Светская львица за одну ночь

Глава 13

— Духи? — переспросила Дотти Хейз, подняв бровь.

— Она очень пробивная особа, — сказала Бинки Хоу.

В полутора тысячах миль к северу по-прежнему гремели вечеринки, однако значительная часть светского общества переместилась с Манхэттена в Палм-Бич — принять участие в широко известных сезонных благотворительных мероприятиях. На веранде Бинки, защищенной от полуденного солнца огромным баньяном, собрался организационный комитет помощи Музею Флаглера — общество дам от двадцати пяти до семидесяти пяти лет, одетых, при всей разнице в возрасте, на удивление одинаково.

Нарушила негласно утвержденный дресс-код только Корнелия Рокмен: на ней было обтягивающее платье, оставляющее полностью открытыми не только длинные стройные ноги, но и крепкие бедра.

Она сидела среди более молодых членов комитета.

— Пробивная, — повторила Дотти, неодобрительно глядя на нее. — Думаю, это очень точная характеристика.

Бинки наклонилась к ней.

— Меня поражает, сколько молодых женщин сейчас занимаются бизнесом. Лично я, когда вышла замуж, бесконечно участвовала в благотворительности. Но продавать какое-то изделие, названное твоим именем…

— Ах, не продолжайте, — сказала Дотти и протестующе подняла руку. Где мать этой девушки? Хотелось бы знать. Верена Рокмен подчас ведет себя нескромно, но, по мнению Дотти, как мать она не имеет права пустить все на самотек. До чего докатилась ее дочь — красуется на обложке последнего номера журнала “Светская жизнь в Палм-Бич”! Впрочем, стоит ли удивляться, ведь Верена и сама была моделью, демонстрировала купальники. Может быть, родив Корнелию, она заметно обесцветила голубую кровь Рокменов.

— Ты уж, Дот, не убивай меня, — повинилась Бинки. — Корнелия попросила посадить ее рядом с тобой. И так настаивала, я просто растерялась…

— Ну что ты, пустяки.

Дотти тотчас же захотелось уйти с обеда, которого она так ждала всю неделю. Ей было неприятно, что Корнелия втерлась в состав правления заведения, столь дорогого ее сердцу. Она уже двадцать лет входила в правление Музея Флаглера, как и ее мать, которая трудилась на этом поприще до нее. Со времен ее юности музей был единственной отдушиной в культурной жизни высшего общества, съезжавшегося в Палм-Бич. Построенный по проекту Каррера и Гастингса, знаменитых архитекторов, проектировавших здание Нью-Йоркской публичной библиотеки, Музей Флаглера словно бы возвращал ее в Золотой век, когда ее семья, ее родные, друзья и ближайшее окружение наживали огромные состояния.

— Обед подан, — провозгласила служанка в накрахмаленном переднике, и дамы двинулись по каменным плитам веранды к столу.

— Прости, — шепнула Бинки и, сжав локоть Дотти, отошла.

Дотти сразу нашла свое место и, пока остальные дамы рассаживались, любовалась салатными тарелками с желтой каймой. Да, Бинки всегда все делает безупречно, вот только настырным молодым девицам дать отпор не умеет. У нее в Палм-Бич шесть фарфоровых сервизов, так что ее гостям, приезжающим на уикенд, всегда подают на разных. Имя на карточке было написано от руки изящным каллиграфическим почерком многолетней помощницы Бинки, Мэри Сью; худая, жилистая особа, она неизменно сопровождала свою хозяйку, куда бы та ни отправилась, и если верить сплетням, а Дотти решительно отказывалась им верить, иногда даже делила с Бинки постель. Бинки, как и многие их подруги, уже лет двадцать как жила с мужем в разных комнатах. Зачем тесниться в одной спальне, когда этих самых спален так много?

— Оказывается, мы сидим рядом? — прощебетала Корнелия и чмокнула Дотти сначала в одну щеку, потом в другую. — Какая удача!

— В самом деле, — сказала Дотти.

