Светская львица за одну ночь

Глава 14

Дотти Хейз — в пурпурном платье, в ушах бриллианты размером с виноградину — наслаждалась тишиной и покоем за коктейлем из водки и лаймового сока в ожидании гостей, которые начнут съезжаться через час, как вдруг хлопнула входная дверь и в дом ворвался ее сын.

— Мама! Ма-а-а-ма-а-а!

Она съежилась, но на зов не отозвалась. Он что, надеется, что она будет орать ему в ответ, как будто они дети, играющие в бассейне в “Марко Поло”? Дотти зажмурилась и для успокоения отпила глоток своего напитка.

— По-моему, сэр, она в библиотеке, — призналась Уайету Грасиэла.

— Вот ты где! — вбегая, воскликнул он.

Тишина и покой мгновенно разбились вдребезги.

— В этом доме всегда было слишком много комнат.

Его лицо раскраснелось от холодного ветра, и Дотти, как всегда, изумилась — до чего же он похож на ее покойного мужа. Та же густая шапка темных волос на голове, тот же высокий рост, атлетическое сложение, тот же живой взгляд серо-голубых глаз. Но на этих внешних чертах сходство заканчивается. Как ни любила Дотти своего сына, она не лгала Корнелии, говоря, что ее бесконечно огорчают недостатки Уайета. Ее сын уже много лет как плывет по воле волн, разменивает незаурядный талант в погоне за удовольствиями, без конца меняет женщин. Она не могла думать об этом без мучительной боли и поэтому заставляла себя не думать. Она вынуждена была признать, что ее сын, ее умный, красивый, столь щедро одаренный единственный сын — в сущности пустоцвет. Может быть, она оказалась плохой матерью. Как бы там ни было, сейчас уже ничего не исправить. Ему скоро стукнет сорок, и он слишком закоснел в своих привычках.

— Нашел-таки меня, — вздохнула Дотти. — Ты сегодня рано. Виски?

— Да, чуть позже. Я хочу с тобой поговорить.

— Очень рада, — сказала Дотти. — Кто бы мог подумать — после того как ты не приехал на Рождество.

Она очень расстроилась, что он не прилетел к ней во Флориду, хоть и предлагала прислать за ним частный самолет. Уайет был единственный, кто остался у нее из родных, не считая сестры Лидии, унылой особы с длинным острым носом, которая посвятила свою жизнь разведению английских спрингер-спаниелей и никогда никуда не ездила.

— Хорошо, что ты пришел. Может быть, я сумею убедить тебя вести себя нынче вечером прилично. Не хочу никаких конфузов.

— С чего ты взяла, что я устрою конфуз?

— Потому что знаю тебя уже тридцать семь лет. Ты ведешь себя чудовищно, и сам это отлично знаешь, а такое поведение бросает тень на женщину, которая тебя воспитала.

— Ну нет, нельзя винить во всем одну только Маргарет.

Дотти подняла глаза к небу.

Он сел на кушетку и положил ноги в ботинках ручной работы “Джон Лобб” на кофейный столик.

— У меня новость. Грандиозная новость. Издательство Гарвардского университета хочет опубликовать мою первую книгу. Альфред Киплинг будет сам ее редактировать. Я только что подписал договор.

Дотти ахнула.

— Уайет, дорогой, да это просто замечательно!

Неужели это правда? Дотти надеялась, что на этот раз все серьезно, что Уайет нашел в себе достаточно воли. Ради такого можно простить отсутствие на рождественском ужине.

— А о чем ты будешь писать, расскажи.

— Я ставлю антропологический эксперимент, его цель — изучить роль воспитания и природных факторов в формировании социального статуса. Я прослеживаю рождение новой американской альфа-особи. Это занимает все мои мысли. Если эксперимент удастся, книга произведет эффект взорвавшейся бомбы.

— Ты опять изучаешь шимпанзе? Обезьян?

