XXIII

Накануне отъезда Светлана вместе с Зинаидой Львовной зашла попрощаться к Зиминым.

— Тетя Зина, — сказала Надя, — зачем вам после работы взад и вперед в Москву ездить? Устанете. Алеша ее отвезет.

Алеша сейчас же отозвался из Надиной комнаты:

— С удовольствием!

— Никому не надо меня отвозить! — запротестовала Светлана. — Я теперь дорогу знаю, я одна!

Разумеется, ее протест не был принят во внимание. Зинаида Львовна спросила:

— Но ведь Алеше электротехнику сдавать через два дня?

— Ничего, ничего, — решительно возразила Надя, — ему даже полезно проветриться.

И вот все отодвинулось назад — радостный блеск елочных огней, новые товарищи, милое лицо Зинаиды Львовны… Случайно увидела Светлана кусочек чужой жизни, будто прочла несколько страниц книги без начала и без конца…

Поезд, ритмично постукивая колесами, спешит обратно в Москву, а в полутемном вагоне рядом со Светланой сидит непонятный Алеша Бочкарев, который и нравится и в то же время вызывает досаду. Кто он, в конце концов, этот Бочкарев? Почему он отвечает «с удовольствием», когда Надя, оторвав его от солидной, толстой, любимой электротехники, велит ехать в Москву?

На каком основании посылали его в лес за елкой? Тоже было ему «полезно проветриться»? Почему ему полезно делать все, что хочет Надя?

Он заботливо наклоняется к Светлане и спрашивает, не холодно ли ногам. У Нади он был в штатском, а сегодня из-под пальто видна гимнастерка, и не простая красноармейская, а командирская гимнастерка. Говорят, он был под Сталинградом…

К нему, должно быть, ужасно не идет военная форма, и вообще невозможно представить себе его на фронте. По внешности, по движениям своим он именно то, что называется выразительным словом «шляпа». Он может быть инженером, ученым, профессором, изобретателем — сколько угодно, но только не солдатом. Тем более — не командиром.

Вот Костя — да. Веришь, что Костя в нужную минуту не будет мямлить, что он и сам, не задумываясь, пойдет навстречу опасности и солдатам вовремя крикнет героические командирские слова, например: «Ребята, за мной!» Или: «Стоять насмерть!»

Конечно, Алеша тоже не трус, это ясно. Должно быть, когда его посылали в какое-нибудь самое опасное место, он сейчас же отвечал: «С удовольствием!» Но непонятно, как он мог посылать в опасные места других людей? Для этого он слишком мягкий, не верится, что он умел приказывать, а кажется, что он вежливо просил, прибавляя к каждой фразе «пожалуйста».

А может быть, именно потому и не взяли немцы Сталинграда, что даже вот такие совсем мирные, не подходящие для войны люди научились не только «стоять насмерть», но и других вести за собой навстречу смерти, а ведь это гораздо труднее!

Но почему же все-таки сейчас им Надя командует, по-хозяйски посылает его туда и сюда?..

Когда поезд уже подходил к Москве, Светлана решилась наконец спросить прямо «в лоб»:

— А вы Зиминым родственник?

— Нет, — ответил Алеша, — просто знакомый.

Ох, уж эти «просто знакомые»!

Несмотря на протесты Светланы, Алеша не уехал сейчас же с вокзала обратно, а буквально за руку довел ее до станции метро и взял два билета.

Когда Светлана ехала в поезде с Зинаидой Львовной, это напомнило ей поездки с мамой. А сейчас неумелой мужской заботливостью Алеша напомнил отца.

Но папа был совсем не похож на Алешу. Папа был небольшого роста, только немного выше мамы. И рука у него была небольшая, крепкая, энергичная. Мама говорила, что папа очень вспыльчивый и что характером Светлана пошла в него. Впрочем, о том, что папа вспыльчивый, Светлана ни за что не догадалась бы сама и очень удивилась, когда услышала об этом от мамы. Значит, можно быть одновременно вспыльчивым и сдержанным…

