Танцор Ветра. Том 2

Глава 6

Под звуки хлыста каторжники ринулись на меня, как муравьи. Они шли один за другим, совершенно не думая о защите. Они что-то хрипели, звенели своими цепями и кандалами, пытались залезть мне в голову, но мне было плевать. Здесь и сейчас я сражался за свою жизнь. Без жалости, без сожаления я крушил черепа, ломал кости, рубил их мертвую плоть.

— Может, я и сдохну, но не сегодня, — прорычал я сквозь зубы, и тяжелый клинок ножа перерубил позвоночный столб очередной твари. Чернота, заменяющая им кровь, лилась потоком, а пока его тело оседало, гремя цепями, я уже ринулся на новую жертву.

Ветер толкнул меня в спину, и я инстинктивно скользнул в сторону, пропуская удар. Шаг, поворот — и клевец ломает каторжнику ключицу, а я вновь совершаю оборот, словно танцую. Танец смерти — и тяжелый нож, подаренный Фангом, пробивает иссохший затылок.

Трое напали на меня разом, притом один оказался изобретательным: он каким-то чудом держался на потолке. Кувырок — и тяжелые цепи бьют мимо, а я бью прямо с земли клевцом. Хруст костей — и колено мертвеца подгибается, позволяя мне отправить его на покой следующим ударом. Выход в стойку, рывок — и тяжелое долото, предназначенное для шахтерских работ, летит в пах очередному.

Холодный азарт боя захватил меня с головой. Наставник учил меня сражаться, но раньше я никогда не чувствовал такого упоения схваткой. Все мои предыдущие бои, по крайней мере до становления драконорожденным, были гимном эффективности. А тут меня понесло.

— Ты слишком медленный! — Резкое движение — и мой клевец сломал позвоночник новому мертвецу. Я, не давая себе ни секунды передышки, рванулся вперед, тут же уходя подкатом прямо под ноги следующему каторжнику.

Его ржавые кандалы пронеслись над моей головой, а я, прогнувшись назад, тут же распрямился, вонзая нож под ребро и, не вынимая, рванул на себя, расширяя рану. Черная жижа брызнула мне в лицо, но мне уже было не до этого. Ветер толкнул меня в бок, и я, последовав его совету, тут же перекатился в сторону. Боль от камней, впивающихся в тело, — ничто по сравнению с тем, чего я только что избежал. Очередная цепь со свистом пролетела над моей головой, а сверху на меня уже летел очередной дохлый каторжник.

Я не стал уворачиваться, лишь поймал его тело на согнутые, как пружина, ноги и тут же распрямил их, посылая его иссохшее тело в каменный шип. Его собственный вес и мощь моих ног сделали всю работу — острый выступ скалы прошел сквозь гниющую плоть, и он задергался в предсмертных судорогах, как бабочка, пришпиленная иголкой.

С каждым мгновением их становилось все больше. Они лезли из темных углов шахты, сползали по стенам, выползали из щелей, словно сама тьма порождала их снова и снова. Их пальцы скрипели, сжимаясь в кулаки, их пустые глазницы следили за каждым моим движением, а рты беззвучно кричали, и этот крик бился о стенки моего черепа.

— Ну давайте же! — Я плюнул на землю и перехватил нож обратным хватом. Так его держат лишь наивные новички или же опытные профи. — Я еще не устал!

Наставник говорил, что обратный хват ножа — это смерть, притаившаяся в кулаке. И я с ним полностью согласен. Новичку использовать такую технику — подобно смерти. Ты лишаешься преимущества длины клинка и возможности наносить рубящие удары. В моем же случае все по-другому.

Лезвие, прижатое к запястью, становится продолжением руки — не оружием, а клыком, вонзающимся в плоть снизу вверх. Короткий, резкий удар под ребра — и клинок уходит в живот, как змея, бьющая из засады. Никаких широких взмахов — только точность и ярость, сконцентрированные в стальном клинке.

В тесноте шахты, где стены мешают двигаться, такой хват позволяет менять рисунок боя. Он не цепляется за выступы, не требует простора. Ты бьешь из любого положения — оттолкнулся от земли, провернулся на спине, рванулся вперед — и лезвие уже вонзается в горло, в глаз, в пах.

А если противник схватит тебя — тем лучше. Его пальцы сжимают твое запястье, а ты лишь разворачиваешь руку, и нож, будто живой, вгрызается в его пальцы, в запястье, в локтевой сгиб. Кровь хлещет, цепь падает, и ты уже рвешься дальше, оставляя за собой лишь хрип и лязг кандалов на камнях. Вот только у этих уродов вместо крови — чернильная жижа, но ее можно пролить, как и кровь.

Обратный хват не убивает красиво. Он помогает убивать быстро. И в этом его главная сила.

