Танец Огня

Глава 2 Серебряный встречает гостей

Стрельцы очень любят приключения. Если приключений в ближайшем будущем не предвидится, Стрельцы охотно их организуют. Причем не только себе, но и всем окружающим. Они сядут отдыхать на пчелиный улей, сунут руки в жерло действующего вулкана и приветливо расцелуют голодную акулу.

Дачи бывают разные. Бывает — огород посреди чистого поля, украшенный собачьей будкой, в которую влезает один стул и один чайник, а собака уже не влезает. Бывает — заставленная теплицами территория, где хозяева озабочены только подсчетом ведер, с огурцами. Бывает — заросший бурьяном пустырь, на который хозяева набегают раз в год с бандой друзей, разгребают мусор, торжественно жарят на расчищенном пятачке шашлыки — и пропадают до следующего набега, унося на губах дымный вкус диковатой свободы.

А уж чего только не строят на дачных участках не обделенные фантазией русские люди! Халабуды и халупы, избушки и хоромы, домики и дворцы, а иногда — настоящие замки и усадьбы.

Захар как раз счастливо повелевал небольшой усадьбой. Все там было: и ухоженные грядки, и три картофельных поля, и теплицы, и банька, и сарай с инструментами, и длиннющие мостки с причалом на конце. Вот к этому причалу, к мосткам (которые он воздвиг своими руками), сосед и привел разношерстную команду искателей приключений.

— Щас катер подгоню, ждите, — распорядился он. — А тебе вот персонально — переоденься, — он ткнул корявым пальцем в Аллочкины туфли. — Это не пойдет, ноги сломаешь.

Замечательные были туфельки. Розовые, со стразами, расшитые блестящими цветочками. И на каблучках.

Алла от изумления аж перестала хлопать ресницами в сторону Лева и совершенно по-пролетарски, без изысков, уставилась на Захара. Словно впервые его увидела. Тот уже успел опоясать ножнами зеленые пятнистые штаны, накинул легкую брезентовую ветровку. На ногах у него оказались высокие шнурованные ботинки, поцарапанные и потертые с боков.

Чучело, ей-богу, чучело лесное! И это порождение милитаризма предлагает ей простые резиновые сапоги?!

Сапоги, зеленые с белым ободком, нагло улеглись на дорожке, всем своим видом грубо попирая тонкий Аллочкин вкус. Ни в каком трижды кошмарном сне не могли эти сапоги сочетаться с ее кремовыми, в обтяжку, бриджами, с голубым топиком в легкомысленных ромашках, с розовым рюкзачком и тщательно заглаженной, залитой лаком прической. Из прически выбивались две накрученные спиральки, кокетливо подпрыгивали возле ушей.

Сейчас спиральки вибрировали от возмущения:

— Я че, колхозница, в сапогах топтаться?!

— Мы, типа, в лес едем, девушка. А там, знаете ли, асфальтов к вашему приезду не проложили. Там бурелом, камни, болото. На каблуках далеко не ускачешь.

— Никаких сапог! — завопила Аллочка. — Убери пакость эту!

Захар усмехнулся, подхватил сапоги, кинул в лодку.

Пока они препирались, Яна прошлась по саду и обнаружила за яблонями разросшийся роскошный малинник.

— Ой, у вас тут малина! — обрадовалась она. — Такая крупная!

— Рвите, не жалко, — великодушно разрешил с причала Захар, — мне все равно еще мотор вешать. Вы мне только мешаете, валите все в сад. Сбор минут через пятнадцать.

Ник с облегчением плюхнулся на скамейку у бани, нацепил наушники, прикрыл глаза.

Лев скинул кроссовки, пошлепал босиком по мосткам, на ходу стаскивая майку, подставляя плечи августовскому солнцу.

Анька осторожно скользнула следом.

Мостки у Захара казались почти бесконечными. Поскрипывали под ногами широкие серые доски, засыпанные рыбьей чешуей. Снизу плескала вода, ладожский прохладный ветер шевелил волосы. Медовый запах скошенного клевера смешивался с резким, свежим запахом рыбы. Лев остановился на самом краю, у быка, глядя на далекие острова.

