Светлана

XXXIV

— Я родилась в 1931 году. В 1938 году я поступила в школу. Когда мне исполнилось десять лет, началась война…

Светлане показалось, что голос ее чужой и пионерская комната совсем не такая, как всегда: строгая, незнакомая. И ребята, которые сидят на стульях вдоль стен, члены совета дружины, совсем не такие, как всегда: по-незнакомому серьезные и требовательные.

Вот я вся здесь перед вами, вы знаете меня, судите, решайте мою судьбу! Они имеют право — и даже обязаны — вспомнить все: и прошлогодний побег из школы, и срывы в ученье: каждая двойка, каждая тройка должна быть на счету. Несдержанные слова, необдуманные поступки… А история с немецким языком в начале учебного года! На минуту Светлане даже страшно стало… Конечно, откажут! Лучше бы уж не подавать заявления!

— Ребята, кто хочет высказаться? Юра, ты?

— Кто, я?.. Нет, я не хотел… — Юра все-таки встал неторопливо. — Что же говорить? Мы все Светлану знаем. По-моему, она достойна стать комсомолкой.

Все смотрели на него, ожидая, что он будет продолжать, но Юра уже садился с таким видом, будто говорил очень долго и очень красноречиво.

— Можно мне?

— Алла? Пожалуйста.

— Юра, ты не прав! — начала Алла с обычным своим решительным видом.

«Вот оно! — взволнованно подумала Светлана. — Дружба дружбой, но ради дружбы Алла не станет кривить душой! Сейчас скажет: «недостойна» — и все кончится, рекомендации не дадут».

Алла стояла маленькая, прямая и строгая, очками и еще чем-то неуловимо похожая на большого и снисходительного к чужим слабостям Алешу Бочкарева.

— Юра говорит, что не о чем говорить, а по-моему, нужно говорить. Да, мы знаем Светлану. Знаем уже год. Она не такая, как была в прошлом году. Она очень много работает над собой! Очень старается в школе. Но все-таки в начале занятий у нее была двойка по немецкому языку. Правда, Светлана очень быстро поняла свою ошибку, но все-таки ошибка была. Я считаю, что Светлану обязательно нужно принять в комсомол, что комсомол поможет ей не делать ошибок.

Потом стали задавать вопросы. Устав Светлана знала хорошо и газеты читала аккуратно. Все-таки немножко запуталась «в политике».

Но когда наконец председатель совета дружины спросил: «Кто за то, чтобы дать рекомендацию в комсомол?» — все руки немедленно поднялись «за».

— Единогласно.

Светлана не помнила, как очутилась за дверью. К ней кинулись девочки. Выглянула Алла:

— Витя Чижов, иди.

Пока Витя поправлял пояс и пионерский галстук, Алла совсем вышла в коридор и, крепко обняв, чмокнула Светлану в щеку:

— Поздравляю! Ох, какая ты счастливая! А мне еще целый год ждать!

— Ведь еще не всё… — прошептала Светлана, — что-то еще будет в комитете!

В детском доме все знают друг друга. А в школе… Что знают о Светлане эти большие девочки из бюро комсомола? Когда Светлана вошла в кабинет директора, где заседало бюро, две девятиклассницы переглянулись. Вспомнили, должно быть, как эта маленькая черненькая убегала из школы в прошлом году и как Иван Иванович из-за нее опоздал на урок.

— Расскажи о себе…

Как трудно рассказывать о себе!

На знакомом кожаном диване сидят учителя: секретарь партийной организации, заведующий учебной частью и классная руководительница. Правда, классная руководительница новая, ведет класс только в этом году, но все-таки она помогает Светлане рассказать о себе:

— Учится еще не очень хорошо, но очень старается. Все, что делает, делает с душой… В начале года плохо было с немецким языком, но теперь наладилось.

— Какая теперь отметка по немецкому, Светлана? — спрашивает секретарь комитета Валя Крапивина.

Светлана, вспыхнув, отвечает:

— Четыре.