— Нет, людей. Ты ведь знаешь, меня давно волнует вопрос, насколько сильно наше поведение похоже на поведение наших ближайших родственников-приматов. Словом, ты через несколько минут ее увидишь, — сказал Уайет. — Она придет с Трипом и Элоизой.

— Она?! — интерес Дотти сменился тревогой. — Она придет ко мне на ужин? Нужно сейчас же сказать Грасиэле.

— Я ей скажу. Думаю, Люси тебе понравится. Она не из тех, кто родился с серебряной ложкой во рту, но быстро осваивает науку, какой серебряной вилкой что надо есть — и в прямом, и в переносном смысле. У нее есть… она девушка целеустремленная.

“Целеустремленная девушка” в устах ее сына означало, что ужин Дотти может быть самым непредсказуемым образом испорчен.

— Как это на тебя похоже, Уайет. Скажи мне по крайней мере, что она выросла не среди волков.

— Нет-нет, ее вырастила мать-одиночка, простая женщина, в Миннесоте. Пожалуйста, не волнуйся. Я уже почти месяц дрессирую девушку, и она делает успехи. Но с уверенностью судить о том, насколько хорошо она освоилась с новой ролью, можно будет лишь после того, как она начнет вращаться в обществе.

Дотти почувствовала, что у нее приближается приступ головной боли.

— Я совершенно не понимаю, что ты такое говоришь, но поверь, ты выбрал самое неудачное время. Социальный эксперимент в моем доме, за ужином — у меня просто нет слов! Во-первых, куда я ее посажу?

— Рядом со мной, — предложил Уайет. — Я смогу за ней приглядывать. Не позволю ей пить из чаши для ополаскивания пальцев и облизывать тарелку.

Дотти быстро перетасовала в уме сидящих за столом гостей. Ее редкий талант их рассаживать граничил с гениальностью.

— Ладно, так и сделаем. А как ее зовут? — спросила она.

— Люси Эллис. Ничего страшного не случится, обещаю. Я научил ее вести себя в обществе…

— Как человек, совершенно не умеющий вести себя в обществе, может научить кого-то хорошим манерам? Не ты ли недавно сказал моей приятельнице Миллисент, что она похожа на ее любимого французского мопса?

Уайет рассмеялся.

— Признаю, я не был образцом любезности, но наблюдения дают основание утверждать, что после долгого совместного проживания хозяева и их домашние любимцы…

В дверях появилась служанка в синем форменном платье.

— Миссис Хейз, гости пришли.

— Спасибо, Грасиэла. Попросите, пожалуйста, Пэм написать гостевую карточку для Люси Эллис. Она будет сидеть справа от Уайета. А Мими Резерфорд-Шоу между Банкрофтом Стивенсом и Роджером Розенталем. Слава богу, у нас за столом оказался свободный кавалер.

Уайет поднялся вслед за матерью.

— Люси пока о книге ничего не знает. И очень важно, чтобы никто не узнал, кто она такая на самом деле. От этого зависит моя карьера.

— Конечно, я никому не расскажу о твоем странном эксперименте. Бедная девушка. Считаешь, меня надо просить, чтобы я не ставила свою гостью в неловкое положение?

— Я очень благодарен тебе за поддержку, мама.

— Почему ты решил, мой дорогой, что я тебя поддерживаю? — Дотти тяжело вздохнула. Она никогда не могла сказать сыну “нет”, и это многое объясняло.