Анька влюблялась много-много раз в жизни. Первый раз в детском саду. В знак своей любви она притащила тому мальчику, Толику, чудесную конфету — огромную, с две ее ладошки, в красивой золотистой обертке. Толик конфету принял, но тут же коварно разделил ее с кудрявой Ленкой, которая вечно кидалась макаронами и вообще казалась Аньке существом неприятным. Ленка вцепилась в конфету острыми зубками начинающей гиены, и Анька в первый раз ощутила горечь настоящей любви.

С тех пор она никогда не доверяла чернявым мальчикам, ее тянуло к блондинам. Лев как раз был блондин, достойный того, чтобы засыпать его конфетами по колено.

До чего же он был красив, этот мальчик, последний герой, звезда рок-н-ролла! Анька осторожно навела резкость, щелкнула несколько раз — высокий силуэт на фоне синего летнего неба. Потом опустила фотик, полюбовалась на его загорелую спину, на изогнутую ложбинку посредине… Ей хотелось протянуть руку и поворошить короткие белые волосы на затылке, чтобы он повернулся и глянул на нее веселыми голубыми глазами, чтобы…

— Все сюда! — заорал с берега Захар.

Тьфу ты, пропасть?

Лев быстренько натянул майку, развернулся, улыбнулся ей мимоходом.

— Анька, Женька! — продолжал надрываться противный сосед. — Вам что, персональное приглашение требуется? Кончай эротическую фотосъемку, опоздавшие гребут за катером самостоятельно!

Издевался, гад.

— Так, — скомандовал он, когда все собрались, — залезайте, парни, назад, на корму…

— Я — вперед! — тут же перебил Лев.

— Я тоже! — Аллочка быстро перекинула ногу через борт. И взвизгнула — катер на воде опасно качнулся от резкого движения.

— Что, страшно? — хмыкнул Захар. — Каблучки не жмут? Ладно, лезь, я ж держу.

— Женечка, помоги мне, — Алла неприязненно скосила на Захара накрашенный глаз.

Лев лихо прыгнул внутрь прямо с мостков. Катер заходил ходуном. Последний герой протянул блондинке руку, та неловко перевалилась внутрь, брезгливо вытерла платочком жесткую скамейку и наконец уселась.

— Потише, лоси, — проворчал Захар, — дома так будете прыгать. Теперь вы двое давайте на корму.

Яна спокойно шагнула через борт — Захар умудрился, изогнувшись, подать ей свободную руку.

— А сколько у нас спасательных жилетов? — спросила она, усаживаясь.

— Нисколько, — буркнул Захар.

Последним, не снимая наушников, в катер ввалился Ник.

И свободные места кончились.

Анька, которая усердно щелкала фотоаппаратом, стараясь запечатлеть посадку с разных ракурсов, растерянно затопталась на мостках. Неужели Захар оставит ее на берегу? Нет, не может быть!

Мир, по мнению Аньки, держался на разных чувствах, но одно чувство, несомненно, было главным. Чувство справедливости. Это была хрустальная ось, на которой качались весы с чашами добра и зла. Ну, знаете: кто первым встал, того и тапки; а тому, кто неправедно вырывает тапки из слабых рук, непреклонное небо непременно пошлет ржавую отмстительную кнопку. Из закона справедливости вытекал другой главный закон: поступай с ближними так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой, Анька не задумывалась о мировых законах, но всегда охотно делилась с ближними своими сокровищами. Улыбкой, хорошим настроением, солнечным днем, удачным кадром, интересной книжкой… Но и от ближних она ждала ответной справедливости. Сейчас же на ее глазах творилась чудовищная несправедливость. Это ведь было ее желание, в конце концов! Это она должна была сидеть рядом с Левом на носу, она, которая все придумала и устроила! Кто угодно пускай остается на берегу — красивая Яна, капризная Алла, кислый Ник, — только не она!

Захар рассовывал под сиденья всякие нужные вещи: канистру, старую куртку, дождевик, пакеты с едой. Остальные тоже были заняты собой. Никто как будто не замечал, что ее забыли. Надо крикнуть, пусть вылезают и тянут жребий, а иначе она сейчас разревется…

— Ты чего там переминаешься? — Захар сварливо загремел веслами. — С вами только за смертью собираться, торопыги. Ночью, что ли, обратно поедем? Нашли тоже лодочника! Давай шуруй на самый нос — ты мелкая, в ногах у них сядешь. Ничего, поместишься.

