Светлое будущее

АНТОН

Меня с Антоном связывают странные отношения. Нет ни одного вопроса, по которому мы были бы согласны. Но несогласие Антона меня меньше раздражает, чем похвалы других. Мои ребята от него без ума. Только и слышишь: дядя Антон считает, дядя Антон сказал, а что подумает дядя Антон. Антон — единственный из моих знакомых, которого не презирает Тамурка. А у нее редкостный нюх на людей. Наташку, жену Антона, она даже любит, поскольку Наташка не корчит из себя всезнающую и всепонимающую умницу, и почитает за величайший авторитет в вопросах еды и туалетов, поскольку Наташка ухитряется хорошо кормить и прилично одеваться на мизерную зарплату Антона и на свои еще более мизерные приработки.

Антон был репрессирован в сорок пятом году, отсидел почти двенадцать лет. После отсидки я устроил его на вечернее отделение философского факультета, а потом — в свой отдел младшим научным сотрудником. Парень он не глупый, но немного чокнутый. Диссертацию сделать так и не смог. Несколько раз давал ста-тьи в сборники и журналы, но их регулярно проваливали или заматывали (т. е. принимали, но откладывали из номера в номер и постепенно «забывали»). И он махнул на это дело рукой. Встал вопрос об отчислении его из института. Тогда я перевел его на техническую работу — на подготовку рукописей к печати. И тут он оказался незаменимым работником. Самые глупые статьи он переделывал так, что они становились даже лучше самых хороших. За Антоном укрепилась репутация первоклассного редактора. Сам вице-президент академии хотел его забрать в реферативную группу, но он отказался. Отказался он идти и в помощники к ученому секретарю, хотя зарплата его при этом почти в два раза увеличилась бы.

В те дни, когда бывшим фронтовикам выдавали всякого рода награды, Антон становился центральной фигурой в институте: он имеет боевых наград больше, чем все прочие «фронтовики» института, вместе взятые. Наши «фронтовики» почти все — бывшие работники политотделов, газет, журналов, особых отделов, органов СМЕРШ. Однако Антон никогда свои боевые награды не надевал, чем вызывал искреннее возмущение Тваржинской.

Однажды ребята из редколлегии нашей стенгазеты «За ленинский стиль» попросили Антона написать заметку в юбилейный номер. Антон описал подробно систему наград, фактически существовавшую во время войны. Потом рассказал, как один из летчиков полка стал Героем. По его словам, это произошло случайно. Заместитель командира дивизии по политической части, визируя статью корреспондента армейской газеты, неудачно вычеркнул его фамилию, — получилось, будто замполит не вычеркнул, а подчеркнул ее. И корреспондент усилил это место — вписал, сколько боевых вылетов летчик сделал. В результате полковое и дивизионное начальство струхнуло и представило его к Герою. Заметку, конечно, не поместили в номер.

Я не раз говорил Антону, что он — кретин, ибо не использует свои возможности. Он только пожимает плечами. Я думаю, что в лагере он слегка свихнулся. Моя гипотеза подтверждается очевидным образом тем,что разговор на любую тему Антон всегда склоняет к одному направлению: как мы живем и кто мы есть на самом деле. Такое впечатление, будто он устремлен к одному ему видимой цели и ему наплевать на нашу мелочную суету.