— Марта, приветствую! — Уайет окунулся в витающее вокруг унылой вдовы облако духов “Амариж” и поцеловал ее в щеку. При виде его на лице Марты Фейрчайлд отразилось удивление — он редко появлялся на приемах, которые устраивала его мать, — но оно тут же сменилось привычным выражением кислого безразличия. За спиной стояли ее дети, Макс и Фернанда, которые произвели на Уайета впечатление скорее подростков-переростков, а не взрослых людей. Макс являл собой идеальное доказательство в подтверждение теории, что голубокровный инбридинг в течение многих поколений лишает эту самую голубую кровь кислорода. А вид темноволосой, с бегающим взглядом Фернанды мгновенно заставил Уайета насторожиться. Фернанда, он знал, находится в рабском подчинении у Корнелии, богатой, дерзкой, гламурной красавицы, а Фернанда обо всем этом только мечтает. Надо ему вести себя очень осмотрительно, ведь она опишет Корнелии прием в мельчайших подробностях, включая новость — рядом с Уайетом сидела высокая, яркая, никому не известная девушка. Уайет не хотел, чтобы после сегодняшнего приема о Люси заговорили. Пусть лучше ее дебют пройдет тихо — так новая яхта сначала проходит испытания в гавани и только потом выходит в открытое море.

— Значит, ты вернулся из… я забыла, где ты был на этот раз? — спросила Фернанда.

— Я был здесь.

Он знал, что она старается как можно больше выведать, и потому был лаконичен.

— Тебя очень не хватало на благотворительном балу Красного Креста. В этом году это было что-то грандиозное.

— Не сомневаюсь, — сказал Уайет. Он посмотрел поверх костлявого плеча Фернанды — не появились ли Трип с Элоизой и Люси. Теперь, когда гостиную матери заполнил цвет высшего общества, Уайет не мог не ощущать легкого волнения по поводу своей протеже — удержится она на поверхности в этих коварных водах или утонет? Она по-прежнему способна выкинуть что угодно.

Большая часть нью-йоркского общества разъехалась на каникулы, и он рискнул несколько раз вывести ее в ресторан, где они ужинали никем не замеченные. Три дня назад они были с Трипом и Элоизой в “Амаранте”. Уайет внимательно изучал сидящую напротив него за столиком утонченную, очаровательную молодую женщину, которая свободно поддерживала разговор о выставке рисунков Рембрандта в Метрополитен-музее, где они побывали днем. Ежедневная многочасовая ходьба с томом “Светского календаря” на голове избавила Люси от тяжелой, неуклюжей походки, теперь она двигалась легко, словно и не стеснялась своего высокого роста, и не скрючивалась, как горбунья, когда разговаривала с Трипом, который едва доставал ей до подбородка. Суровые нескончаемые уроки фонетики очистили ее речь от мусора междометий и отучили от “аканья”, которое заставило Уайета поклясться, что ноги его не будет в миннесотской тундре.

Занимаясь спортом дважды в день, она очень быстро похудела, и выяснилось, что у нее крепкое, но женственное тело. Ей никогда не стать хрупкой ланью, но она стройна, у нее спортивная фигура и вид такой, будто она по субботам играет в хоккей на траве в парке Уэллсли. У нее появилась талия, а когда недавно Уайет заглянул в спортзал, где она занималась, он невольно залюбовался красотой ее длинных, стройных ног. Благодаря здоровому питанию, физическим нагрузкам и еженедельным питательным маскам ее кожа излучала свет. Она знала, о чем следует говорить за ужином — то есть, в сущности, ни о чем, — и знала, как именно об этом “ни о чем” следует говорить: сдержанно и не слишком увлеченно. И, что не менее важно, она знала, “кто” она: они так основательно отрепетировали рассказ о ее семье, что она даже начала гордиться состоянием, которое ее предки якобы нажили на продаже древесины.