Когда она с отцом приезжала в Москву, Светлане было семь лет. Это было весной, в конце апреля. Москву украшали к празднику, на домах прилаживали огромные буквы с лампочками «М», «А», «Я», а перед ними — цифру «1». Увидев вечером большую красную букву «М» над входом в метро, Светлана подумала, что это тоже первая буква слова «Май», а папа сказал, что это значит «метро». Но всегда с тех пор, когда подходишь к станции, хочется справа к букве «М» приписать «А» и «Я», а слева цифру «1». И даже в такой снежный зимний день вспоминается та весна. Только сейчас лампочки не зажигаются, потому что затемнение и буква «М» не яркая, не праздничная…

Было уже довольно-таки поздно. В детском доме, должно быть, все уже спать легли… Окна голубовато поблескивали, отражая лунный свет. Пока Алеша звонил у подъезда, Светлана, увязая почти по колено в снегу, подбежала к окну — второму слева. Подтянулась на руках… Так и есть: если смотреть совсем близко, сбоку, виден теплый матово-золотистый свет там, внутри — это окно кабинета. Наталья Николаевна не спит.

Наталья Николаевна не спала. Она уже начинала немножко беспокоиться. Каждой женщине знакомо тревожное чувство ожидания. Уметь ждать — это большое искусство, в особенности если пожилой человек ждет человека молодого. Молодость редко бывает благоразумной, но старость не должна быть ворчливой. Молодых обижают излишние заботы. Волнение за них кажется недоверием — молодые считают, что ничего с ними не может случиться.

Когда в детском доме наступила вечерняя, потом ночная тишина, Наталья Николаевна, перед тем как уйти к себе, обошла свои владения, мягко ступая по ковру.

Попросила дежурную няню:

— Скажите мне, когда она приедет.

Квартира директора в том же доме, но у нее отдельный вход. Ступеньки крыльца, запорошенные снегом… До сих пор непривычно видеть на этих ступенях только свои собственные следы. «Квартира директора» говорится только по привычке. В сущности, это комната директора — другие две присоединены к детскому дому, другие две не нужны.

На стене — портрет, увеличенная фотография: мужчина и два мальчика, очень на него похожие.

Мальчики уезжали на школьные каникулы и возвращались иногда вот так же с опозданием… Потом зимой стали уезжать позднее, не под Новый год, а в конце января, на студенческие каникулы.

Как много было следов на снегу около двери! Сначала маленькие, детские, потом совсем настоящие, большие, мужские следы.

Потом мальчики уехали в жаркий летний день сорок первого года, и очень скоро Наталья Николаевна узнала, что бесцельно ждать.

Наталья Николаевна прилегла на кушетку с книгой в руках, но спать не хотелось. Она опять вышла и вернулась к себе в кабинет.

Странно все-таки, что Светлана не едет. Конечно, ее не отпустят одну. Но ведь было уже с ней приключение — тогда, в школе… Впрочем, вернее всего, просто не рассчитали, что поезд придет в Москву так поздно.

Голоса и какое-то царапанье под окном. Потом послышался деликатный, как будто извиняющийся звонок. Две фигуры в дверях — большая и маленькая.

— Простите, что так поздно. Это я виноват — задержался!

Алеша Бочкарев поздоровался, попрощался и убежал, боясь опоздать на последний поезд.

Наталья Николаевна хотя и сказала, что нужно поскорее спать ложиться, но все-таки не слишком торопила. Конечно, нарушался режим, но она знала: иногда бывает гораздо нужнее дать человеку выговориться, чем вовремя уложить его в постель.

Светлана успела рассказать на скорую руку о самом главном: о елках, о лыжных походах со своими новыми друзьями, о Костиной маме.

Это очень приятно, когда есть кому рассказать обо всех своих новых впечатлениях.

В зале еще стояла елка — огромная, от пола до потолка, вся в блестках. И не очень даже осыпается — Светлана успела потрогать мимоходом.

В спальне было темно и тихо. Наталья Николаевна оставила приоткрытой дверь в коридор. Светлана сняла туфли и, неслышно ступая, обошла все кровати. Молча здоровалась с девочками. Сколько рассказов будет завтра! Девочки тоже, разумеется, на каникулах не теряли времени зря.

Наталья Николаевна заглянула из коридора и взглядом спросила:

«Разделась? Будешь спать?»

Светлана помахала рукой:

«Засыпаю»!

Дверь тихонько прикрылась. Но Светлана заснула не сразу. Она лежала на спине, с руками, вытянутыми поверх одеяла, и думала…

Как хорошо дома!

Загрузка...