И добавил про себя чуть слышно:

— Во коза, а?

Пока Захар выгребал от берега, все молчали. Отплыв метров пятьдесят, он бросил весла, перебрался назад, дернул за веревку, заводя мотор. Тот угрожающе рыкнул. Захар дернул еще раз. Катер сильно качнулся, запахло бензином. Ветер дунул сбоку, плеснуло в скулу, катер заплясал на мощной волне, разворачиваясь обратно к берегу. Но Захар выпрямил нос и прибавил скорости.

— А кто умеет плавать? — неожиданно спросила Яна. И первая честно призналась: — Я вот совсем не умею.

Ник ничего не ответил, потому что слушал плеер.

— Я тебя спасу, не переживай! — белозубо развернулся к ней Лев.

— А ты хорошо плаваешь?

— Как Ихтиандр.

— Я тоже совсем не умею плавать, — протянула Аллочка, стреляя на него глазками, — в бассейне еще ниче, плыву. А в озере даже не знаю. Вот мы ездили в Турцию, там в отеле такой бассейн был, что я до моря ни разу не дошла.

— Ни разу? — удивленно развернулся обратно Лев. — Море же самое интересное. Там ветер, волны, песок, крабы.

— Ой, жареных крабов и этих… креветок нам прямо к шезлонгу приносили, без проблем. А волн мне и в аквапарке хватило.

Анька вслед за Левом удивленно покосилась на Аллочку. Аквапарк — это, конечно, здорово, она была в аквапарке в Крыму. Но ни разу не дойти до моря… До жаркого берега, где волна, развеселившись, ворочает разноцветную гальку или сонно перебирает песок. До прозрачного соленого ветра, который сдувает с кожи капельки воды. До самого моря, которое дышит, потягивается, раскачивает и подталкивает к горизонту — вперед и вперед, в бирюзовое марево…

— Держитесь крепче! — заорал сзади Захар, перекрывая рев мотора. — Сейчас в открытой будет качать!

Аллочка немедля пододвинулась ближе к Леву, хотя они и так сидели на скамейке почти в обнимку. Аньке пришлось уместиться прямо на железном полу, подстелив под себя рваный грибниковый плащ. Снизу она видела только железные борта катера да ноги сидящих, поэтому то и дело норовила приподняться. О, как ей хотелось, чтобы Левин сказал: «Я и тебя, Анька, спасу!», но врать она не умела, а потому сердито призналась:

— Я плаваю. Только не очень хорошо.

— Будет кому и меня спасти, — не растерялся Лев.

Анька замерла от счастья. Спасти его! О, она готова была переплыть океан, переловить руками всех акул и выдрать водяному царю всю мокрую бороду, чтобы только спасти его. Но Лев никогда не падал рядом с ней ни в какие водоемы. Даже лужи благополучно перешагивал, не оставляя никакой надежды.

Мотор взревел, катер, круто забирая на повороте, обогнул мыс и вылетел в открытую Ладогу. Сразу ударил ветер, острова разбежались по сторонам, широкая ладожская волна подхватила их, подняла наверх, плавно опустила в яму, снова подняла… Аллочка вцепилась в Лева, Анька же все старалась приподняться над бортом, пока очередная волна не окатила ее холодными брызгами. Хорошо, фотоаппарата в руках не было.

Серебряный показался через полчаса. После открытой воды они снова петляли в проливах, огибали отмели и гранитные гряды, оставляя за собой взбаламученный пенный след. Захар то сбрасывал скорость, то снова прибавлял. Иногда он выпрямлялся во весь рост, выглядывая опасные затопленные камни, на которых можно было сгубить мотор. Здесь, на озере, он был совсем не таким, как дома. Там он казался грубоватым, вредным, порой занудливым и удивительно обыкновенным. Подумаешь, сосед. Ну что в нем героического, в соседе, если ему можно постучать в стенку или кинуть соленым огурцом, когда он вылезет на балкон? Но здесь, на катере, Захар превратился в настоящего повелителя морей — загорелый, с резким лицом, на котором светились прозрачные родниковые глаза. Не хватало только шпаги и капитанской треуголки. Анька не выдержала, достала фотоаппарат и сумела-таки поймать момент, когда он стоял во весь рост на фоне неба, а позади него смыкались красноватые гранитные лбы.

