказывал про своего товарища, у которого ребята в детском доме. Фамилию тогда, конечно, не догадалась спросить, да и сержанта звали просто по имени-отчеству. У многих ребят из детского дома отцы были на фронте, были и отцы-танкисты. Но Светлане почему-то казалось, что сержант рассказывал тогда именно про Славика и Олю. Она пыталась расспрашивать Наталью Николаевну.

— Он говорил, что вы их отцу письма на фронт писали.

Но Наталья Николаевна писала много писем. А вот с фронта не от всех приходил ответ.

Отец Славика и Оли был проездом в Москве несколько месяцев назад. С тех пор писем не было.

В руках у Славика подарок отца — заводной автомобиль. Маленький — на ладони мог уместиться, — обтекаемой формы автомобиль бегал по столу, как блестящий красный жучок. Подъехав к самому краю стола (ребята каждый раз дружно ахали!), автомобильчик вдруг останавливался и, будто подчиняясь воле невидимого шофера, сидевшего внутри, поворачивался и летел в обратную сторону.

— Смотрите, ребята, — с уважением сказал Юра, — сколько времени прошло, а все бегает!

— Смотрите! Смотрите! — ликовал Славик. — Сам поворачивает!

— У тебя, Славик, шофер очень опытный, — серьезно сказал Юра.

— Интересно знать, — задумчиво проговорил Витя Чижов, — сколько метров может он наездить без ремонта?

— Не будем торопиться с ремонтом, — сказала Светлана. — Юра, что говорит опытный шофер?

— Опытный шофер советует отвести машину в гараж.

— Юра! — умоляюще сказал Славик. — Еще самый-самый последний раз!

Автомобиль в последний раз безотказно повернул на краю пропасти. Светлана решительно взяла Славика за руку:

— А теперь пойдем искать Олю.

Отведя малыша в комнату младших девочек и посоветовав Оле больше автомобиль не заводить, Светлана вернулась в читальню.

— Как ты любишь возиться с маленькими, — сказала Аня. — А вот мне с ними скучно.

— Не доросла ты еще, Анечка, до маленьких детей! — наставительно сказала Светлана и села на прежнее место, у стола, подперев руками щеки.

Любопытно бывает вот так наблюдать за людьми, когда каждый занят своим делом. Аня и Валя розовыми быстрыми пальцами в такт продернули иголки, натянулись голубые паутинки ниток. И еще раз в такт… Потом Валя отстала. Аня уже протолкнула наперстком иглу, а Валя только паутинку вытягивает… У обеих сосредоточенный вид, будто совершают что-то необычайно важное.

В углу заканчивает новогоднюю стенгазету Алла Нежданова. Гладко зачесанные волосы над гладким белим лбом. Алла учится в шестом классе, Светлана — в четвертом. Может быть, Алла и не старше годами, но разница кажется огромной. Алла учится на круглые пятерки. Ее все так уважают и в школе, и в детском доме… Вот если бы можно было стать такой, как она!

Из мальчиков, пожалуй, самый симпатичный Юра, пожиратель книг. Только что дочитал одну книжку, поставил ее на место в шкаф и сразу выбрал другую, в двух томах.

— Юра, ты как, одним глазом первый том будешь читать, а другим второй?

— Что? — отозвался Юра солидным баритоном.

— Я говорю: у тебя два глаза и две книжки. Очень удобно: сразу оба тома будешь читать.

— Кто, я? — опять переспрашивает Юра высоким мальчишеским дискантом.

Смешно у него ломается голос. Юра очень способный и какой-то упрямо-усидчивый. В школе им довольны. А в детском доме учитель, который занимается с мальчиками столярным делом, говорит, что у Юры золотые руки.

Почему золотые? Странное выражение. Золотые руки представляются чем-то металлическим, тяжелым, неподвижным… Вчера замолчал радиоприемник. Юра открыл заднюю стенку, потрогал, подвинтил. Проволочки, лампочки какие-то… Это было похоже на колдовство. Приемник опять работает на полную мощность.