Обед прошел быстро за общей беседой, дамы клевали салат “Цезарь” и чилийского сибаса и обсуждали последние поступления в фонд музея, чтобы потом всласть посплетничать об общих друзьях. К досаде Дотти, Корнелия с поразительным упорством переводила любую тему на Уайета. Когда Сюзанна Грей, чья семья недавно купила яхту Морганов, стала советоваться о дизайнерах — кому лучше поручить заново отделать интерьер, Корнелия кинулась расхваливать Тикки Морриса, который сотворил нечто грандиозное в квартире Уайета. Когда Жаклин Гриффин заговорила о прошедших выборах, Корнелия просветила сидящих за столом по поводу мнения Уайета о каждом из кандидатов. На десерт подадут лимонный торт безе? Это любимый торт Уайета, объяснила Корнелия, но это никого не заинтересовало.

Дотти весь обед успешно отражала попытки завести разговор о ее сыне, но когда убрали десертные тарелки, Корнелия посмотрела на нее в упор своими кошачьими глазами.

— Вы, наверное, слышали, что мы с Уайетом сейчас не встречаемся, — произнесла она с надрывом.

— Как это печально, — сказала Дотти. — Но я уверена, что у такой красавицы, как вы, нет недостатка в очарованных вами поклонниках.

— Они меня не интересуют, — отрезала Корнелия, удивив Дотти своей настойчивостью. — Мы с Уайетом созданы друг для друга, я это знаю. Мы хотим от жизни одного и того же. Мы оба страстно любим свою работу — Уайет изучает приматов и людей, а я занимаюсь благотворительностью и… и хочу заняться бизнесом. У нас общие нравственные ценности.

Дотти молчала, складывая и раскладывая салфетку и стараясь не показать, как ее оскорбило последнее заявление Корнелии. Подумать только, и она еще совсем недавно просила сына дать этой девице еще один шанс!

— Может быть, он передумает, если вы поговорите с ним. Он так высоко ценит и уважает вас, Дотти… я уверена, он прислушается к вашему мнению.

— Уайет такой упрямый, — сказала Дотти. Да, она оговорит сына, это единственный способ выкрутиться из этой ситуации дипломатическим путем. — С ним очень трудно. Он всегда должен настоять на своем. А до чего груб! Просто невыносимо. Совсем не похож на отца характером, должна признаться. Его отец был истинный джентльмен, без страха и упрека.

— Уайет тоже джентльмен, — не сдавалась Корнелия. — У него безупречные манеры — просто он не желает ими пользоваться.

— И потом эти его постоянные путешествия, — продолжала Дотти. — Я никогда не знаю, в какой точке земного шара находится мой сын. Не представляю, чтобы человек с таким характером мог построить серьезные отношения.

Корнелия поняла, что ей не завербовать Дотти в свои сторонники, ее лицо на миг исказилось злобой. А Дотти нервно перевела разговор на другую тему:

— Как это замечательно, милая, что вы решили заняться делами музея. Нам нужны молодые люди, которые осознают свою ответственность перед обществом.

— О да, я очень хорошо осознаю свою ответственность перед обществом, — Корнелия откинулась на спинку кованого чугунного стула и сложила руки на груди. — Я вхожу в состав тридцати семи комитетов.

Дотти была потрясена.

— Тридцати семи, вы сказали? Да как же у вас на все хватает времени?

— Многим нужно просто мое имя, для рекламы. Ну, знаете, чтобы привлекать людей на разные мероприятия. А я рада, что могу помочь.

— Понимаю, — сказала Дотти. Наглость этой девицы просто пугает. И это — будущее правления Музея Флаглера? — Да, мир неузнаваемо изменился со времен моей молодости. В вас, молодых, гораздо больше… энергии. — Она взглянула на часы. — Мне пора. В три теннис. Рада была повидать вас, Корнелия. Передайте от меня привет родителям.

— Обязательно, — Корнелия уже не считала нужным скрывать свое недовольство. — Уайет не собирается сюда приехать?

— Увы, вряд ли. Работа не позволяет ему отлучиться из Нью-Йорка.

Дотти внимательно наблюдала, как Корнелия воспримет это сообщение. Дамы поднялись и, холодно обменявшись поцелуями, расстались.

Люси бросила на пол свою взятую напрокат сумку “Биркин” и заперла дверь Элоизиной квартиры. Забавно, она уже давно чувствовала себя здесь как дома. Именно о таком доме она всегда мечтала — истинно женском, в нежных, теплых тонах, с мягкой, удобной мебелью. Она достала из сумки зазвонивший “Блэкберри” — последняя модель, только что купленная Уайетом, — и рухнула в кресло. Все тело у нее болело благодаря стараниям Деррика, мучительно пульсировало в голове, и за это надо было благодарить Уайета. “Абонент неизвестен”.