И все равно она непредсказуема. Стоит ему вздохнуть с облегчением, как Люси Джо тут же выскочит в своем прежнем обличье: исковеркает французскую фразу, которой он ее научил, чтобы вставить в нужном месте в разговор, высморкается за столом, начнет выяснять, сколько стоит такая-то вещь. Слишком часто улыбается, иной раз, как ему кажется, не к месту, дома носит широкие штаны, даже когда не занимается йогой, и шлепанцы, употребляет выражения типа “вот это класс!” и “фантастика!”. В тот вечер в “Амаранте”, когда он увидел, как она рассматривает отражение своих зубов в лезвии ножа для сливочного масла, он почувствовал, что надежды, которые он возлагал на сенсационный успех своей книги, рушатся у него на глазах. О каком успехе может идти речь, если не будет триумфа в конце? И уж конечно, он проиграет пари Трипу — прощай его часы, а уж какой удар по его самолюбию. Сегодняшний вечер, он знал, может стать первой победой в его эксперименте с Люси, но может стать и сокрушительным поражением.

— Уайет, ты что? — обиженно сказала Фернанда. — Я спросила тебя, пойдешь ли ты на свадьбу Тамсин и Генри?

— Прости, — ответил он. — Я задумался.

Фернанда сочувственно положила руку ему на рукав.

— Ну что ты, я так тебя понимаю. Как тут не волноваться, ведь ты встретишься с Корнелией в первый раз после…

Уайету показалось, что громкий гул голосов в гостиной затих.

— Что ты такое говоришь? — прошипел он с такой яростью, что Фернанда попятилась. — Никакой Корнелии сегодня здесь не будет!

— Как, разве твоя мама тебе не сказала?

— Прошу меня извинить.

Уайет устремил на мать испепеляющий взгляд. Ведь она же знает, что он расстался с Корнелией, даже была довольна их разрывом. О чем она вообще думала?! Ему не только противно видеть Корнелию, ее присутствие здесь сегодня вечером может привести к катастрофе: ведь Люси еще не готова к неприятельскому огню. Уайет так резко шагнул в сторону, что отдавил ногу Максу, бросился через всю гостиную к матери и прервал ее беседу с коллекционером голландских изразцов Ларсом ван Севером и его супругой.

— Как ты могла пригласить к себе в дом Корнелию и ничего мне не сказать? — прошипел он. — Я думал, мы с тобой пришли к единому мнению об этой особе.

— Пришли. И мое мнение ничуть не изменилось. Эта девица — настоящий паровой каток. Мне позвонила Марта Фейрчайлд и попросила ее пригласить, я ей сказала, что не могу, гостей и без того перебор, но она так настаивала, была готова остаться дома и отдать приглашение Корнелии. Всё, Фейрчайлды у меня в последний раз, век живи — век учись. Мне не удалось найти благовидного предлога, чтобы отказать.

— Но уж в следующий раз изволь его найти.

Дотти положила руку на рукав Уайета и посмотрела на сына с материнской тревогой.

— Никогда не видела, чтобы ты так волновался. Ты влюблен в эту девушку Люси?

Уайет посмотрел в сторону двери и увидел на пороге гостиной Трипа с Элоизой и Люси, которая шла за ними; ее темные волосы блестели на фоне дубовых панелей.

— Вот она, только что вошла! — воскликнул он, чувствуя, как на него вновь накатывает волна паники. — Поздно. Я буду просто всеми силами стараться держать их на как можно более далеком расстоянии друг от дружки. — Он схватил стакан виски и сделал глоток. — А что касается твоего вопроса, я влюблен в свою книгу. Преждевременная встреча с Корнелией может погубить все, ради чего мы с Люси трудимся.

Дотти Хейз проследила за взглядом сына и увидела в двух шагах от Трипа и Элоизы статную, прекрасно сложенную молодую женщину, которая осматривала комнату большими темными глазами. На ней было платье цвета персидской сирени, перехваченное поясом, который подчеркивал женственность фигуры. Темно-каштановые шелковые волосы были уложены в гладкую прическу, в ушах были подвески из настоящего океанского жемчуга. Ноги в изящнейших туфлях “Роже Вивье” казались неправдоподобно длинными. Дотти Хейз давно не видела такой красавицы.

— В книгу ты влюблен, как же, — сказала она сыну.