Не золотые, скорее можно сказать — умные руки.

У Аллы тоже хорошие руки. Гибкие пальцы уверенно водят карандаш. Вернее, кажется, что карандаш сам бегает по бумаге, заканчивая новогоднюю стенгазету. Алла хорошо рисует. Она хочет после школы пойти в архитектурный институт.

— Аня, ты кем будешь, когда вырастешь?

Аня перестает вышивать, удивляется вопросу, задумывается на минуту.

— Я еще не знаю.

— Валя, а ты?

Бесполезно спрашивать: если не знает Аня, Валя тоже не знает, это ясно. И руки у них еще совсем маленькие, детские, бесхарактерные.

— Юра, а ты кем хочешь быть?

— Что? — переспрашивает Юра, оторвавшись от книжки.

— Я говорю, кем ты будешь, когда вырастешь?

— Кто, я?

У него раздражающая манера переспрашивать и задумываться во время разговора. Кажется, что, прежде чем начать говорить, он падает откуда-то с облаков или выходит из лесной чащобы.

— Да! Ты! — повысив голос, повторяет Светлана.

— В ремесленное пойду.

— В какое ремесленное?

— Что?

Юра опять успел уже подняться на облака или вернуться в свою лесную чащобу.

— Звонок к себе проведи, вот что! — сердится Светлана.

— Какой звонок?

— Чтобы сначала позвонить к тебе четыре длинных, два коротких, потом спрашивать!

Юра добродушно усмехается:

— Ладно, позвонила. Можешь спрашивать.

— Ремесленных училищ много. Ты в какое пойдешь?

— В такое, чтобы потом строить дома.

— Тогда тебе нужно идти, как Алле, в архитектурный институт.

Юра возражает ядовито:

— Помнишь, как у Некрасова: «Папенька, кто построил этот дом?» — «Архитекторы, душечка».

Витя смеется, Алла улыбается. Аня и Валя остаются серьезными: они не читали еще «Железной дороги».

— Значит, учиться после седьмого класса не будешь?

— Что?

— Дзинь, дзинь! Учиться, говорю, не будешь?

— Кто, я? Почему не буду? Я в заочный техникум поступлю.

— Витя, а ты?

Бесполезно спрашивать: если Юра надумал идти в ремесленное училище, вместе с ним пойдет и Витя. Хорошо вот так с кем-нибудь дружить: куда один, туда и другой.

Понятно, что и Юре и Алле хочется научиться строить дома: перед войной Алла жила в Минске, а Юра — в Сталинграде.

— Светлана, а ты кем будешь? — спрашивает Витя.

— Я буду учительницей. Кончу семь классов — поступлю в педагогическое училище.

Светлана чувствует, что покраснела, — в первый раз она сказала об этом вслух.

Аня и Валя перестают вышивать, чтобы взглянуть на подругу под этим новым углом зрения.

Наконец Аня говорит:

— Тебе подходит.

Алла одобрительно кивает головой.

Юра отзывается на этот раз без всякого звонка:

— Нет, Светлана не может быть учительницей.

— Почему не могу?

— Потому что на первом же уроке ты своих учеников разорвешь на мелкие части!

Светлана смеется:

— Не разорву.

— Разорвешь, — хладнокровно возражает Юра.

— А вот возьму и не разорву!

— Возьмешь и разорвешь.

— Не разорву! — повышает голос Светлана.

Алла, подняв голову от стенгазеты, укоризненно и предостерегающе говорит:

— Юра!

Но Юра упрям. Он повторяет спокойно:

— Алла, она их разорвет.

Бесит то, что Юра и не думает поддразнивать, он говорит серьезно. Просто он уверен, что Светлана действительно разорвет своих учеников на первом же уроке. Это его глубокое убеждение.

Светлана вскакивает, хлопнув ладонью о стол, и кричит:

— Не ра-зо-рву!