— Алло, — сказала она, включив мобильный.

— Что же ты не сообщила мамочке, что переезжаешь?

О черт, Рита! Люси слышала в трубке такой знакомый гул бара “О’Шоннеси”.

— Я оставила тебе на этой неделе пять сообщений на автоответчике, — продолжала Рита. — Мои ногти вернулись обратно! Твой хозяин вложил в посылку записку: ты, говорит, больше месяца не забираешь почту, и он не знает, где тебя искать. Славный парень. Холостой?

— Женатый, — буркнула Люси. Она не посвящала мать в произошедшие в ее жизни перемены, потому что не знала, как описать свои новые обстоятельства. Ведь Рита, почуяв деньги, тут же к ней заявится. — Я сейчас присматриваю за домом приятельницы, она уехала. Это ненадолго.

Не то чтобы правда, но и не совсем ложь.

— Тогда дай мне свой адрес. Я перешлю тебе ногти. Кстати, получилось потрясающе. Ты просто обалдеешь от Опры Уинфри в ее разных весовых категориях. Твой босс оторвет их с руками.

— М-м-м…

Люси дала Рите адрес Элоизы.

— Так ты покажешь их Ноле Синклер? Это золотая жила, уж ты мне поверь…

— Ноле? Не самый удачный кандидат. — Это еще слишком мягко сказано, учитывая, что она не считает Люси за человека и месяц назад с треском выгнала. — Нола грызет ногти.

Рита ахнула. Грызть ногти, считала она, преступление, такое же, как жечь книги. Даже хуже. Но она спохватилась.

— Что ж, в Нью-Йорке пруд пруди потенциальных инвесторов. Может быть, мне стоит переехать пока к тебе, мы бы вместе это дело пробили. Я возьму тебя в долю, пятнадцать процентов твои. Или десять. Что скажешь? Десять процентов от миллиона долларов… в общем, это очень даже неплохие деньги.

Люси чуть не застонала. Именно этого она и боялась: что явится Рита и отнимет у нее лучший шанс, который предложила ей жизнь. Если она узнает про Уайета, то вцепится в него мертвой хваткой.

— Я попробую тут кое с кем переговорить, — сказала она. — Она не лгала, переговорить она, конечно, переговорит, но не о Ритиных дурацких ногтях. — Посмотрим, что можно будет сделать. Ты пока наберись терпения.

К великому ее облегчению Рита вроде бы согласилась. Люси нужно только, чтобы мать не врывалась в ее жизнь всего два с половиной месяца, те самые, что остались до бала “Модный форум”. После бала все чудесным образом изменится, она поступит на работу к знаменитому дизайнеру, снова начнет зарабатывать себе на жизнь и сможет помогать Рите. Нужно только немного подождать.

Едва Фернанда Фейрчайлд оторвалась от бортика, как ее ноги в безобразных, взятых напрокат коричневых коньках стали разъезжаться. (Она просила дать ей белые, они больше подошли бы к ее куртке с гофрированными рукавами и кашемировой шапочке, но ей сказали, что коричневые — последний писк.) “Паркер!” — взвизгнула она, забыв о всякой выдержке и изо всех сил размахивая руками, чтобы не шлепнуться. Паркер, настоящий спортсмен в пуховом стеганом жилете и меховых наушниках, бросился ее спасать. “Спасибо, — сказала она, обретя равновесие. — А для вас лед просто родная стихия”. Фернанда удивилась, когда Паркер выбрал местом их третьего свидания каток “Уоллман”, эту ловушку для туристов, и просто не могла прийти в себя от изумления, обнаружив, как сильно ей здесь нравится. Паркер принес с собой огромный термос с горячим какао плюс большой пакет пастилы и явно забавлялся беспомощностью Фернанды.

— Думаете, я пригласил бы вас на каток, если бы не умел кататься? Я играл в школьной хоккейной команде, — сказал Паркер, поддерживая ее под руку. Они плавно обогнули угол и даже не столкнулись с восьмилетним пижоном, который чуть не подрезал их. — Хоть это и было тридцать лет назад.

