Светлана

XXVIII

— Расскажите еще что-нибудь, Костя!

— Хватит мне рассказывать, язык устал. Теперь ты мне что-нибудь расскажи.

— Что же мне-то рассказывать? Я только про наших ребят, вам неинтересно… Ох, Костя! Помните Славика Рогачева? Маленький, беленький такой…

Очень трудно рассказывать и одновременно есть мороженое прямо от целого куска, в особенности в такую жару — оно так быстро тает на солнце. Костя сделал ошибку: нужно было купить в стаканчике или эскимо.

Светлана и Костя сидели на скамейке бульвара, как раз напротив входа в кинотеатр. До начала сеанса оставалось пятнадцать минут; до поезда, на котором уезжал Костя, — три часа; билеты, дальний и ближние, — в кармане; киоск мороженщика — в двух шагах.

— Понимаете, Костя, к нам на Первое мая летчики приезжали. Очень было интересно. Сначала мы им все у нас показывали, а потом они с нами беседовали… А потом они стали спрашивать…

— Да ты доешь сначала, растает.

— Не растает!.. Они стали спрашивать ребят, кто кем будет, когда вырастет. Разное отвечали. У нас уже многие себе выбрали профессию. Но лучше всех сказал Славик Рогачев — помните, я вам показывала, его отец танкистом был. Его спросили: «А ты, малыш?» Славик помолчал и вдруг напористо, убежденно, как о самом своем заветном: «Я буду трижды Покрышкин!» Так он это здорово сказал, что даже никто не засмеялся. А они переглянулись и с уважением повторили: «Покрышкин! О!..»

Светлана покончила с мороженым.

— Хочешь еще?

Бесцельно было спрашивать — конечно, хотела.

— А мы не опоздаем?

— Не опоздаем… Вот. Времени как раз на одно эскимо.

Светлана сказала, развертывая серебряную бумажку:

— Спасибо, Котя. А вы, Котя, подросли с прошлого года.

— Что-о?

— Я говорю: вы подросли — были младшим, а теперь… — Она покосилась на его погоны.

— Нет, нет, как ты меня назвала?

— Я сказала: «Спасибо, Котя». Так вас ваша мама называет.

Эскимо не позволяло Косте выразить всю глубину своего негодования.

— Мало ли как меня может называть мама! Этот Котя был уже много лет тому назад ликвидирован. Мама, например, до сих пор мне иногда по инерции говорит «детка». — Костя бросил опустошенную палочку эскимо. — Пошли.

— Пойдемте, детка.

— Светлана!

— Что, детка?

На бульваре было довольно много народу, еще больше — около входа в кинотеатр.

— Вот в эту дверь, детка, — тут легче пройти.

Костя наклонился и проговорил грозным шепотом:

— Светлана, если ты еще раз назовешь меня деткой, я тебя отшлепаю здесь, в фойе, при всей публике!.. Или…

— Или что?

— Или перестану заходить к тебе, когда бываю в Москве!

— Отшлепать — можете, а перестать заходить — не имеете права.

— То есть почему не имею права?

— Потому что, кроме вас, ко мне никто не заходит.

Вот так всегда: царапает, царапает — и вдруг такое скажет обезоруживающее!

— Мне кажется, у тебя было порядочно гостей в тот день, когда я приехал, — заметил Костя.

— Так ведь это же не у меня лично, они к нам на праздник пришли… Костя, а вы теперь всё за границей будете, не скоро в Москву можете приехать?

— Должно быть, теперь не скоро.

— Костя, зачем же вы эти последние часы так зря тратите? Вы бы лучше…

Она замолчала.

Костя сказал:

— А мне все равно сейчас делать нечего. Через два часа надо быть у полковника, а наши приедут прямо на вокзал.

«Ага! — подумала Светлана. — Приедут все-таки «наши» на вокзал!»

Ее давно беспокоила Костина неторопливость, но спросить об этом прямо почему-то было невозможно.