Сын детей тропы

Глава 25. Союз

Должно быть, крики из дома разносились далеко, и на них из сарая выбежали люди. Приглядывались, жмурясь от наспех разожжённого огня, укрываясь от света ладонями.

Во двор выскочил хозяин, закричал надсадно:

— Горим! На помощь!

Били по грязи копыта рогачей, ехали всадники по тёмной дороге под чёрным пустым небом. Огни качались и дробились золотыми искрами в мокрой грязи. Другие рогачи, привязанные под навесом, фыркали и мотали головами, испугавшись шума.

Шогол-Ву и Хельдиг застыли спина к спине. Бежать было поздно и некуда.

Один из всадников отделился, вырвался вперёд. Фонари тех, кто ехал позади, подсветили, вырезали чёрный силуэт — широкие плечи, изогнутый тонкий кнут в занесённой руке, головы рогачей, две вместо одной.

Кнут упал, и правый зверь замычал, вытягивая шею. Второй, с обломанным рогом, молчал, кивая на каждом шаге.

Они свернули во двор, а дальше понукать не пришлось. Увидели хозяйку. Даром всадник натягивал поводья и бил сапогами по светлым бокам, не остановились.

Дочь леса бросила лопату, протянула руки, и рогачи ткнулись мордами в ладони, в её плечи, в волосы. Зафыркали, дыша тепло.

— Шкур-ры спущу! — прорычал всадник и дёрнул поводья так, что рогачи вскинули головы.

Они замотали рогами, ударяя седока. Тот выпустил ремни, схватился за рога, звери переступили ногами и кивнули. Другого бы опрокинули, этот удержался. Спрыгнул в грязь, хлестнул рогачей поводьями и зло посмотрел на дочь леса. Перевёл взгляд на запятнанного.

Его спутники уже были здесь, заполонили двор. Из сарая, прихрамывая — видно, отлежал ногу — вышел Матьес, из дома высыпали люди.

— Что здесь творится? — рявкнул прибывший. — Объясняйте!

— Горим! — воскликнул хозяин, кидаясь к нему.

Рогачи, фыркнув, прянули в сторону. Хельдиг протянула руки, но Шогол-Ву удержал её. Тот, кто взял её зверей, и без того смотрел недобро. Этот мог и хлестнуть.

— Горим? — переспросил он. — Так что ж, это мои люди тебя подожгли?

На низком лбу его обозначилась складка. Глаза, и без того узкие, сощурились, обежали толпу. Все промолчали, и взгляд вернулся к трактирщику.

— Не видел я, кто начал, — развёл руками тот. — Помощь нужна!

— Ну так беги за помощью, мы разве держим?

— Долго вам, что ли? Что ж вы за люди-то, перед богами не стыдно?..

— А ну, прочь пошёл!

И человек шагнул вперёд, замахиваясь кнутом.

— Не до тебя! Да и где там горит, не видать ничего. Не мешайся под ногами. Матьес, подойди!

Трактирщик отступил на шаг, огляделся растерянно. Понял, что никому нет дела, протолкался мимо всадников и кинулся бежать к поселению, оскальзываясь на грязи и взмахивая руками. Даже выйти со двора не успел, как закричал, надрываясь:

— Горю!.. Горю, помогайте, люди добрые!..

Шогол-Ву кинул быстрый взгляд по сторонам. Из сарая вывели Ната, толкая в спину. Людей было не меньше трёх десятков, и запятнанного они не боялись. Не кидались вязать, даже прут не отняли.

Никому не было дела и до бродяги. Тот выбрался из дома, усмехаясь криво и хлопая себя по тлеющим рукавам, и тут же исчез за спинами.

— Камень у него, — сказал Матьес.

Он взял Ната за плечо и заставил выйти вперёд.

— Так, — мрачно кивнул прибывший. — Всё сделал, условный знак оставил и сбежал, значит?

— Девка ему выложила, что это за камень, — с досадой сказал одноглазый.

— Не мешайся, Матьес. Ты это уже передал с людьми, которых за мной послал. Значит, девка.

Тяжёлый взгляд остановился на дочери леса.

— Зря я тебя пожалел. Камень уже был бы моим, если б ты не влезла. Ну и что мне с тобой делать?