Когда он засмеялся, от уголков глаз побежали лучики морщин. Если бы Фернанда увидела такое на своем лице, она бы ужаснулась, но морщинки Паркера ей почему-то показались ужасно милыми.

— В последний раз я каталась на коньках, когда мне было пять лет, — она неожиданно ударилась в воспоминания. — За нашим старым домом в Бедфорде был пруд, и папа как-то раз позволил нам с Максом покататься в воскресенье, когда мама куда-то ушла. Я была в восторге, никак не хотела уходить. Ноги ужасно замерзли, так что папа отнес меня домой на руках.

— У вас был собственный каток?

— Быть-то был, да только нам от него не было никакой радости. Мама нас слишком уж опекала.

— Я ее понимаю, — Паркер слегка сжал ее руку перед очередным поворотом. — Зато теперь вы можете наверстать упущенное. Катайтесь сколько душе угодно!

Паркер отпустил руку Фернанды и стал описывать вокруг нее круг.

Но тут ее снова подсек нахальный восьмилетний чертенок, и она опять отчаянно забарахталась, стараясь не упасть. “Ай!” — закричала она. Паркер вновь подхватил ее под руку.

Фернанда уже давно относилась к свиданиям как к работе: наверное, с таким же чувством актриса идет на прослушивание. Но на этот раз с Паркером она ничего подобного не ощущала.

— С кем сегодня ужинаете? — спросил он, скользя рядом с ней.

— С мамой… — любому другому она придумала бы что-то более романтическое, но с Паркером ей не хотелось притворяться, — но я могла бы передоговориться на другой вечер.

— А может быть, мы поужинаем втроем?

Фернанде захотелось ущипнуть себя.

— Правда? Я думаю, она с удовольствием.

— Отлично, — Паркер потер руки с нескрываемым воодушевлением. — Не поехать ли нам ко мне? Я неплохо готовлю.

— Вы еще и готовите?

Он улыбнулся.

— Я после университета целый год учился в Кулинарной академии “Кордон Блё”, только потом сирены мира финансов соблазнили меня своими сладкими голосами.

Она остановилась.

— Стоп, Паркер, карты на стол.

— Вы о чем?

— Таких безупречных мужчин не бывает. За всем этим кроется какой-то подвох. Вы ходите на концерты этой нимфетки Ханны Монтаны? Храните срезанные ногти?

— Подвох? — Паркер в задумчивости потер подбородок. — Да нет, вроде бы. Хотя, конечно, есть мистер Пусик…

Только этого не хватало!

— Звучит пугающе, но на самом деле ничего страшного. Это хорек.

Ничего страшного?! Да это просто гадость! Фернанда не любила зверей. Вот когда их превратили в нежнейший мех и сшили из меха манто, это уже другой разговор. Даже к собственным таксам, Джорджу и Барбаре, она была почти равнодушна.

— Мистер Пусик изначально принадлежал моей бывшей супруге — это ей он обязан своим кошмарным именем, но она оставила его мне, вот я и взял его под опеку. Очень славный и умный зверек, надо только с ним подружиться.

Фернанда вежливо кивнула, но мысленно отправила приблудного пасынка в школу-интернат. Она не допустит, чтобы какой-то паршивый грызун помешал ее счастью. Паркер был именно тот, кого она искала. Она представляла себе их будущую совместную жизнь: двое прелестных детей, просторная квартира на Парк-авеню, загородный дом в Хоуб-Саунде, ей больше не придется жить вместе с матерью. Она бросит работу и полностью сосредоточится на усовершенствовании собственной фигуры, убранстве интерьеров и устройстве детей в престижные школы. Она блаженно размечталась и не заметила, как носок конька попал в глубокую выбоину, качнулась назад и стала падать, но льда коснуться не успела, руки Паркера подхватили ее. Со стороны можно было подумать, что Фернанда Фейрчайлд упала в обморок.

Элоиза понятия не имела, как ей вести себя с симпатичной молодой женщиной, которая сидела рядом с ней на заднем сиденье “мерседеса”. Трип чуть не с ножом к горлу навязал ей Люси Эллис — дескать, займитесь собой, женщины это так любят, — и вот теперь Рауль вез их в благоухающий розовым маслом спа-салон на Пятой авеню. Понимания Элоиза не ждала, и в любом случае она предпочла бы провести пятницу иначе.