— Вот он, Серебряный! — крикнул Захар капитанским голосом, когда перед ними замаячила огромная, поросшая лесом скала. Лев вскочил со скамейки, качнулся, выпрямился, разглядывая берег. Вопросы из него так и посыпались горохом:

— Ого, это точно рудник? Там ведь озеро на скале, ты туда ходил? А где пристань? А почему мы сюда заворачиваем, тут же камни… А что это за скала?

— Это Высокая. — Захар сбросил обороты, осторожно направляя лодку между камней. — Здесь и высадимся. С той стороны сплошное болото (он бросил быстрый взгляд на светлые брючки блондинки), не пролезете. А тут через бурелом напрямик. Проведу, так уж и быть. А то до ночи провошкаетесь.

Лев стоял задрав голову, вцепившись руками в пластиковый ветрозащитный козырек катера. Анька тоже приподнялась на полусогнутых, вскинула наконец фотоаппарат. Ей хотелось, чтобы Высокая скала, ощетинившаяся поверху высохшими елками, целиком влезла в кадр.

— Сядь! — цыкнул на нее Захар. — Мешаешь! Вылезем, тогда.

— Вид паршивый с берега, — возразила Анька, но ослушаться не посмела.

С боков наплывали черные мокрые валуны, уходящие в коричневую ладожскую глубь. Солнце набрасывало на них золотую сетку, высвечивало то бородатую зеленую корягу, то беспокойную стайку мальков. Скалы все ближе подступали с двух сторон, высовывали навстречу длинные гранитные языки. Редкие камышинки шуршали в трещинах, порой так близко, что можно было оборвать их, не вылезая из лодки.

— Так! — приказал их суровый проводник. — Сидеть, не рыпаться! Никаких лишних движений! Тут место узкое, не дай бог, бревно или луду днищем поймаем. Сейчас я катер во-он в тот проливчик заведу… — Он совсем заглушил мотор, а потом ловко спрыгнул с кормы прямо на длинный гранитный выступ.

Лев немедленно шагнул на борт и прыгнул в другую сторону.

— Куда! — заорал Захар.

От сильного толчка катер тревожно затанцевал.

Лев приземлился между торчащими гранитными клыками, торжествующе улыбнулся — мол, все путем! — поскользнулся на слизких водорослях и во весь рост рухнул в воду.

Брызги взлетели фонтаном, накрыв всю компанию.

Чайка, завопив, шарахнулась прочь.

«Тогда ты меня спасешь! Вот оно!» — стукнуло у Аньки в голове.

Она швырнула фотик вбок, на мягкую куртку, взвилась с места, метнулась к борту. Ноги, затекшие от долгого сидения, подвели, она зацепилась за скамейку и растянулась, придавив Яну с Ником. Аллочка истерично визжала, хватая всех за ближайшие части тел:

— Йааа! Мама!!! Он же утонет, утонет! Прыгайте за ним, идиоты, спасите его!

Она возбужденно стукнула по шее Ника, который только-только спихнул с себя барахтающуюся Аньку.

— Отцепитесь, истерички! — взвыл Ник.

— Всем сидеть! — взревел Захар.

Он перемахнул обратно в лодку, потом — на скалу, возле которой барахтался Лев, лег плашмя на камни — и в два приема вытянул того из воды.

Лев потряс головой, округлив и без того круглые глазищи. Вытер лицо мокрым рукавом, глянул, как весело стекает с джинсов вода, перевел взгляд на тревожные, перекошенные физиономии и… расхохотался.

— Дебил… — процедил Захар, подводя к нему лодку, — залезай, хватит ихтиандрствовать. Тут топляка полно, вода мелкая, стукнулся бы башкой, может, поумнел бы. С этой стороны все равно прохода по камням нет, придурок.