И он улыбнулся — из-за давнего шрама, почти не видного под рыжей щетиной, только одной половиной лица, напомнив, что не зря его прозвали Вольд Кривой Оскал.

— Камень должен вернуться в лес, — твёрдо сказала Хельдиг, подняв голову. — Боги просыпаются! Разве не видишь ты? День чёрен, как ночь, и ветра…

— Довольно! Умолкни, или я заставлю тебя замолчать. Эти бредни я уже слушал, и больше не желаю!

— Посмотри, или ты не видишь…

— Я сказал!..

И он вскинул кулак.

Шогол-Ву закрыл Хельдиг плечом, сжимая прут.

Вольд, видно, что-то заметил в лицах людей. Окинул их взглядом из-под бровей, кривя губы, нехотя опустил руку и сказал:

— Умные люди в это верить не станут. Свартин взял камень ещё до поры снега, что ж боги тогда не проснулись? С чего бы им просыпаться теперь?

— Двуликого и правда не видать, — с сомнением протянул кто-то в толпе.

— Каждый видит, что он хочет. Простой непогоды испугался? Беги к мамке, сосунок, мы не держим. Ну?

Люди притихли.

— Кто останется со мной, того ждёт щедрая награда, — продолжил Вольд. — Вам будут не страшны хвори, не страшна смерть. Мы удержим земли, взятые Свартином. Я поставлю вас выше Ока…

— Как вот Длань? — спросили из толпы.

Вольд поморщился, кривя губы.

— Куда там Длани! — воскликнул он. — А с Дланью ещё разберёмся, много воли себе Клур забрал. О смерти брата я не от его людей узнал, а окольными путями. Вот так, значит. С камнем решим — и в Заставу. Матьес, ты всё подготовил? Некогда мне возиться.

— У него условие, — сказал одноглазый и толкнул Ната в спину. — Говори, да покороче.

Нат прокашлялся.

— Хочу полную награду. Отдадите моей тётушке, а она на корабль до Сьёрлига сядет, и вот этот, мой проводник, с ней. Трёхрукий у тётушки глаза отнял, потому нужен кто, чтоб помог и присмотрел. Да и шутка ли — пятьдесят золотых. Защита нужна!

— Это всё? — хмуро спросил Вольд.

— Больше ничего не прошу. Вот как увижу, что корабль отплывает, так камень и отдам.

— Мне он сейчас нужен. К морю мне с тобой ездить некогда.

— Ну так мне тоже другое было нужно: золото и жизнь безбедная. Когда на дело шёл, не знал я, что жизнью расплачусь, да и смертью тоже. Кому охота стать раздери-кустом, шипами себя колоть и вечно мучиться? Хороша награда за все мои страдания! Так я придумал: у моря камень отдам и сразу в воду. Уж там-то куст не прорастёт, а как иссохнет он от воды солёной, глядишь, я к ушам богов отправлюсь.

Вольд пожевал губами.

— А если клятву дам, что всё без тебя выполню, отдашь камень сейчас?

— Э, нет! Клятвам я не верю, сам хочу увидеть. Да у тебя, может, и золота нет?

— Зарываешься, пёсий сын. Значит, будет так: едем к морю, и твоя тётушка сядет на первое же судно. Готово оно плыть, не готово, погода, непогода — погрузятся и отплывут. Понял? А будешь как рыжуха хвостами крутить, я тебе покажу, как с людей шкуру сдирают и присыпают солью. Заодно подумаешь, как хуже, так или кустом.

— На первое так на первое, — пожал плечами Нат. — Согласен. Мне и самому тянуть не с руки, а то как бы разума не лишиться.

Он посмотрел за спины людей, на тёмную дорогу, и прибавил громко:

— А как не лишиться, если в дом вхожу, а там покоя нет от детского плача. Под полом двое ревут, заходятся, мамку кличут — ну, каково такое слушать?

— Где ревут? — растерянно спросил кто-то.

Люди расступились, оглядываясь, и вперёд протолкался мужик из местных, одетый наспех. Он дёрнул ворот рубахи, будто та его душила.