С портретов предков, которыми была увешана гигантская гостиная Дотти, на Люси глядели суровые лица, напоминая ей, что она здесь — случайно затесавшаяся самозванка. Если бы эти важные господа узнали, кто она такая, ее послали бы разносить шампанское. Так уже однажды случилось.

Она вздрогнула и стала с опаской всматриваться в гостей. Пугало не только то, что все здесь были безупречно одеты, хотя именно так и было. Одежда мужчин была от частных портных с Сэвил-Роу, костюмы сидели на них как влитые, нигде не тянуло, не морщило, шелковые галстуки были мягких приглушенных тонов. Но особенно поражали женщины — в прелестных коктейльных платьях и осыпанных драгоценностями туфлях, изготовленных в единственном экземпляре. В кружащей голову атмосфере роскоши и богатства сверкающие в ушах дам бриллианты в пять карат почему-то не казались такими уж огромными. Вот глаза Люси остановились на даме постарше с серебряными волосами и тремя рядами прекрасного жемчуга на шее, так эффектно смотревшимися на фоне темного бархатного жакета, рядом с ней стояла молодая брюнетка со скулами, как у Марии Шрайвер. Обе дамы показались ей смутно знакомыми, но ведь среди знаменитостей Нью-Йорка особенно много тех, кому принадлежат богатство и власть. “Этим людям ничего не надо доказывать”, подумала Люси. И еще она подумала, что вот сейчас, в эту минуту, она после долгих недель обучения наконец-то поняла, в чем состоит разница между старыми и новыми деньгами.

Как ребенок, цепляющийся за подол матери, Люси старалась не отстать от Элоизы, которая двигалась по гостиной Дотти, здороваясь с гостями. Какое счастье, что у нее есть Элоиза! С того дня, что они провели вместе в салоне красоты, ее спокойная прямота и доброжелательность стали для Люси опорой, помогавшей выдерживать штормы и бури, которые обрушивал на нее Уайет своими требованиями. Девушки быстро подружились. Элоиза была умна и практична, обладала прекрасным вкусом, но оказалась еще и понимающей, чего Люси никак не ожидала. Она рассказала Элоизе о себе все без утайки, о том, каково это — быть дочерью помешанной на знаменитостях маникюрши Риты, о своих попытках как-то пробиться на Манхэттене, а Элоиза в ответ призналась, как она страдает из-за своих отношений с Трипом, она любит его всем сердцем, а у него и в мыслях нет на ней жениться, скорее ей сделает предложение его святейшество кардинал Нью-Йорка. Если бы сегодня здесь не было Элоизы, от Люси осталось бы только ее лиловое шелковое платье, она была уверена — особенно после того, как увидела мать Уайета, такую царственную, что королева Елизавета показалась бы рядом с ней всего лишь Шерон Осборн. Люси узнала ее по семейным фотографиям, которые висели в кабинете Уайета.

— Постарайся успокоиться, — прошептала Элоиза, подбодряя Люси улыбкой. — Ты всем понравишься, вот увидишь. Тебе не о чем тревожиться.

Мать Уайета подошла к ним поздороваться.

— Элоиза, какое восхитительное платье. У тебя безошибочный вкус.

Элоиза улыбнулась.

— Спасибо, Дотти. Это наша приятельница Люси Эллис.

— Очень рада с вами познакомиться, — сказала Дотти, протягивая руку. Ее белоснежные пышные волосы были элегантно подстрижены, изящная прическа напомнила Люси взбитые сливки. — Я мама Уайета.

— Очень вам благодарна, миссис Хейз, за то, что вы меня пригласили, — сказала Люси, неловко пожимая ей руку. Как страстно она хотела держаться так же непринужденно, как Элоиза. А она, Люси, словно не говорит, а читает с экранного суфлера. — Ваш дом… ой, он просто потрясающий. — Ну вот, опять ойкнула. Хорошо хоть Уайет был далеко и не слышал.