— Светлана, ты не только их, маленьких, ты меня, большого, сейчас на мелкие части разорвешь!

Светлана мгновенно остывает, ей опять становится смешно. Она садится на прежнее место:

— А вот возьму и не разорву.

— Кого? Их или меня?

— Сначала тебя не разорву, а потом их.

— Правильно, Света, — одобряюще говорит Алла. Витя вмешивается в разговор:

— Чтобы стать учителем, нужно иметь большую силу воли.

Витя любит изрекать разные истины. В детском доме его зовут философом. Говорит он с медлительной важностью и как-то необычно расставляет слова. Иногда кажется, что он переводит с иностранного языка, которым не очень хорошо владеет.

Светлана спрашивает недоверчиво:

— А у тебя она есть, сила воли?

— Да, у меня она есть.

— Например?

— Вот, например, я летом звеньевым был. Ребята играли в футбол, а я оформлял дневник. Мне не хотелось, а я оформлял. Значит, она у меня есть, сила воли.

— Ну, это еще не большое доказательство!

— Начинать нужно всегда с небольшого.

Топот маленьких ног в коридоре, и как будто заплакал кто-то. Распахнулась дверь, Оля и ее подруга ввели Славика, истекающего слезами. На голове у Славика почему-то висел красный заводной автомобиль.

— Нянечку позовите! — кричала Оля.

— Светлана, смотри, что случилось!

А случилось вот что. Автомобиль в комнате девочек все-таки завели. Сначала он очень хорошо ездил по Олиной тумбочке. А потом Славику пришла неожиданная мысль спустить автомобиль с собственной головы. Два раза автомобиль благополучно съехал, как с горки, вниз, а на третий раз тонкие и довольно длинные спереди волосы мальчика были захвачены вращающимся колесом. В результате автомобиль, как пришитый, висел на прядке волос, что было, конечно, очень больно, а главное — страшно. Девочки пытались отцепить его, поворачивая колесо в обратную сторону, но это причиняло малышу только новые страдания. Наконец Оля с подругой взяли Славу за руки и повели по коридору, взывая о помощи.

Аня-Валя вскочили и бросились к двери:

— Где Тамара Владимировна?

— Подождите, — властно остановила их Светлана. — Аня, держи его. Славик, не шевелись.

Она взяла со стола Анины ножницы и осторожно просунула их между колесом автомобиля и нежной розовой кожей, конусообразно поднявшейся в этом месте подобно маленькому вулкану.

Наталья Николаевна вошла как раз в тот момент, когда Светлана подрезала прядку волос у самого корня.

Освобожденное колесо заскрежетало и закружилось, желтым цыплячьим пухом разлетелись подрезанные волосенки. Славик, сразу почувствовав облегчение, радостно засмеялся. Теперь смеялись все, смеялись неудержимо, а Наталья Николаевна весело сказала:

— Тебе, Светлана, хирургом быть: рука твердая!

— Она, Наталья Николаевна, не хирургом, она учительницей хочет стать, — возразила Аня.

— Для этого тоже нужна твердая рука, — сказал незнакомый женский голос.

Светлана обернулась и только теперь заметила, что Наталья Николаевна вошла не одна.

Девочка с волнением всматривалась в лицо гостьи.

Где же, где же они встречались раньше?.. Нет, не встречались!

Немолодая уже, а глаза по-молодому живые и в светлых волосах ни одного седого не видно.

Красивая? Конечно, нет! Но у нее лицо, на которое приятно смотреть.

Вошедшая улыбнулась, и Светлана радостно воскликнула:

— Я знаю, кто вы! Вы Костина мама!

Оказалось, что Зинаида Львовна приехала, чтобы позвать Светлану к себе на каникулы.

— Наталья Николаевна разрешает. Если хочешь, можно прямо и поехать сейчас. Успеешь в полчаса собраться?

Светлана вместо ответа бросилась к ней на шею и вылетела из комнаты собираться.