— Где, ты сказал, дети ревут? Я тут… Звали, кричали, огонь, — вот, я пришёл, сколько-то услышал. Где дети?

— А под полом, — охотно сказал Нат. — Ты у хозяина спроси.

— Да врёшь ты всё! Как можно врать-то о таком? Были б они под полом, и другие б услышали, не только ты.

— Так мёртвые они, друг мой, а я мёртвых слышу.

Мужик застыл, разевая и захлопывая рот.

— Ну, хватит! — рявкнул Вольд. — Если едем, то теперь. Этих вяжите!..

— Подожди, Вольд!

Сын леса вышел вперёд. Кинул сощуренный взгляд на Хельдиг, на запятнанного.

— Тётушке твоего вора нужен человек, чтобы служил глазами. А кто это будет, разницы нет. Возьми лучше её, а выродка — выродка убей! Он знает лишнее, и он опасен. Если вернётся, натворит бед. А эта нам не страшна.

— Как ты можешь! — вскричала Хельдиг. — Ты…

— А ну, не визжи! — прикрикнул Вольд. — Искальд, это вроде твоя баба, нет?

— Уже нет.

— А, вот как, значит. Ну, мне лишние ни к чему. Эй, ты, вор — решай, кого из них приставить к твоей старухе.

Глаза Ната забегали по сторонам.

— А чего б не двоих? — хохотнул он, криво усмехаясь. — Тётушка на старости лет заслужила помощников…

— Я сказал, выбирай одного. Да живее, или решим за тебя.

— Её, — сказал Шогол-Ву и бросил прут. — Пусть плывёт она.

Хельдиг ничего не сказала. Только вцепилась в его руку так, что двое тянули — насилу оторвали. Шогол-Ву посмотрел напоследок в её глаза.

Его оттащили, едва устоял. Теперь он видел только чужие угрюмые лица, злые взгляды.

— Подальше заведите, — приказал Вольд. — Чтобы не встал, и тело разрубить.

— Не нужно, не нужно, нет!.. Лучше меня!.. — запоздало вскрикнула дочь леса, и за спиной стало тихо. Слишком тихо.

Шогол-Ву дёрнулся, но держали крепко и обернуться не дали. Поволокли быстрее, чем успевал идти.

— Я пойду сам, — сказал он, пытаясь поймать землю ногами. — Я сам…

— Шагай давай! — только и ответили ему.

Должно быть, их было четверо. Двое крепко держали под руки, шумно дыша, ещё один подталкивал в спину. И кто-то нёс фонарь, освещая путь.

Фонарь был тусклым. Свет его лишь едва разгонял черноту, и метались по неровной земле изломанные длинные тени.

Шогол-Ву брёл, спотыкаясь. Мир ещё кружился и порой уплывал на мгновение, а когда возвращался, ноги уже не чуяли земли, и тело всем весом повисало на чужих руках.

Они не могли идти быстро, и всё-таки слишком скоро утих за спиной постоялый двор, окружила сонная тишь, и стражи принялись осматриваться.

— Куда, в поля?

Люди остановились.

Чёрный голый кустарник у дороги качал ветвями, цепляя тени. Где-то во мраке длинно и печально вскрикнула птица.

— Да ну, сапоги марать. По дороге и отойдём, давай ещё десяток-другой шагов для верности.

— А тело чё, на виду бросим?

— Ну, оттащим чуть. Ветками прикроем, кто станет приглядываться? Идём! Слышишь, шагай, выродок!

Они двинулись. Тяжело сопели люди, щёлкала грязь под сапогами, плавал свет, больше мешая смотреть, чем помогая. Тени бросались из-под ног, рвались во мрак и не могли убежать — их тоже крепко держали.

Птица пропела опять.

— Ишь, пичуга, — усмехнулся один из людей. — Ночная, что ли? Я думал, тут камнеклювики ток бегают.

— Нашёл о чём думать. Ты вот думай, как нам этого положить, чтоб он не бегал. Нормально отошли уже, а? Давай тут.

— Не, а что за птица? По голосу признать не могу.

Что-то затрещало вдали, и птица вскрикнула опять.

— Синешейка, — прошептал Шогол-Ву.

— В полях-то?.. — удивлённо начал человек, но не докончил.

