Светлана

XLVI

После обеда на скамейку рядом с Костей подсел начальник лагеря:

— Ведь вы до вечера остаетесь? Знаете, мы хотели вас просить… Теперь у нас будет тихий час, потом полдник, а потом мы соберем ребят — старших, конечно, и вы с ними немножко побеседуете. Хорошо?

— О чем?! — испуганно спросил Костя.

— Ну, как же, вы фронтовик, поделитесь своими воспоминаниями… Ребятам будет очень интересно. Так пожалуйста. Часов в шесть. Вы до этого и погулять и отдохнуть успеете.

Дежурные, убрав посуду, стали разносить конфеты, выдавая каждому по одной. Оставшиеся в коробках были пересчитаны. Потребовался нож — звеньевая стала резать конфеты на мелкие доли.

Костя тоже получил свою порцию — целую конфету, полконфеты и четверть конфеты. Светлана сидела за стог лом напротив, перед ней тоже лежала маленькая шоколадная пирамидка.

— Это ты устроила? — грозно спросил ее Костя, шепотом, чтобы не услышали девочки, вытиравшие клеенку через несколько столов от них.

Остальные ребята уже разошлись по спальням, наступал тихий час.

— Нет, не я, — ответила Светлана. — Ведь это ваши конфеты.

— Я не про конфеты! Я про беседу с, фронтовиком.

— Ах, беседа? Ну что ж такого! Побеседуете. Мальчики интересуются. Они сами просили старшего вожатого и начальника лагеря.

— На моей гибели карьеру себе хочешь сделать?

— А вы не портите мне карьеру!

Костя гневно положил в рот целую конфету, потом половину, потом четвертушку.

— Честное слово, Светлана, я совершенно не знаю, о чем я с ними буду разговаривать!

Светлана начала с верхней части шоколадной пирамидки.

Съев маленькие кусочки, она потихоньку откусывала от целой конфеты.

— А вы не бойтесь. Я вам помогу.

В лагере постепенно наступала тишина. В одноэтажном корпусе — там, должно быть, самые маленькие — осторожно прикрылась стеклянная дверь.

Дежурные девочки пробежали взад и вперед из кухни под навес столовой, убирая кружки из-под компота.

— Костя, хотите погулять? — сказала Светлана. — У нас лес очень красивый. Или, может быть, вам лучше тоже отдохнуть?

— Что ты, что ты! Я не устал нисколько! Лучше пойдем погуляем. А тебе можно уйти?

— Да. Сегодня ребят укладывает наш педагог, у меня два часа свободных.

— Светлана Александровна, вашу кружку можно взять?

— Да, да, пожалуйста.

Девочки расставили табуретки по местам, сняли фартуки и убежали в свой корпус.

Светлана и Костя вышли за ворота лагеря.

— Вот сюда пойдемте, это моя любимая дорога. Красивый лес, правда? Такой мшистый, таинственный…

— Очень красивый.

Костя вдруг расхохотался.

— Костя, вы что?

— «Светлана Александровна»! Ой, не могу! — Он сел на пень, обмахиваясь фуражкой. — Светланка! Столько времени терпел!.. Нет, не могу! — Он продолжал хохотать. — Послушай, «Светлана Александровна», из тебя выйдет чудесный педагог, но скажи, как тебя, такую малышку, вожатой сделали?

Светлана молча сошла с дороги. Цветов здесь никаких не было. Она срывала одинокие тощие травинки и якобы делала из них букет. Букет не получился, просто несколько маленьких колосков, вроде кукольного веника.

Обиделась?..

Костя подошел к ней:

— Нет, Светлана, кроме шуток, — скажи, каким образом тебе удалось так быстро сделать карьеру?

Он заглянул ей в лицо. Оно было такое огорченное, что Костя сразу перестал смеяться.

— Светик, ты что? Обиделась на меня?

«Светик мой» — так назвал ее Алеша Бочкарев тогда, в поезде. Как ласково он сказал, с каким участием! Алеша теперь далеко. Окончил институт и уехал на работу еще в прошлом году. Кончал институт вместе с Надей, а уехали потом совсем в разные стороны.

Вот Алеша по-настоящему добрый, а Косте лишь бы только посмеяться… А еще показалось утром, что он невеселый… Был, был невеселый! И все хотелось спросить… Это он уже потом, здесь, в лагере, развеселился.

— Светланка, не буду больше! — Костя взял ее за руки. — Честное пионерское даю! Светлана Александровна!

— Перестаньте! — строго сказала Светлана. — Сюда идут!