Тем временем Зинаиде Львовне стали показывать детский дом. Славик тянул ее за руку:

— К нам пойдемте!

Наталью Николаевну отозвали, и Зинаида Львовна осталась одна на половине малышей. У них была отдельная спальня, столовая и комната для игр.

Зинаиду Львовну сейчас же обступили ребята.

Девочки доверчиво сообщили ей последнюю новость:

— А Вася дерется!

Драчун Вася, не обнаруживая никаких признаков раскаяния, уселся рядом с Зинаидой Львовной и завладел ее сумкой. Ему нравилось, что она щелкает, когда ее открываешь и закрываешь.

Вслед за Васей и другие ребята очень быстро освоили технику открывания и закрывания сумочки. Славик протянул ей книжку:

— Почитайте.

— Как тебя зовут? — спросила Зинаида Львовна.

— Славик, — ответил мальчуган, прижимаясь к ней. Одна из девочек сказала с застенчивой улыбкой:

— И меня спросите, как меня зовут.

— А тебя как?

Она застеснялась еще больше:

— Ирочка.

Еще одну книжку с картинками просунули откуда-то из-под локтя, сзади, и раскрыли на коленях у Зинаиды Львовны.

— Вы лучше эту почитайте.

Но читать было почти невозможно. Разноголосый шум в комнате и деловая суета, со стороны кажущаяся беспорядочной, напоминали уменьшенный во много раз зал ожидания на Казанском вокзале.

Так суетятся и так разноголосо шумят все довольные жизнью ребятишки — в школьном коридоре на перемене или в детском саду. Но было что-то отличающее этих малышей от ребят детского сада — какой-то особенный, ласковый интерес к каждому взрослому человеку, входящему к ним. И каждый взрослый человек, входящий в комнату, не мог не быть особенно ласков с этими ребятами.

Что удивляет и радует ребят в детском саду? Величина помещения, разнообразие и добротность игрушек. Но главное — энергичные товарищи-однолетки, с которыми так интересно играть. Им весело всем вместе, но чувствуется, что за стенами детского сада у ребят есть другая жизнь. В особенности это бывает заметно к вечеру, когда ребята чуть-чуть устанут, притихнут, начинают чего-то ждать, прислушиваться, посматривать на дверь…

Здесь, в детском доме, у малышей-дошкольников только одна жизнь — в этих стенах. Они привыкли друг к другу, им хорошо вместе, но даже самые маленькие, которые ничего другого не помнят, бессознательно тянутся к взрослым людям.

Не прошло и пяти минут, как Славик уже сидел на коленях у Зинаиды Львовны и, обняв ее за шею, шептал на ухо:

— Я вас люблю!

Ирочка с озабоченным видом несколько раз выходила в соседнюю комнату и возвращалась обратно. Потом попросила Зинаиду Львовну:

— Вы зайдите к нам в спальню, там Сережа лежит, он болен, он вас еще не видел!

В спальне — в два ряда сияющие никелем и белыми одеяльцами кровати. На одной из них лежал серьезный мальчуган, подперев кулачками подбородок.

Зинаида Львовна подсела к нему:

— Чем же ты болен, Сережа?

Он ответил с терпеливым вздохом:

— Животиком.

Когда ребенок хворает в семье, сколько взрослых людей хлопочут около него, волнуются, стараются развлечь! И порой сколько капризов в комнате маленького больного!

В этой комнате тихо. Няня — за дверью. Она только иногда заглядывает проверить: спит Сережа или нет, не повысилась ли температура, приносит поесть. Она одна, а ребят двадцать человек.

Что делает мальчуган? Он даже не умеет читать. Скучает? Должно быть, ребята, когда их так много, очень возбуждаются к вечеру, и самое разумное для больного — это именно поскучать, полежать в тишине. Но не всегда хочется делать разумное.