— А было?

— А была двойка.

Взглядом она спрашивает классную руководительницу: нужно ли все подробно рассказывать?

Но ей уже задают вопросы по уставу.

Значит, не нужно. Ведь классной руководительнице известно, как все тогда было.

И вот опять… уже не маленькие пионерки в детском доме, а большие комсомолки из девятого, десятого класса поднимают руки одна за другой.

Будь нашим товарищем, маленькая черненькая!

Светлане кажется, что, поднимая руки, девочки открывают перед ней семафоры, впускающие ее в какую-то новую жизнь… Спокойно можно дойти только до двери. Едва переступив порог, Светлана подпрыгивает и, потихоньку радостно взвизгнув, падает в объятия семиклассниц, которых она видит сегодня в первый раз и которым тоже сейчас входить в кабинет.

— Ну как? — обступают девочки. — Какие задают вопросы?

На улице окликает Иван Иванович:

— Добрый вечер, товарищи комсомольцы! Можно поздравить?

— Иван Иванович, подождите поздравлять — а вдруг не утвердят в райкоме!

В райком каждый секретарь школьного комитета приходит со своим выводком без пяти минут комсомольцев. В каждом выводке имеется кто-нибудь особо подкованный в политических вопросах.

Девочки и мальчики собираются кучками вокруг таких надежных советчиков и забрасывают их торопливыми вопросами.

— Верочка, Верочка, а что сейчас во Франции?

И спокойный ответ опытного политика:

— Во Франции ничего особенного!

Это — в коридоре.

А в кабинете секретаря райкома уже идет заседание. Дом старинный, с лепными потолками, с узкими, но высокими окнами, с высокими двустворчатыми дверями.

Прямо под окном, в саду, — еще не совсем облетевшее дерево с красивым названием: ясень.

У стола, покрытого темным сукном, стоит курносая девочка и смотрит исподлобья.

— Как учитесь?

— Я учусь хорошо. У меня только три тройки.

— По каким предметам?

— По русскому, по географии, по истории.

— Вот видите, — деликатно замечает один из членов бюро, — вы говорите, что учитесь хорошо, что у вас только три тройки. А мы считаем, что это не хорошо, что не должно быть троек совсем. Вы знаете, как учился Ленин?

Девочка, со вздохом:

— Очень хорошо учился!

— А что вы читали из художественной литературы?

Девочка задумывается. После долгого молчания:

— За последнее время?

— Да.

Молчание.

— Я очень мало читала.

— Вот, на мой взгляд, это причина вашего отставания по русскому языку.

— Почему отклонили тебя в первый раз? — спрашивает секретарь райкома.

— Потому, что я политику плохо знала. Меня спросили про Индию, а это мы в шестом классе проходили, я уже забыла.

За столом движение, члены бюро стараются сохранить серьезность.

— А теперь повторила про Индию? Какие газеты ты читаешь?

Про Индию теперь девочка знает хорошо и за газетами следит.

Наконец она слышит долгожданные слова:

— Принимаем тебя, Людмила, в комсомол. Поздравляем тебя. Но учти замечания членов бюро…

Просияв, девочка выпаливает:

— Спасибо!

И кидается к двери. Толкает ее, но дверь не раскрывается.

— На себя, — говорит секретарь райкома. — К себе, к себе потяни!

Курносая девочка наконец справилась с дверью.

Ей на смену появляется другая, румяная, полная, с тугим стоячим воротничком. Говорит неожиданно громким голосом, слишком громким и отчетливым для такой небольшой комнаты. Говорит, как будто отвечает на экзамене или читает доклад огромной аудитории. Общественница, круглая отличница, и забавно, что она даже на вид такая кругленькая, аккуратная.

Ее отпускают очень быстро. Секретарь перебирает заявления, написанные на листках в клеточку или в линейку, вырванных из школьных тетрадей.