Запятнанный рванулся вперёд, всем телом повисая на чужих руках, и пнул говорившего в колено, не глядя. Тот разжал хватку, второй не удержал, и Шогол-Ву упал в грязь. Пополз к обочине.

За спиной вскрикнули. В дальних кустах затрещало громче. Просвистело тонко, и тело грузно упало рядом.

— Фьель! — истошно завопил кто-то. — Ты чё, ты чё?!

Пятно света дёрнулось, рванулось назад, к постоялому двору. Что-то большое проломилось сквозь кустарник, роняя обломанные сухие ветви, и одним прыжком настигло человека. Тот вскрикнул, падая. Свет покатился звездой, сжался, отразился в наполненной водой колее, зашипел и погас.

— По… мо… — прохрипел человек рядом. — Помоги!..

Раздался звук удара, и голос оборвался.

Кто-то бежал по дороге прочь, чёрный на тёмном, но тут просвистело опять. Человек споткнулся, вскинув руки, упал и остался лежать.

Всё стихло. Слышно было только, как зверь, едва видный во мраке, рвёт когтями одежду стража, как треплет его, и размокшая земля причмокивает и трещит.

Шогол-Ву подполз к тому, кто лежал ближе всех. Повернул безвольное тело. Пальцы прошлись по груди, где было мокро и горячо, поднялись выше и нащупали стрелу. Человек захрипел чуть слышно.

Птица запела опять, долго и протяжно. Кустарник в полях зашептал о том, что кто-то пробирается, тихий и ловкий, но слишком крупный.

Шогол-Ву провёл ладонями. У человека был топор на поясе, но запятнанный искал нож и нашёл его за голенищем сапога.

Зверь бросил драть тело. Фыркнул, мотнув головой. Долетел до запятнанного, скользя по грязи, и ударил мордой в грудь. Шогол-Ву удержался, обхватив сильную шею.

— Хвитт, — выдохнул он. — Я же говорил… Я велел тебе уйти.

Нептица, вскрикнув негромко, снова ткнулась. Её клюв, мокрый, горячий и липкий, бил по лицу, по подставленной ладони, по груди, по плечу. Наконец, она сунула запятнанному голову под руку и застыла. Тот пригладил встрёпанные перья.

— Ты, знающий мать, — раздалось из темноты. — Посмотри, что вы сделали с миром! Где человек с камнем?

Нептица встрепенулась, кинулась к Ашше-Ри, толкнула в спину и забежала вперёд. Замерла, поглядывая то на запятнанного, то на его соплеменницу.

— Может, зверя и вправду привёл Двуликий, — сказала Ашша-Ри.

Она обернулась, сложила ладони у рта и послала в черноту птичий крик, потом второй и третий.

— Мы шли за вами, но у Высокого Камня потеряли след. Шли наугад, и от развилки пошли бы другим путём, если бы не твой зверь.

— Мы?..

Шогол-Ву прислушался — и услышал, как идут по дороге рогачи и люди. Разобрал далёкие голоса.

Теперь, когда огонь не горел, мрак не казался таким непроглядным. Мир посерел, и можно было различить тёмные силуэты. Тот, кто шёл первым, вёл в поводу чёрного рогача, молодого и тонконогого. Зверь переступал нетерпеливо и пофыркивал.

Ветер скользнул, едва задевая холодным боком. Его дыхание коснулось тёмной гривы рогача, разметало чёрные волосы человека. Ветер закружился, ловя себя за хвост, прянул в кустарник, спрятался там и затих.

От поникшего дерева, одиноко стоящего в стороне, отделился ещё кто-то, отвёл ветви рукой, пробираясь к дороге. Ашша-Ри заметила его и не удивилась.

— Говори, где камень, ты, знающий мать! — повторила она. — Нужно спешить. Нужно исправить то, что вы совершили!

Её спутник подошёл ближе и склонился над одним из мертвецов, осматривая. Что-то забрал, переложил в свой мешок. Теперь Шогол-Ву узнал его: то был Зебан-Ар, старый охотник. Узнал он и того, кто вёл рогача.

— Племя опять слушает людей, Ашша-Ри? Этих людей, прихвостней Свартина?