— Вы, наверное, думаете про меня: “Что за странная особа”, — сказала Люси, прервав молчание. Она теребила рукав своего палевого кашемирового свитера, разглаживала на коленях темно-серые брюки. Казалось, она чувствует себя неловко и скованно в своей одежде, точно маленькая девочка в накрахмаленном рождественском платье.

— Что? Ну конечно нет. Вы… вы очень славная девушка.

Элоиза смотрела в окно на магазин “Бергдорф Гудман”, не зная, что еще сказать. Разве может не насторожить девушка, которая согласилась стать объектом фантастического социального эксперимента Уайета? Как не отнестись к ней свысока, если ее убогое честолюбие не простирается дальше желания стать светской львицей? Конечно, разработка модных тенденций не совсем то, что “Врачи без границ”, но все равно Элоиза гордилась своей независимостью.

— Я хочу еще раз поблагодарить вас за то, что вы позволили мне жить у вас в квартире, — сказала Люси, когда они попрощались с Раулем и направились к золоченым дверям салона. — Мне так неловко, я выжила вас из вашего собственного…

— Ерунда, нам с Трипом давно пора съехаться. Все замечательно.

Она улыбнулась, скрывая досаду — до чего же Люси не уверена в себе. Конечно, Элоиза далеко не в восторге от того, что в ее гостевой спальне поселилась какая-то незнакомая ей особа, да еще купается в ее сделанной под старину, на львиных лапах ванне. Однако благодаря Люси они с Трипом наконец-то стали жить вместе, поэтому Элоиза не жаловалась. Да и вообще Люси у нее всего на три месяца. После чего, как объяснил ей Трип, она будет снова выпущена на волю — а Элоиза тогда, возможно, продаст свою квартиру.

— Все равно, большое спасибо, — Люси, вероятно, почувствовала, что дальше эту тему развивать не стоит. — Уайет сказал мне, что вы стилист.

Элоиза кивнула.

— Да, занимаюсь этим с тех пор, как окончила университет. Все время в разъездах, устаю, но я очень люблю свою профессию.

Они подошли к сурового вида девушке за стойкой регистрации.

— Думаю, мы записаны на фамилию “Питерс”. Маски для лица и массаж.

— Уайет вам говорил, что я хочу стать модельером? — спросила Люси, следуя за девушкой в шикарную раздевалку, где на двух соседних кабинках значились их имена.

У Элоизы взлетели брови — не удержалась. Чего она не переносила, так это бездарных светских львиц, а уж если эта дура еще думает, что, стоит ей только пожелать, и она тут же станет второй Дианой фон Фюрстенберг, от такой надо бежать на край света. Они не понимают, что здесь нужны талант, фантазия и тяжкий, упорный труд.

— Поздравляю, — сказала она с притворным энтузиазмом, надеясь, что Люси не попросит ее поделиться своими связями. Только этого ей не хватало.

— Не знаю, что у меня получится, но это моя заветная мечта. Я с детства шью, чуть ли не с пеленок, и у меня целая коллекция моих собственных эскизов — роскошные вечерние платья, какие я никогда не могла себе позволить. Знаю, я самая обыкновенная девушка из Миннесоты и мои шансы преуспеть близки к нулю, но я просто не могу отказаться от своей мечты.

Элоиза накинула белый махровый халат. Она решила поговорить с Люси откровенно.

— И вы считаете, что Уайет — ваш счастливый билет? Чтобы заявить о себе в мире моды одного только социального статуса недостаточно.

Люси вспыхнула, но тут же горячо закивала головой.

— Знаю, знаю. Только сама я, когда работала у Нолы Синклер, выше швеи в пошивочном цехе не поднялась.

— Вы работали у Нолы?

Люси заколебалась.

— Да, в общем-то… вы случайно не помните, как месяц назад официантка провалилась под подиум?

— Разве такое забудешь!

— Это была… в общем… — и Люси показала пальцем на себя.

Элоиза сразу же почувствовала симпатию к девушке.