Нет, никто не шел — просто показалось. Светлана высвободила руки.

И вдруг она перестала обижаться. Было даже приятно думать, что Костя развеселился именно здесь.

Приехал серьезный и явно чем-то озабоченный… Даже какая-то складочка около губ — вроде будущей морщинки.

— Ладно, смейтесь, — сказала она. — Я сама до сих пор привыкнуть не могу к этой Александровне!

Они пошли просто так, без дороги, и серо-зеленый мох мягко пружинил под ногами.

— Чем этот мальчуган провинился, которому ты голову намыливала? — спросил Костя.

— Костя, он ругается. И не так, как другие ребята иногда: дураком или еще как-нибудь… Он нехорошими словами!

— Кажется, очень раскаивался? Светланка, ты уж меня прости, я немножко подсматривал за ним в коридоре — хотел подслушать, как ты с ним разговариваешь, только не удалось.

— Очень неудачно разговаривала.

— Неудачно? Мне кажется, наоборот, что ты так выдержанно…

— Нет, я сделала ужасную бестактность. Я спросила его: «Ведь ты никогда не слышал, чтобы люди, которых ты уважаешь, говорили такие слова? Разве твой папа так говорит?» А он мне ответил: «Папа говорит». Костя, значит не всегда можно мальчику поставить отца в пример. А ведь он не плохой человек, Володин отец, и работник хороший. Он приходил в завком, я его видела. Костя, вот вы на меня сейчас сочувственно смотрите… но… мне кажется, даже хорошие мужчины не очень склонны осуждать такое… Вот погодите, будут у вас свои ребята, тогда вы поймете!

Костя усмехнулся:

— Ты говоришь с таким видом, будто тебе по крайней мере сорок пять лет и у тебя не меньше полудюжины детей!

— У меня их больше двух дюжин, Костя! У меня двадцать девять энергичных мальчишек, которых я еще не очень хорошо умею воспитывать!

Когда Светлана и Костя уходили в лес, Косте хотелось расспросить поподробнее, чего, собственно, от него ждут во время предстоящей беседы.

Костя никогда не любил, да и не умел выступать на собраниях. Когда все-таки приходилось — в школе, потом в армии, — он старался говорить как можно короче. С ребятами так нельзя: будет сухо и скучно. Может быть, Светлана что-нибудь посоветует?

Но Светлана стала рассказывать о своих мальчиках и о малышах из пятого отряда.

День был жаркий, далеко идти не хотелось.

Светлана сказала:

— Давайте здесь посидим.

Костя лег на траву, закинув руки под голову.

В серебристо-зеленых ветках сосен, утонувших в голубом небе, запуталось белое облако, стояло почти неподвижно и таяло прямо на глазах.

Теперь не только говорить — даже думать ни о чем не хотелось.

— Светланка!

— Что?

— Очень хорошо здесь у вас!

— Да.

Светлана сидела, обхватив руками колени. На ней полосатое платье — синее с белым. На ногах маленькие рыжие сандалии, совсем детские.

Там, где она сидела, уже не было травы — начинался белый песок и доходил до самой реки.

Светлана рисовала что-то сухой палочкой на песке, потом стирала и рисовала опять.

— Вы почему улыбаетесь?

— Так.

— Скажите.

— Да просто так. Ты вот пишешь что-то на песке, а мне вспомнилось.

— Скажите, что вспомнилось.

Костя вспомнил парня из комендантского взвода, который проверял пропуска у ворот академии. Его демобилизовали весной. Перед этим он советовался с Костей, что ему делать после демобилизации и как побыстрее попасть в вуз. Костя спросил, окончил ли он десятилетку. Оказалось, что нет, десятилетку не закончил — в армию пошел.

«Тогда иди в школу рабочей молодежи: можешь и работать и учиться!»

Как-то утром, выйдя из общежития, Костя увидел удивленную уборщицу и очень довольного дежурного. Вся дорожка около ворот была исчерчена непонятными зигзагами и цифрами. Костя не сразу догадался, что это знаки радикала. Улыбающийся парень пояснил, что он уже обзавелся задачником по алгебре, но вот беда — позабыл, как извлекать корни.

Всю ночь, стоя на дежурстве, вспоминал и наконец добился своего — вспомнил.

«Правильно, товарищ старший лейтенант?»

«Правильно».

«Тогда заметай, тетя Поля!»

Светлана, отбросив свою палочку, радостно сказала:

— Но ведь это очень здорово, Костя!