— Ты смеешь осуждать нас, знающий мать? Из-за тебя мёртвые поднимаются, а боги не хотят смотреть на наш мир! Клур знает, как остановить проклятие, и я верю ему.

— Лучше бы мы спросили детей леса, — угрюмо произнёс Зебан-Ар, не отрываясь от дела. — Твой человек может ошибаться.

— Он не мой человек!..

— Можешь и дальше говорить то, чего нет, Ашша-Ри. Можешь даже сама в это верить. Я верю в то, что видел: ещё когда мы шли на Приречье, он поманил тебя, и ты пошла. Свартин брал земли нашими руками, и это наша кровь лилась чаще людской, а когда мы потеряли вождя и многих воинов, Свартин ударил в спину.

Зебан-Ар посмотрел на людей — те были уже близко, могли услышать — и продолжил:

— Твой человек знал, что задумал его вождь. И ты знаешь это, Ашша-Ри. Он знал, но не сказал тебе. Они хотели перебить нас, всех до последнего. Ты и он — вы на разных берегах, Ашша-Ри. Всегда были, и всегда будете.

— Замолчи, старик! Ты думаешь не о том. Нам нужен камень.

Клур остановился. Подошёл бы ближе, но нептица встала на пути, зашипела. Чёрный рогач замотал головой, попятился, опустил рога. Хозяин похлопал его по шее и посмотрел на запятнанного.

— Одного нашли, а второй?..

Шогол-Ву промолчал, сжимая нож.

— Не набегался ещё? — спросил Чёрный Коготь, хмурясь. — Неужели вы и теперь не поняли, что камень приносит беды? Дошло до того, что Двуликий не явился!.. Времени мало. Говори, где камень!

Его спутники подошли, встали полукругом. На груди у каждого око.

— Что вы станете делать с камнем? — спросил Шогол-Ву.

— Закопаем поглубже вместе с тем, у кого он на шее. Так мы убьём проклятье.

— Это не поможет.

— Решать не тебе. Просто скажи, где теперь камень и кто вас за ним посылал. Говори, и можешь идти на все четыре стороны.

— Камень нужно вернуть в Запретный лес. Если ты поможешь, Клур Чёрный Коготь, я расскажу тебе.

Человек упёр руки в бока.

— В Запретный лес? С чего ты взял?

— Так сказала мне дочь леса, и я верю ей.

— Ха!

Клур оскалил зубы в улыбке.

— Лесное племя — последние, кого я послушаю. Это зло, это проклятие родилось в их краях. Они и не думали с ним покончить!

— Это не проклятие. Камень оставили боги и велели хранить в лесу.

— Боги точно не касались этой дряни. Нашёл чему верить! Подумай сам, как глупо это звучит. Подумай ещё: дети леса хотят мести за вождя, за то, что мы вторглись в их границы. И если они сказали, что камень должен вернуться в лес, значит, это им на руку. Его нельзя возвращать.

— Дочь вождя не могла солгать.

— Дочь вождя? Ты ещё глупее, чем я думал. Справимся без тебя. Ашша, его спутники — враги или друзья?

— Его вели, чтобы убить, — ответила Ашша-Ри. — Вели оттуда.

Она указала рукой.

— Пешие, значит, недалеко. Туда!

Клур забрался на рогача. Шогол-Ву поднялся, заступая путь.

— Если зарыть камень, это не поможет. Его нужно вернуть…

— Если не поможет, тогда и подумаем, что сделать ещё. С дороги! Ашша!..

Клур протянул руку, охотница схватилась за неё, взлетела на спину рогача. Хлопнули поводья, зверь обогнул запятнанного и пошёл, осторожно ступая по раскисшей земле. За ним последовали остальные всадники.

Брызги грязи летели от копыт, проплывали мимо тёплые бока, покачивались рога. Шогол-Ву застыл, прикрыв рукой лицо.

Люди уехали, но Зебан-Ар остался.

— Порченая, — сказал он и сплюнул. — Не такими я вас растил. Видно, конец нашему племени: мы утратили и земли, и заветы тех, что жили до нас.

Нептица фыркнула, села и принялась чистить клюв.