— Пожалуйста, зовите меня Дотти. Спасибо за добрые слова. Я сейчас меняю обстановку, поэтому тут некоторый беспорядок.

Люси внимательно оглядела гостиную. Идеальный порядок, даже все пепельницы “Эрмес” стоят именно там, где положено.

— Если вы называете это беспорядком, не хотела бы я, чтоб вы увидели мою гардеробную!

Дотти вежливо засмеялась.

— Что вы будете пить, душенька?

— Что есть.

— Есть все, — ответила Дотти.

Судя по рядам официантов с подносами, Люси поняла, что действительно здесь есть все.

— Тогда… ой… может быть, сингапурский слинг? — Она брякнула первое, что пришло в голову — напиток из множества компонентов под бумажным зонтиком, — но, судя по замешательству хозяйки, брякнула что-то не то.

— Сингапурский слинг? — Дотти нахмурилась. — Простите, но боюсь…

— А может быть, шампанское? — предложила Элоиза.

— Ой, да, шампанское лучше всего, — с облегчением произнесла Люси. — Я бы с удовольствием выпила, если у вас есть.

Она так волновалась, что начала делать элементарные ошибки. На всех светских мероприятиях принято пить шампанское! Неужели раут Нолы ничему ее не научил? Но Уайет не говорил ей, что именно полагается пить во время коктейлей перед ужином. Что еще он не потрудился ей объяснить?

— Конечно. Официант сейчас принесет. Простите, я на минуту отойду — там мэр со своей невестой. — И Дотти упорхнула.

— Мне здесь нечего делать, — Люси вдруг почувствовала, что больше ей не вынести. — Все на меня пялятся. Они такие изысканные. Так роскошно одеты. Так…

— А ты разве нет? — Элоиза незаметно повернула ее к большому старинному зеркалу, что висело на стене рядом с ними. — На тебя смотрят, потому что ты красавица. Но я знаю, каково тебе сейчас. Вид этого сборища слегка подавляет, но среди них есть и очень славные люди. Хотя бы Мими Резерфорд-Шоу. Она тебе понравится, я уверена.

Элоиза помахала рукой блондинке с необъятным бюстом в розовом платье “Эмилио Пуччи”. Мими была всеобщая любимица, Люси это сразу заметила, и вовсе не потому, что рядом с ней все женщины казались более стройными, — даже в этом чопорном окружении Мими искренне радовалась жизни.

— Привет, Эл! — Мими, переваливаясь, подошла к ним.

— Мими, я должна представить тебе мою подругу Люси.

— Да какая же вы красавица! — сказала Мими, целуя Люси. Уайет рассказал Люси вкратце о Мими, равно как и обо всех, с кем надо держать ухо востро. Мими была Гордая Красавица Юга, и чем дольше она жила в Нью-Йорке, тем явственнее становились ее южные интонации и выговор, так что сейчас многие уже с трудом ее понимали. — Очень рада с вами познакомиться. Откуда вы, деточка?

— Из Чикаго, — ответила Люси, холодея от страха. Она ненавидела лгать, тем более даме, которая так ласково приняла ее, но надо было играть свою роль. Таковы условия договора. — А вы, как я понимаю, южанка?

— Я из Атланты, родилась там и выросла. Но вышла замуж за янки, а у него уши вянут, когда мы заезжаем южнее Вирджинии.

— К нашей радости, — сказала Элоиза. — Знаешь, Люси, Мими создала замечательную общественную организацию, которая называется “Детям нужна любовь”. Может быть, ты заинтересуешься и примешь участие…

Люси не успела ответить, перед ней возник Уайет. На нем был темно-серый костюм, которого она никогда не видела, и сидел этот костюм так, будто Уайет в нем родился.

— Я уже столько времени пытаюсь привлечь ваше внимание! — сказал он.

— Добрый вечер, Уайет. Вы знакомы с Мими? — вежливо спросила Люси.