— Это были вы? Бедняжка! Я так расстроилась, когда это произошло… видно же было, что вы сильно ушиблись. И я уверена, что Нола вас по головке не погладила…

— Она меня выгнала. Мне и до того жилось несладко, а тут и вовсе тупик. Ну, я и начала подумывать о предложении Уайета сделать из меня светскую даму. Когда эксперимент закончится, я надеюсь, мне удастся устроиться к кому-нибудь из восходящих светил моды, ну например к Такуну или Изабель Толедо, где я смогу пройти хорошую школу. Понимаете, такую работу легче получить, когда у тебя есть связи. А уже потом, когда-нибудь, я хотела бы сама стать художником-модельером.

Элоиза вынуждена была признать, что во всем этом есть смысл.

— Чтобы стать художником-модельером, нужно хорошо знать свое дело. Нужны талант, фантазия, труд.

— Знаю, — сказала Люси. — Даже страшно становится, но мне так этого хочется.

Девушек провели в салон косметологов, где воздух благоухал эвкалиптом, а по стене из камней струилась вода. Элоиза почувствовала, что Люси ей нравится, она даже не ожидала такого. Они уселись в махровые шезлонги.

— Предлагаю игру. Хотите угадывать, кому из королей моды принадлежит то или иное крылатое выражение? Например: “Я всегда ношу свитера задом наперед. Так смотрится более эффектно”.

— Диана Бриланд. Дальше!

Элоиза кивнула.

— “У женщины, которая не пользуется духами, нет будущего”.

— Коко Шанель.

— “В тяжелые времена мода всегда возмутительна”.

Люси на миг растерялась.

— А вот здесь мне нужна подсказка.

— Итальянка, связана с Дали, мать Маризы Беренсон…

— Ах да, конечно, Эльза Скьяпарелли. Я знала, только…

— Кого считают создателем мини-юбки?

— М-м-м, Мэри Куант? Во всяком случае, благодаря ей это дитя лондонских улиц завоевало весь мир.

Элоиза была удовлетворена.

— А какое направление выбрали вы? То есть как модельер?

Люси вздохнула. В это время косметолог покрывала ее лицо густым слоем крема.

— Знаете, я еще не определилась. Мне постоянно хочется чего-то нового. Сегодня я пытаюсь работать в стиле “Эрве Леже” и одеваюсь в обтягивающие платья, а завтра — возвращаюсь к вариациям винтажной классики “Шанель”. И совершенно не представляю, что будет послезавтра.

“Первая ошибка, — подумала Элоиза, — и самая серьезная, если хорошенько подумать”. Ни один из успешных модельеров, насколько ей было известно, не метался между стилями. Конечно, порой что-то менялось, но главное всегда оставалось неизменным. Нет, Люси Эллис, это не годится. Надо вам это понять, иначе ничего не получится. Но вслух этого Элоиза не произнесла. Она ведь только что познакомилась с девушкой и без того была с ней достаточно откровенна.

— Он и у Таунсендов не был? — спросила Корнелия, резко повернув руль серебряного “ягуара”, иначе сбила бы женщину, переходившую Уорт-авеню с ребенком в прогулочной коляске. Она прижала телефон к плечу и громко засигналила.

— Ни слуху ни духу, — сообщила Фернанда. — Уже две недели, как его никто не видел. И это очень, очень странно. Его мать в самом деле сказала, что он в Нью-Йорке? Ты уверена?

— Совершенно. Она чуть не рыдала, что он в Рождество бросил ее одну. И кто бы стал его за это винить, очень ему интересно с этой старой каргой.

Фернанда заговорила тише. В аукционном доме “Кристи” она делила кабинет еще с двумя ассистентками, громко разговаривать не могла, и это раздражало Корнелию.

— Но Чаннинг говорила мне — ее прислуга дружит с одним помощником официанта из ресторана “Сэнт Эмброз”, — так вот, он доставляет уйму всякой еды в квартиру Уайета. Видно, он прочно засел там с Трипом.

— Вдвоем? И больше никого? — спросила Корнелия, собравшись с силами, чтобы услышать имя женщины, занявшей (конечно, всего лишь временно) ее место. Не так уж это ее интересует, но хочется знать все факты.