— Камень должен вернуться в лес, — повторил Шогол-Ву. — Боги велели нам жить мирно. Они оставили камень не для зла. Только когда племена рассорились, камень покинул лес. Его нужно вернуть.

— Я больше не знаю, кому верить, — ответил Зебан-Ар. — Я устал. И если мир тоже устал и умирает, я могу его понять. Я скоро уйду. Для кого мне пытаться сберечь этот мир? Для порченых, забывших о чести? Вот человек, он предал наше племя, но Ашша-Ри опять поверила ему. Для него пошла по твоим следам. Он обещал за то вернуть Косматый хребет.

Голос старого охотника дрогнул, зазвучал громче.

— Разве это не насмешка, скажи мне? После всего, что было, вот к чему мы пришли: нам вернут наше! Люди Свартина взяли земли и власть, взяли руками и кровью детей тропы, а что получили мы? Останемся там, откуда начали, униженные и слабые. Может, человек опять солжёт, и даже Косматый хребет нам не вернут. Мы должны были взять его сами, но когда чёрный пёс пришёл со своими людьми, Ашша-Ри убедила племя ему поверить. И вот что я скажу, порченый сын: если мир угасает, детям тропы лучше уйти вместе с ним, сейчас. С честью, пока ещё можно.

— Тогда сиди здесь и жди смерти, — ответил Шогол-Ву.

Он вновь склонился над телом стража. Стрела убила его не сразу, но теперь жизнь ушла.

Запятнанный отбросил полу куртки и вогнал человеку в сердце нож.

— Что ты делаешь? — спросил Зебан-Ар. — Разве не видишь, он уже отправился к ушам богов.

— Если ожившим мертвецам пронзить сердце, они умрут. Может, если сделать это раньше, они и не поднимутся. Я не хочу, чтобы эти люди встали, если здесь проедут с камнем.

— Не всё ли равно, кто встанет, а кто останется лежать, если скоро нас ждёт один конец?

— Если и так, я встречу его, сражаясь. Я хочу бороться за то, во что верю, и знать: я сделал всё, что мог.

— И во что же ты веришь? Разве не видишь, наше время уходит. Дети тропы опозорили себя.

— Значит, хорошо, что я был порченым сыном, — сказал Шогол-Ву, поднимаясь на ноги.

Он побрёл, пошатываясь, к другому телу. Перевернул лицом вверх.

— Я нашёл тех, кому хочу добра, со мной или без меня. Может, это слабость. Может, я позволил сердцу взять верх. Вини, насмехайся — мне нет дела.

Лезвие вошло меж рёбер. Человек захрипел, дёрнулся и застыл. Шогол-Ву вытащил нож, стряхнул кровь и поднялся.

Нептица бросила вычёсывать перья, подошла, поддела мертвеца лапой.

— Я видел мало, — сказал Шогол-Ву. — Я видел несправедливость, зло и обман. Племя не отвергало меня, но и не принимало. И мир не принял. Я был чужим и буду чужим везде. Но я хочу, чтобы мир остался. В нём есть те, кто не заслуживает смерти. Они не должны страдать из-за других.

Третий человек лежал дальше по дороге. Когда Шогол-Ву опустился у тела и поискал глазами четвёртого, он увидел, что над тем уже стоит Зебан-Ар.

— Так бы сказала Раоха-Ур, — произнёс старый охотник. — Племя бы вырвало кривой побег, и другие рядом, и сожгло землю вокруг, чтобы порченое семя больше не проросло. Она была милосердна. Но не слаба… Тоже стояла за то, во что верила, и не думала бежать. Даже в смерти оказалась сильнее нас. Мы её слушали, хранили тебе жизнь. Может, сделали правильно. Может, ошиблись. Гниль расползлась, и теперь другие, как Ашша-Ри, слушают сердце, а куда это заведёт?

Он пронзил лежащего ножом, утёр лезвие и поднял голову.

— Я растил вас, дети племени. Учил всему, что знаю сам. Не буду говорить то, чего нет: и я слышу, что нашёптывает сердце. Оно велит идти за Ашшей-Ри и быть рядом, когда она поймёт, что человек солгал опять. Идём. Я думаю, мы все умрём на этом пути, но хотя бы умрём, держась вместе.