Уайет обернулся.

— Привет, Мимс. Джек здесь?

— Нет, он на очередном деловом ужине. За эту неделю второй раз! Скажу честно: я от души надеюсь, что у него интрижка. Если же нет, значит, он слишком много работает.

Мими умолкла, словно почувствовав, что интерес присутствующих неожиданно сместился. Люси тоже это почувствовала и оглянулась.

В гостиную впорхнула Корнелия Рокмен, всегда умевшая обставить свое появление максимально эффектно. Увидев свободное пространство в толпе, она встала там, слегка улыбаясь, будто ее сейчас начнут фотографировать. Что было более чем вероятно, учитывая ее неизменное присутствие на страницах светской хроники, которую Люси каждый день читала по требованию Уайета.

— Это Корнелия Рокмен, верно? — спросила она Элоизу шепотом. Люси узнала девушку, которая в тот дождливый вечер после позора на демонстрации коллекции Нолы Синклер Так нагло перехватила у нее такси. Ну и конечно Уайет снабдил ее исчерпывающими сведениями о королеве светской тусовки.

— Она самая. Уайет порвал с ней месяц назад. Не понимаю, почему Дотти ее сегодня пригласила.

Так она — бывшая девушка Уайета? Эту мелкую деталь Уайет опустил! Люси разглядывала Корнелию со смесью любопытства, зависти и профессионального интереса. Конечно, она была ослепительна. Она была домохозяйкой пятидесятых годов — очень богатой домохозяйкой, — и пришла в коктейльном платье, которое подчеркивало каждый изгиб ее тела. Казалось, Кристиан Диор ненадолго воскрес специально для того, чтобы одеть ее и напомнить миру, что такое истинная женская красота. Как модельер, Люси не могла не восхищаться, с каким изяществом Корнелия носит свои наряды и как хорошо знает, что именно показывает достоинства ее хрупкой, но женственной фигуры. Корнелия ни с кем из гостей не встретилась взглядом, хотя большинство глаз были устремлены на нее. Она держалась так, будто ужин был устроен в ее честь.

А лицо Уайета между тем наливалось кровью, и Люси чувствовала, что весь он становится как натянутая струна, потому что Корнелия, благосклонно поздоровавшись с некоторыми из гостей, подошла к их маленькой компании. “Уайет!” — пропела она и нежно прижалась щекой сначала к одной его щеке, потом к другой. Люси как завороженная наблюдала за их встречей. Потрясающе красивая пара, глаз не оторвать. И эту женщину Уайет бросил? Характер у нее не ангельский, а сам он что, святой? У Корнелии было все — и красота, и светский лоск, она идеал, совершенство, и по ее-то образу Уайет и дрессирует ее, Люси.

— Рада тебя видеть, — сказала Корнелия.

— Зачем ты сегодня сюда прорвалась? — спросил он сквозь зубы.

— Потому что твоя мама меня пригласила, — спокойно проговорила она, играя огромным изумрудом, висевшим на длинной золотой цепочке. — Но если мое присутствие тебя смущает, я могу уйти.

— Не обольщайся, твое присутствие меня ничуть не трогает, — он взял себя в руки. — Люси, это Корнелия Рокмен. Корнелия, это Люси Эллис.

— Очень приятно, — сказала Корнелия, оглядывая Люси взглядом гепарда, увидевшего газель. Если она и узнала в Люси девушку, ловившую под дождем такси, то даже виду не подала.

— Я так рада познакомиться с вами! — сказала Люси, протягивая ей руку. — Я в восторге от вашего платья.

Корнелия поглядела на руку Люси, как будто та предлагала ей дохлую мышь. Потом приблизилась к ней и поцеловала, почти не прикасаясь, в обе щеки.

— Пойдем узнаем, что задумала мама, — сказал Уайет, схватив Люси за локоть, и потащил ее в другой конец гостиной.