— Говорят, вдвоем. Не понимаю, как Элоиза все это терпит. Мало того, что Трип отказывается…

— Бедняжка, — сказала Корнелия, хотя ничуть ей не сочувствовала. Элоиза и Фернанда под стать друг дружке — размазни и тряпки: идут на поводу у мужчин, а когда мужчины перестают с ними считаться, льют слезы. Корнелия резко завернула за угол, подъехала к дому Рокменов и поставила машину. А вот она не такая, она не будет сидеть сложа руки.

— По крайней мере они с Трипом все-таки съехались, — сказала Фернанда. — Она сейчас все время у него — наконец-то перевезла к нему весь свой зимний гардероб.

— Послушай, детка, мне надо бежать. Я уже запарковалась…

— Подожди! — в отчаянии взмолилась Фернанда. — Мне до смерти хочется поделиться с тобой чем-то очень приятным. Ты помнишь Паркера?

— Ну конечно, я помню Паркера, — Корнелия закатила глаза, захлопнула дверцу и пошла к дому. Фернанда обхаживает этого типа чуть ли не полгода. — Скоро стукнет пятьдесят, бог нос семерым нес, да одному достался, разведен. И что?

— Вообще-то ему сорок пять, — поправила Фернанда. В ее голосе явственно слышалась гордость. — Мы сегодня с ним обедаем. Мы уже пятый раз встречаемся! Пятое свидание! Вчера он приглашал меня в оперу и…

— В оперу?! Да он из каменного века!

— Ничего подобного, было потрясающе. Слушали “Кандида”. Сидели на самых лучших местах…

— Хорька своего он тоже в оперу водил? — Корнелия зашлась смехом. — Тамсин мне о нем рассказывала. Прости, но я не представляю, как можно держать дома такую гадость.

— Как ты можешь так говорить, ты же не…

— Хорек сидел под его креслом? В клетке?

— Корнелия, ну пожалуйста. Он очень милый человек. Приготовил ужин для нас с мамой, кто еще на такое способен? Мама от него в восторге, естественно. Знаю, пока еще рано говорить, но все вроде бы должно получиться.

— Потрясающе. Нет, серьезно, это потрясающе. Ты полна эмоций, и это самое главное, — Корнелия отвела телефон от губ. — Привет, Пабло! Я сейчас приду… Ферн, прости, это мой новый инструктор по пилатесу. Он меня ждет…

— Ну иди, иди! Мне просто хотелось поделиться. Увидимся в воскресенье. Я позвоню, когда мы с мамой прилетим.

Но Корнелия уже отключилась. Она вошла в родительский дом, и в остуженном кондиционерами помещении руки ее сразу же покрылись гусиной кожей. Она схватила свою почту, которая была сложена на подносе чистого серебра, сбросила босоножки и направилась в кабинет.

Вынула из стопки присланных изданий последний номер “Таунхауса” и с разочарованием увидела, что ее лицо больше не украшает обложку. Героем обложки на нынешней неделе был Тео Голт, он полуприсел на край своего рабочего стола “Дордони”, а сверху было написано “Голт гуляет по Готему”. Над столом висела фотография в рамке, на ней Корнелия увидела Тео, к которому с одной стороны прильнул Джей-Зи, а с другой — Бейонсе. Надо будет позвонить ему, поздравить. И, конечно, заодно напомнить, что следующей яркой звездой, которая взойдет на музыкальном небосклоне, будет она.

Кинувшись в кресло, она стала жадно листать глянцевые страницы. Вот она на концерте в филармонии в этом безумно сексуальном платье “Дерек Лам”, которое так изумительно подчеркивает восхитительное сочетание узких рук и пышного бюста. А вот она рядом с Уайетом на презентации “Таунхауса”, он высокий темноволосый красавец — идеальный кавалер для нее, миниатюрной красавицы-блондинки. На лице у него, правда, кислое выражение, и в камеру он не смотрит, однако его рука обнимает ее за плечи. Рассматривая эту фотографию, она стала успокаиваться. Снимок напомнил ей, что всем, кто читает этот журнал — а читает его весь окружающий мир, — ее жизнь представляется недосягаемо прекрасной и безоблачно счастливой.

И она преисполнилась еще большей решимости вернуть Уайета. А Фернанда пусть развлекается со своим дряхлым разведенным уродом, ей, Корнелии, наплевать. Уж ей-то не грозит одиночество.