— Конечно, здорово, — согласился Костя. — Потому я и рассказал тебе, что здорово! Я же знаю, что ты умеешь ценить такие вещи!

Они вернулись в лагерь как раз в тот момент, когда заиграл горн к пробуждению.

Прошли вдоль невысокого сквозного забора, отделяющего часть лагерной территории. За забором — белый двухэтажный дом, перед ним — цветник. Среди цветов стоят маленькие бревенчатые избушки и большие деревянные грибы с круглыми скамеечками под ними.

— А там у вас что? — спросил Костя. — Детский сад?

— Да. У дошколят свои воспитательницы, отдельная столовая, у них все отдельно.

Костя сел на скамейку около забора, а Светлана убежала к своему отряду.

С первым звуком горна в корпусе старших мальчиков послышалось радостное жужжание, топот ног по лестнице. Из всех дверей — даже из окон — выбегали, выпрыгивали ребята.

У малышей, наоборот, еще тихо: разоспались, никак не могут проснуться. Вот наконец и они появляются. Все во дворе приходит в движение, как будто не было никогда и не могло здесь быть никакого тихого часа.

Разглядывая ребят, Костя опять с тревогой подумал о предстоящей беседе с ними.

Кто-то осторожно дотронулся до его спины. Костя обернулся.

Когда он только немного повернул голову, он увидел зеленый забор, казавшийся отсюда, сбоку, совсем глухим. А на гладкой стене забора, невысоко над землей, — множество детских ручонок, непонятно откуда взявшихся.

Когда Костя обернулся совсем — доски забора как бы раздвинулись перед ним.

Пустого пространства между ними было даже больше, чем досок.

Прямо на Костю совсем близко смотрели из-под белой панамы детские глаза, внимательные и любопытные. А справа и слева за забором — длинный ряд белых панам, множество любопытных детских глаз.

Это дошколята. Они тоже проснулись и вышли к своим цветам и грибам. Дошколят не пускают на территорию школьного лагеря, но им хочется посмотреть, что делают большие ребята. И вот они взбираются на нижнюю перекладину забора, обхватывают руками одну или две доски и смотрят в широкие просветы.

Они видят, как выстраиваются на линейке пионеры, сдают рапорты… Одному объявляют благодарность, другому — выговор. Все необыкновенно интересно.

Вчера был волейбольный матч с соседним лагерем, и дошколята «болели» за своих.

А сегодня незнакомый дяденька приехал. Военный. С погонами. Сидит на скамейке, лицом к большим ребятам, спиной к маленьким.

Маленькая Наташа Андреева протянула руку из-за забора и потрогала эту спину.

Костя улыбнулся. Наташа с готовностью улыбнулась в ответ.

Костя осторожно поймал ее руку и задержал в своей — маленькая ручонка с шелковистой кожей, она почти вся, до локтя, уместилась в его ладони. Наташа смотрела выжидая.

Какая доверчивость и какая беззащитность!

За годы войны Костя видел столько страдающих ребят, столько жестокостей по отношению к детям… Ненавидел тех, кто был причиной детского горя и страданий. В детском доме, когда бывал у Светланы, у мамы в библиотеке, у семейных знакомых, на улицах, на бульварах — ему всегда было приятно видеть детей. Ему всегда казалось, что он любит ребят.

Но — странное дело! — никогда не было такого чувства. Вот держать бы и держать такую маленькую ручонку…

Или Светланкины слова тому причиной? Так по-взрослому и в то же время по-детски она сказала: «Вот погодите, будут у вас свои собственные ребята, тогда вы поймете!»

Костя ласково пожал маленькую ручонку и отпустил ее. Отошел от забора, даже не задав неизбежных традиционных вопросов: «Сколько тебе лет?» и «Как тебя зовут?»

— Костя, вы что?

Светлана подошла к нему спросить, не хочет ли он чаю.

— Я ничего!

— Нет, вы какой-то такой…

Никогда она не видела его таким — растроганно-нежным и печальным.

— Нет, все-таки что-то тут сейчас…

Она оглянулась. Она не могла понять, что произошло. Скамейка, на которой сидел Костя, была совсем в стороне, никто к нему не подходил.

Дошколята, отвалившись от забора, копошились под большими деревянными красными грибами — маленькие белые живые грибки.

Светлана опять посмотрела на Костю. Или просто показалось? Вот он опять такой же, как был в лесу: затвердели губы и глаза чуть насмешливые, как всегда.

— Чаю, говоришь? Пойдем, я с удовольствием.