Лев, разбрызгивая воду, шумно перелез в лодку. Захар, осторожно отталкиваясь от берега, провел ее между гранитными обломками, и через несколько минут лодочный нос уперся в тяжелые бревна полуразрушенной старой пристани.

Все вылезли на берег, с любопытством оглядываясь. Лев первым делом сбегал глянуть на тропу, которая пересекала прибрежную полосу и круто уходила вверх, на заросший иван-чаем и соснами склон. Аллочка одним глазом умильно посматривала на Лева, а вторым почему-то возмущенно косилась на Яну. Яна смотрела под ноги, Анька — в фотоаппарат. Ник присел на камень и копался в меню проигрывателя.

Захар никуда не смотрел, он просто привязал катер, повесил на пояс фляжку с водой, глянул на часы и сказал, сплюнув далеко в траву:

— Че встали? Идти надо, время не резиновое!

— Погодите, Женя ведь совсем мокрый. Ему надо переодеться.

Это сказала Яна. Спокойно сказала, без осуждения. Мол: небо — голубое, трава — зеленая, Ладога — большая, Женя — мокрый.

Аллочка чуть слышно фыркнула, и косящий на Яну глаз ее недобро сверкнул.

— Ерунда! — отмахнулся Лев. — Подумаешь, мокрый! Зато не жарко.

— Ты хотя бы носки отожми, — серьезно посоветовал Захар, — ноги сотрешь.

Тот спорить не стал — в лесу с такими вещами не шутят. Присел на бревно, стащил хлюпающие кроссовки, вылил из них воду, снял носки, майку… Анька с замирающим сердцем сделала украдкой пару снимков. Представила, как распечатает эти фотки, положит перед собой на стол — и вспомнит до самой последней травинки, до золотистого лучика эти серые рассохшиеся бревна, загорелые руки, стаскивающие красную футболку, плечи, облитые солнечным медом… Тут Лев взялся за ремень, расстегнул джинсы. Пришлось, срочно отворачиваться.

— Мобильник промок, — хмыкнул за спиной звездный мальчик. — Ну что за тотальная невезуха?! Вечно с ним неприятности. Янка! Помнишь, как я его в ведре с водой утопил, уборщица-то оставила?

— Помню.

— Ага… Он, кстати, после того заработал. Боюсь, второго купания не переживет. Это ж все равно что два раза из мертвых восстать. Дашь потом номера списать, если карточка гикнулась?

— Дам — коротко кивнула Яна.

— Коленку в кровь разбил, больно, — пожаловался Лев.

Яна вытащила из рюкзачка прозрачную косметичку, набитую лекарствами, и вытащила оттуда зеленку-карандаш.

— Помажь, кровь остановится.

— Ты что, зеленкой еще больнее! Я лучше подорожник прилеплю.

— На, пластырем прижми.

Яна молча убрала аптечку, вытащила книжку. Заправила за уши светлые волосы, и, больше не отвлекаясь, уткнулась в текст. Теперь с нее можно было бы писать картину «Эльфийская принцесса на привале».

Аллочка фыркнула осуждающе. Она несколько раз прошлась перед Яной, стараясь, чтобы тень падала на страницы. Яна безмятежно читала. Тогда Аллочка ушла к Леву, но время от времени сверлила Яну взглядом, словно маньяк-строитель триста тридцать третью бетонную стену. Казалось, она вот-вот завизжит на повышенных оборотах, как раскаленная докрасна дрель.

Никто не обращал на нее особого внимания. Аллочка, надувшись, достала из рюкзачка разноцветный журнал и раскрыла его в конце, где был помещен небольшой гороскоп.

— Эй, народ! — крикнула она. — Сейчас мы узнаем, кому что приготовили звезды.

Народ встрепенулся. Даже хмурый Захар перестал слоняться туда-сюда и подошел поближе. Хотя на лице его отражались явные сомнения, что звезды в принципе могут приготовить что-нибудь годное. Разве что какой-нибудь звездный винегрет.

— О! Овен… Овен — это я! — важно поведала Аллочка. — Знак огня, решительный и энергичный. Тут написано, что сегодня меня ждут великие дела. Романтическое свидание, ага… внезапное интересное знакомство…

— Партизаны, что ли, из лесу выйдут? — предположил Захар.