Пока Зинаида Львовна разговаривала с ним, в спокойный, деловой шум игры ворвались высокие ноты — запищали девочки: драчун Вася опять ущемил чьи-то интересы.

На этот раз Ирочка не стерпела и дала сдачи. К писку девочек присоединился громогласный мальчишеский рев. Захлебываясь от гневных слез, Вася выкрикнул:

— Она меня ботинкой ударила!

— Неправда! — с не меньшим гневом и с сознанием своей правоты возразила Ирочка. (Она почему-то надумала переобуваться, и одна ножка у нее босая.) — Вовсе я его не била ботинкой! Я его чулкой ударила! С пуговицей!

— А мне с пуговицей больно!

Вмешалась няня — успокоила обиженных, пожурила и утешила обидчика. Сообщила кстати, что нужно говорить «ботинок», а не «ботинка», и то же самое относительно чулка. Потом самому младшему из всей компании потребовалось внеплановым образом менять штанишки.

— Беспокойный народец, — сказала Зинаида Львовна. — Должно быть, к вечеру у вас прямо голова кругом идет.

Няня, сидевшая на низеньком стуле, ответила, пристегивая помочи смущенному малышу:

— А знаете, нет!

Зинаиде Львовне понравилось, как искренне и добродушно она сказала это. И лицо у няни было приятное, чуть-чуть насмешливое, чуть-чуть усталое, с еле заметными морщинками около глаз и губ.

Терпение? Профессиональная привычка? Да, конечно. Но, кроме терпения и привычки, чтобы ответить вот так, нужна любовь.

В передней Зинаида Львовна раскрыла свой небольшой, но довольно-таки увесистый чемодан и сказала Наталье Николаевне:

— А это новогодний подарок от моих ребят вашим ребятам.

— От ваших ребят? — переспросила Наталья Николаевна. — Сколько же их у вас? Я думала, что у вас только один сын.

— Сын один, а ребят много. Пожалуй, даже больше, чем у вас в детском доме. — Она пояснила: — Ведь я в библиотеке работаю.

В чемодане оказались книги, правда не новые, но чистенькие, аккуратно подклеенные и переплетенные.

— Вот за это спасибо! — сказала Наталья Николаевна. — Читают у нас жадно. Да книги-то какие хорошие!

Зинаида Львовна улыбнулась и опять стала очень похожей на Костю.

— А разве можно дарить плохие? Я им прямо сказала: скучных книг не повезу. Если хотите дарить — только то, что вам самим нравится.

Уже в вагоне Зинаида Львовна спросила Светлану:

— А тебе не жаль уезжать от ребят, от Натальи Николаевны, от елки?

Светлана ответила честно:

— Жаль, конечно… А все-таки мне хочется к вам поехать.

— Ты не успела поужинать. Хочешь пирожков?

Каждая хозяйка печет пироги по-своему, и каждые новые, незнакомые пироги кажутся особенно вкусными. К тому же в поезде почему-то всегда есть хочется.

— А елка и у меня будет, — сказала Зинаида Львовна. — Конечно, не такая большая, как у вас в зале стоит.

Домашние пироги, ожидание праздника… А в метро и на вокзале Зинаида Львовна вела Светлану за руку — боялась, что потеряется в толпе. В поезде заботливо усадила подальше от двери, чтобы не продуло, а шубку посоветовала расстегнуть и надеть внакидку.

Это так напоминало поездки с мамой…

Первый раз Светлана думала о матери без острой боли, а с грустной нежностью.

А Зинаиду Львовну не только радовала возможность доставить девочке удовольствие. Светлану привез в Москву Костя. Она видела Костю там. С ней можно было говорить о Косте.

От Кости как раз накануне пришло письмо — новогоднее, поздравительное. Костя просил не беспокоиться о нем: «У нас сейчас тихо». Судя по газетам, так оно и было, и эта «тишина» смягчала — ненадолго! — неотвязную тревогу, с которой ни днем, ни ночью не расстается мать солдата.