Один рванулся первым — я встретил его ударом в челюсть, и его голова отлетела назад с громким хрустом. Второй схватил меня за плечо — я развернулся на месте, перекинул его через себя и всадил нож в горло, прежде чем он успел встать.

Но третий оказался хитрее.

Его цепь обвилась вокруг моей ноги, и я почувствовал, как кость трещит под давлением. Боль пронзила тело, но я не закричал. Нет. Я улыбнулся.

— Ошибка.

Рывок на себя — и каторжник, не ожидая такого, полетел вперед, прямо на мой поднятый клевец. Острие вошло ему в глаз, пробило череп и вышло с другой стороны. Его тело обмякло, но я уже рвал цепь с ноги, чувствуя, как темная жижа стекает по голени.

— Еще! — Ветер смеялся вместе со мной. Ему нравилось освобождать эти заблудшие души. Он пел от восторга, что сейчас мы едины.

Они не останавливались. И я тоже.

Каждый мой удар выбивал из них последние искры нежизни. Каждый шаг вперед оставлял за собой лишь трупы и лязг кандалов. Я не знал, сколько их еще осталось. Не знал, смогу ли дойти до конца. Но одно я знал точно — если и умру, то завалю их телами весь этот проклятый тоннель.

Шахта дрожала. Мертвые падали один за другим, но воздух оставался плотным — как перед бурей. Я почувствовал это еще до того, как увидел. Что-то рвало само пространство, пробуждая в камне древний страх.

Тень скользнула по стене шахты — холодная, неестественно длинная. Воздух задрожал, и из глубины вышел тот, кто гнал на убой этих каторжников.

Его фигура, будто высеченная из темного нефрита, двигалась с глухим давлением — как осыпь, готовая обрушиться. На нем был халат грязно-зеленого оттенка, тяжелый, с рукавами, расшитыми узорами сплетенных корней — знаками власти над духами каторжников. Пояс, стянутый в тугой узел, был плетен из жил каменных змей, шевелившихся в такт его дыханию.

Его одежды отдаленно напоминали одежды чиновников прошлой династии. Зеленый цвет говорил о его ранге. Высший среди низших — седьмой. И словно в подтверждение статуса на его груди висела тяжелая бронзовая пластина с семью зубцами. Знак того, что он полновластный хозяин этой шахты, в чьих руках судьбы всех каторжан. Знак того, что именно он решает, кому жить, а кому умереть.

Лицо — маска без выражения, отполированная до зеркального блеска. Ни глаз, ни рта — лишь две узкие щели, из которых струился бирюзовый отсвет, зловещий и глубинный, как свет гнилушек в шахтной жиже. И все же он говорил — голосом, рожденным скрежетом, будто глыбы трутся в утробе горы.

Пальцы — тонкие, с узловатыми суставами, как у корня, вырванного из земли. На их концах — черные, острые, как кремень, ногти, оставляющие царапины на стенах просто от прикосновения. В одной руке он держал тяжелый двухвостый кнут: один хвост сплетен из живых лоз, другой — из странных металлических нитей, больше похожих на ожившие иероглифы.

На голове — шапка-гуань из почерневшей бронзы, увенчанная семью гранями — по числу ранга. За спиной — плащ из цепей, и каждый его шаг отзывался в камне звенящей болью, будто сами стены боялись смотреть ему в спину.

От его присутствия шахта наполнилась тяжелой гнилостной аурой власти. В ноздри бил запах сырого камня, смешанного с могильным тленом. Зеленоватый свет сопровождал каждый его шаг.

Оставшиеся на ногах каторжане при его виде пытались вжаться в каменные стены, но он не обращал на них внимания. Его интересовал лишь я. Подойдя ближе, он остановился и произнес:

— Ты нарушил Порядок в моей шахте.

Слова осыпались, как камнепад, впивались в уши. Каждый слог — скрежет. Каждый звук — груз, который давил мне на плечи.

— Но Седьмой Ранг милостив. Ты будешь работать… пока не станешь частью этих стен.

— Да пошел ты! — прорычал я в ответ на его слова. А потом выдал тираду, от которой покраснел бы даже самый просоленный матрос.

Я смотрел в щели маски бывшего чиновника и не чувствовал страха. Он пришел за мной, но встретит лишь смерть. Небо не позволит мне сдохнуть, пока наставник не отомщен.

Похоже, мои слова его задели, и он атаковал первым. Чего я и добивался. Кнут взвился, как молния, и ударил в камень рядом с моей головой. С яркой вспышкой камень разлетелся на мелкие осколки.

Но меня там уже не было. Рывок вперед — и тут же прыжок с переворотом, уходя от кнута. Шаг вперед — и клевец бьет в его бок, который тут же покрылся нефритовыми наростами. Звук был словно я бью в стену.