— Партизаны уже вымерли, — досадливо мотнула головой Аллочка, — не мешай! Все сложится удачно, если вы будете меньше думать о себе… Как это, меньше думать о себе? О ком же тогда думать, о партизанах? Чушь какая-то!

— Прочитай про Женьку, — попросила Анька, — он — Близнец.

— Сама знаю, — перебила Аллочка. — Близнец… Хм… Близнецы сегодня могут встретить свою судьбу. Слышь, Левин? Тебе сегодня судьба светит!

— Так что ты лягушек на болоте поменьше целуй, — вставил свое слово Захар, — а то ты ее чмокнешь, а она в судьбу твою превратится. Будете потом квакать, обнявшись, долго и счастливо. И умрете в один день во французском ресторане.

— Тебе лишь бы все опошлить, — сердито шлепнула журналом по коленке Аллочка, — а тут, между прочим, все правильно написано. У меня романтическое свидание, у него — встреча с судьбой. Все сходится.

Она отложила журнал.

— А остальные, — заинтересовалась Анька, — дай-ка я прочту!

Аллочка пожала плечами и кинула ей журнал.

— Яна, ты кто по гороскопу?

— Козерог, — отозвалась Яна, отрываясь от книги.

— Козерогам надо внимательно глядеть по сторонам, чтобы найти человека, которого они долго ждут…

— Не дождутся, — фыркнула Аллочка.

— Ник, а ты кто? Ник, эй, Ник! Ау!

— Бесполезно, — отозвался Лев, который прыгал, вытряхивая воду из ушей. — Он из-за своей музыки вас не слышит. Я помню, он по гороскопу Водолей.

— Водолея ждут всякие опасности, преодолеть которые ему помогут друзья.

— А, ну тогда все в порядке, — Лев, судя по звукам, отжимал майку и джинсы, — компьютера тут нет, а то самая большая опасность, что он к экрану прилипнет и не отлипнет. А остальные, опасности я за него, как друг, преодолею.

— Захар, ты ведь Телец?

— Я в гороскопы не верю. — Захар притащил из лодки брезентовую ветровку, кинул на колени Левину.

— Не веришь, и зря. Я тебя знаю, ты вылитый Телец. Упрямый, основательный. Настоящий знак земли. И ждут тебя сегодня бесконечные хлопоты, а в конце — внезапный проблеск счастья.

— Я и без гороскопа уже все понял про бесконечные хлопоты. А счастье — это, видимо, если я вас на этом острове внезапно забуду.

— Ну и я, Стрелец. Так… сегодня все в ваших руках. Огонь может разгореться ярко или погаснуть… все зависит от того, сможете ли вы преодолеть себя.

— Очередную жабу сфотографируешь, — предположил Захар, — как она с Левиным целуется.

— Что вы мне все время жаб каких-то подсовываете? — подал голос Лев. — У меня сегодня как-никак встреча с судьбой.

— Не жабу, так снежного человека поцелуешь.

— Лучше русалку. Вон, Янка вполне за русалку сойдет!

Аллочка нахмурилась и зверски расплющила ленивого от жары комара, который посмел приземлиться ей на мизинец. Яна улыбнулась, возвращаясь к чтению. Захар с сомнением оглядел команду. Дольше всего он смотрел на Аллочку. Стройные ножки в кремовых бриджах навевали на него исключительно мрачные мысли.

— Как ты через болото полезешь? — ткнул он еще раз в гламурные розовые туфельки. — На каблуках по бурелому? Ты себе представляешь эту экстремальную романтику?

— Полезу?! — взорвалась Аллочка. — Да вас тут три мордоворота! И ты спрашиваешь, как я полезу?! Уж найдите способ, как переправить одну хрупкую девушку через болото! Руки-то у вас есть.

— И че? Мост хрустальный все равно не построим.

— Реальные парни носят девушек на руках, — припечатала Алла.

Захар остолбенел. Он вовсе не рассчитывал таскать эту весьма упитанную блондинку через болото на руках. Видимо, это входило в предсказанные звездами «бесконечные хлопоты».