Одни пишут очень коротко:

Другие заполняют всю страницу:

У двери стоит черненькая кудрявая девочка — такая маленькая по сравнению с высокой дверью, слишком маленькая для таких больших слов.

К Светлане Соколовой первый раз в жизни обращаются на «вы»:

— Садитесь.

Пока Валя Крапивина читает рекомендацию из детского дома, секретарь райкома внимательно разглядывает Светлану.

Когда сидит, она кажется еще меньше, еще более хрупкой, но что-то есть в глазах девочки убеждающее, что слова заявления, пускай даже не совсем ее собственные слова, — для нее не только слова.

«Я отдам все свои силы, а если понадобится, и жизнь…»

Если понадобится — отдаст!

Сидеть Светлане приходится недолго. Секретарь обращается к ней, и она встает, закладывая руки за спину, как на уроке.

— Вы в пятом классе? Сколько же вам лет?

— Четырнадцать.

— Уже было четырнадцать?

— Да, уже было. Еще зимой. В феврале пятнадцать будет.

Один из членов бюро, самый веселый и разговорчивый, спрашивает:

— Как вы учитесь?

— Довольно плохо… У меня три тройки. Годовых.

— А другие отметки?

— Четверки и пятерки.

— Ну, это еще не так плохо, если в основном четверки и пятерки. Вы, должно быть, пропустили много?

— Да, я не училась три года. Я в оккупации была.

Светлане кажется, что этими словами она как бы просит о снисхождении. Она быстро добавляет:

— В прошлом году я даже совсем хотела бросить учиться, два дня не ходила в школу…

— Это еще в четвертом классе, — поясняет Валя Крапивина. — Ее одна девочка обидела. Все тогда очень быстро наладилось.

— Ну, раз наладилось, так не будем вспоминать о прошлогодних огорчениях, — весело замечает разговорчивый товарищ. — Как у вас в этом году дела? В первой четверти?

— В начале занятий была двойка по немецкому языку. Только я уже исправила.

— Значит, двойка случайная была? Просто не выучили урок?

— Нет, не случайная: я не хотела учить. Две недели не учила совсем.

Светлана видит растерянность на лице Вали Крапивиной.

Ясно, что Валя не знала. В райкоме тоже никто не знает. Нужно все рассказать, все, как было. Она старается сделать это покороче и потолковее. Только ни то, ни другое не получается.

Секретарь прерывает ее:

— Я думаю, товарищи уже поняли, не стоит так подробно рассказывать.

Светлана отвечает простодушно:

— Как же не рассказывать! А может быть, вы меня не примете в комсомол, когда я все расскажу?

Тогда они терпеливо выслушивают всё.

Худой и бледный товарищ с глубоким шрамом на виске, в кителе без погон, который сидит рядом с секретарем, неожиданно спрашивает:

— А как у тебя со здоровьем?

Светлана растерянно пожимает плечами:

— А я не знаю!

Опять оживление за столом. Бледный товарищ со шрамом улыбается ласково и немного грустно… Как хорошо, когда на вопрос о здоровье можно ответить: «Я не знаю!»

Почему они сначала на «вы» обращались, а теперь на «ты»? Случайно оговорились или это уже товарищеское, комсомольское «ты»? Неужели сейчас, вот сию минуту?..

Да. Секретарь произносит с приветливой торжественностью:

— Принимаем тебя, Светлана, в комсомол. Поздравляем тебя, Светлана! Желаем тебе хорошо учиться!

Едва не забыла сказать:

— Спасибо! И еще:

— До свидания!

Теперь надо бы уходить поскорей, столько времени отняла у товарищей. Но дверь никак не отворяется.

— К себе! К себе! — торопливо говорит Валя. Светлана, ничего не понимая, стоит у двери. Еще раз толкнула. Заперли, должно быть. Или как-нибудь нужно особенно ручку нажать…

Шаги за спиной. Худой товарищ со шрамом, потянув дверь на себя, легко открывает ее, распахивает перед Светланой и крепко жмет девочке на прощание руку.