Его голова повернулась, а в щелях безликой маски вспыхнул свет. Скорость его ответного удара попросту поражала. Он был быстрее меня.

Кнут сверкнул, как молния, и обвил мою руку с клевцом. Лоза сжалась, разрывая одежду и выжигая на коже иероглиф — боль. С рыком я рубанул ножом, и, на удивление, она легко поддалась. Уклон — и тут же перекат от нового взмаха.

Рука горела, как после ожога, но иероглиф тускнел с каждым ударом сердца. Вот только его кнут снова отрастил потерянные части.

— Ты дерешься, как жалкий вор, — прорычал он. — Такие, как ты, нарушают порядок. Лишь работая на благо империи, вы сможете исправить свои прегрешения. Склонись! — По ушам ударила звуковая волна, одновременно давя на мою психику.

— Сдохни, ублюдок! Твоя империя уже развалилась! — Я почти рычал. Но мои слова его задели.

Он пошел вперед. Медленно. Как палач, что красуется перед толпой, прежде чем нанести смертельный удар. Но в этот раз именно я атаковал первым.

Короткий разбег. Уйти с линии атаки. Прыжок на выступ — и тут же оттолкнуться от стены, полностью меняя траекторию. Острие клевца вгрызлось в ключицу с противным треском, и он отшатнулся.

Я не успел уйти от его атаки. Кнут взвился со скоростью атакующей змеи. Удар по ребрам выбил из меня дух. Клянусь Небом, еще чуть-чуть — и они были бы сломаны. Но даже этого хватило, чтобы пустить мне кровь.

Плевать на боль — сейчас главное победить и сохранить свою жизнь. Прыжок, перекат — и новый удар хлыста прошел так близко, что я чуть не потерял нож.

Выход в стойку — и мой рот наполнился кровью. В таком состоянии я не смогу долго держать такой темп, к тому же эссенции остается все меньше. Шкала медленно уменьшалась.

Наставник учил меня, что любых бойцов можно разделить на разные типы. На каждого из нас влияет свой Великий Дракон. А значит, к каждому можно подобрать свой ключ для победы.

На мгновение я отстранился от всего. От надзирателя, что хочет меня убить. От боли, пронзающей мое тело. От шахты, что зовет меня вниз.

Техника, которую в меня так долго вбивал старик, пробудилась мгновенно. Время сжалось и перестало иметь значение. Боль, страх, ярость — все растворилось в хрустальной ясности. Надзиратель больше не был неумолимой силой — лишь цепью движений, которую можно разорвать.

Его кнут — не угроза, а линия на карте, которую я уже обошел. Каждый мой мускул знал, куда сместиться, еще до удара. Даже эссенция, утекающая сквозь раны, стала частью ритма — как кровь, питающая удар. Я не думал. Я был уклонением, контратакой, сталью, рассекающей тьму.

На меня снизошло сатори — состояние, когда мир замирает, а ты видишь истину. Картина поединка окончательно сложилась в моей голове.

Как бы он ни был опасен, его подводят движения. Судя по ним, он из гражданских и никогда не сражался в смертельных схватках. Его сила — в мощи нефрита и магическом кнуте.

Я хорошо знал этот тип бойцов. Металл. Грубые, прямолинейные и чрезвычайно крепкие. И как их побеждать — я тоже знал. Если дам себя зажать — погибну. Один удар — и я отправлюсь на встречу с предками. Если заставлю его догонять — у него не будет ни одного точного удара.

Сатори закончилось так же неожиданно, как и началось, но я уже был в движении.

Я — ветер, и я — смерть. Сознание отключилось, выпуская наружу боевые рефлексы, что так старательно в меня вкладывал учитель. И которые усилило мое перерождение.

Нырнуть под удар, тут же уходя по дуге от удара ногой. Кнут мгновенно бьет, но слишком высоко. Скрут — и тут же уход от предплечья, что чуть не пробило висок.

Распрямиться — и нож жалит в подмышечную впадину, отсушивая ему руку. Черная жижа льется рекой, а воздух содрогается от рева.

Используя его разворот, я пытаюсь его уронить, но он слишком устойчив. Тяжелый кулак летит мне в живот, но я пускаю его скользящим ударом и, ловя ритм, тут же атакую.

Клевец — в колено, а нож полосует руку на отходе. Рев все сильнее. Один из зубцов на пластине сгибается. Нефритовая броня идет трещинами.

Рывок — и новая атака снова пускает ему черную кровь. Но тут он выдыхает туман.

Прыжок назад — и я почти ухожу. Но в поединке «почти» не считается. Стоило мне задеть облако, как тут же дыхание сбивается, а мышцы тяжелеют. В голове звучит жуткий ритм, зовущий меня подчиниться.

Снова прыжок назад, разрывая дистанцию, но я тут же врезаюсь в нефритовую стену, поднятую по его воле.

— Виновен! — Его палец указывал мне прямо в грудь. — Приговор будет исполнен немедленно!

— Да сдохни ты, тварь, — ответил я уже больше из упрямства.

Бросок вверх — нож и клевец медленно летят по дуге, а я использую нефритовую стену для новой атаки. Рывок — и я, наплевав на боль, взлетаю на самый верх. Камень режет ладони, но я перебрасываю тело через край и лечу прямо на него, подхватывая оружие.

Он ждал моей атаки. Кнут встречает меня в воздухе, но я сбиваю его клевцом и вбиваю ему в ключицу нож по самую рукоятку. Спасибо тебе, Фанг, за такой тяжелый клинок.

Он отступает, чтобы иметь место для замаха, но мне этого достаточно. Скользнуть за ним — и клевец обрушивается на его нагрудную пластину. От взрыва меня отбрасывает в сторону, но его отчаянный рев говорит, что я был прав.

Я не тауматург, но согласно писаниям прошлых династий, которые рассказывали о духах, в нашем мире их держат якоря. Вещи или эмоции, что сильнее смерти. Этот выродок верит, что он все еще чиновник, управляющий этой шахтой, и бронзовая пластина — символ его верности. Уничтожь ее — и якорь сломается, а он станет намного слабее.

Тело этого выродка покрылось нефритовой корой. Он стал еще медленнее, но гораздо сильнее. Интуиция просто кричала: стоит мне пропустить удар — и я труп.

Эссенция текла по моим венам, и я танцевал, постоянно нанося удары. Ветер кружился вместе со мной. Мой бесплотный брат смеялся над этим реликтом, а я рвал его на куски.

Уйти от удара — и тут же сместиться, нанося короткий удар. Не важно, что урона почти нет. Он отвлекается, а я на развороте бью клевцом в шею. Черная жижа льется бесконечным потоком.

Кулак летит в лицо, словно копье, но моей скорости хватает уйти. Вихрь от его удара развевает мои волосы, а я смеюсь вместе с ветром. Мы оба знаем, что он уже мертв. Просто еще не верит в эту простую истину.

Сместиться за спину — и удар в затылок ломает его чиновничью шапку. Его тело медленно оседает. Каменный торс трещит, медленно осыпаясь. Плащ из цепей печально звенит, словно стонет.

Свет из-под его маски медленно угасает, но я слышу, как он шепчет:

— Закон… вечен…

Я выпрямляюсь. Все мышцы дрожат от перенапряжения. Голова гудит, как корабельный колокол во время шторма.

— Закон… может пойти к демонам, — шепчу я. — А я жив.

Мои пальцы сжимаются на рукояти ножа. Уперев ногу в тело, я вырываю его из неподатливой плоти, а потом делаю, как меня учили. Укол в сердце, провернуть, чтобы расширить рану — и он рассыпается, как осыпь в пустой штольне.

Шахта на мгновение замолчала, словно пораженная тем, что ее слуга мертв, а какой-то вор все еще стоит на ногах.

Цепи больше не звенели. Пыль больше не шептала. Даже ветер — тот, что всегда жил во мне — теперь молчал. Он не ушел, просто… замер. Прислушивался. Как и я.

Каменные обломки тела надзирателя оседали, как гниль в воде. Их пыль была зеленой, с синеватым отливом, как мох в затопленных катакомбах. Бой кончился. Но я не чувствовал победы. Я чувствовал… пустоту.

Эссенция в теле таяла, как лед в жару. У меня осталось буквально три единицы. Продержись он еще чуть-чуть — и я был бы трупом.

Победа была за мной. Но я не мог почувствовать триумф. Не мог даже вздохнуть с облегчением. Было ощущение, будто я вывернулся наизнанку, сгорел дотла, но пепел не развеялся — он остался внутри, царапая легкие изнутри.

Я убил воплощение Закона. Я победил силу, перед которой склонялись сотни душ.

Но что это меняет?

Наставник мертв. Мой долг все еще не оплачен. Шахта все еще зовет. Я все еще внизу. Все еще в ловушке.

Я закрыл глаза. На миг я представил, что не открою их больше. Что просто останусь здесь. Камнем. Пылью. Очередной историей без имени.

Но внутри меня, очень глубоко, шевельнулся ветер. Слабый, но уверенный. Он шептал мне, что я победил. Что мы выберемся из этого дерьма.

Я встал. Каждое движение было болью. Но боль — значит, я еще жив.

Но больше всего меня поразили две вещи.

Первой было то, что мой максимум эссенции поднялся на единицу.

А вот вторая… едва заметно светилась на теле этого ублюдка…