— Интересно, — заметила Яна, убирая книгу, — первый раз слышу, что на горе есть болото. Получается, оно наверху? Возле озера?

— Я тоже про болото ничего не знаю, — встрял Лев, — а наверху затопленный рудник. И пещера.

— И болото, — раздраженно повторил Захар, чувствуя себя полным идиотом. У него появилось легкое, но настойчивое желание своими руками придушить тут каждого. А соседку аж два раза подряд.

— Двигаем, что ли? — Лев зашнуровал кроссовки и встал.

— Может, кто остаться хочет? — с надеждой поинтересовался Захар. — Жарко, идти тяжело, и прямо посмотрел на Аллу, посылая во взгляде ободряющий намек. Но та уже трогала Лева за локоток.

— Я останусь! — неожиданно подал голос Ник.

Про него, честно говоря, все забыли.

— Отлично! — обрадовался Захар. — За катером присмотришь? Тут никого нет, но мало ли… Там канистра с родниковой водой под сиденьем. А еще термос с чаем. Бутерброды в пакете. Разберешься, короче, сам.

— Ник, ты что, наверх не полезешь? — изумился Лев. — Это же легендарное место!

— В гробу я твои легенды видал, — отмахнулся повеселевший компьютерщик, — я лучше высплюсь и похаваю.

— Ладно, хватит базарить, — Захар меланхолично сплюнул и первым свернул на тропу, — айда за мной.

Блямм! Блямм! Плюю-ух! — весело шлепали по бортам маленькие волны, ласково покачивая лодку. Ник, причмокивая, дожевывал третий бутерброд. Сразу было видно, что делал их человек основательный, не пожалевший ни колбасы, ни масла.

Он отхлебнул горячего чая из крышки термоса и счастливо прилег на нос катера. Железо нагрелось на солнце, снизу приятно грело, вот только ногам было неудобно, свисали. Как всякий компьютерщик, Ник вечно недосыпал, поэтому главной мечтой его жизни был долгий и здоровый сон. Суток трое, не меньше. Он уже присмотрел себе неплохое местечко на скале, где можно вытянуться во весь рост. Сейчас чаек допьет — и баиньки, баиньки…

Мысли в голове проплывали вкусные и основательные, как бутерброды. Хорошо-то как получилось с этим походом. И железо у Аллочки забрал — отличное, кстати! — и по горам прыгать не пришлось…

Ник потянулся, выбрался из лодки. Волны сразу заговорили тише. Только чуть пришептывали между камнями. Затренькала в соснах птичка. Шмель, жужжа, закопошился в клевере. Ник кинул на камень старую куртку, которую тоже нашел под сиденьем, блаженно растянулся, закинул руки за голову…

Шшу-ух, шшу-ух. — шуршали волны где-то на краю сознания.

Ззыыы… взыыы… — настойчиво раздалось над ухом.

Ник недовольно разлепил веки — как раз чтобы увидеть, как здоровенный серый слепень деловито приземляется ему на шею.

— Ах ты! — шлепок по шее пропал даром. Серый легко уклонился и кровожадно закружил над годовой.

Вззззыыы…

По коже забегали мурашки. Вспомнилось вдруг, как мама читала ему в детстве: «Муха, муха, Цокотуха, позолоченное брюхо…» Сейчас это брюхо пыталось напиться его, Коленьки, крови!

Он злобно отмахнулся.

Слепень отстал, но через секунду вернулся с подмогой. Теперь уже два вампира-гопника конкретно жужжали ему в оба уха.

— Пошли прочь, гады! — Ник замахал руками.

Гады продолжали нарезать круги.

Зря, зря мама читала ему, маленькому, «Цокотуху». «Инструкция по разделке мясных туш» в исполнении графа Дракулы и то было бы лучше. Дело в том, что он под покровительством старшего брата умудрился посмотреть ужастик «Муха» в четыре года. И с тех пор жизнь насекомых предстала перед ним в особом свете. Он ежился в кроватке, представляя себе позолоченное волосатое брюхо, шипастые паучьи лапы, ядовитые жвала, липкие нити паутины, треск хитинового панциря, зеленую вонючую кровь… И все это шевелилось, ползало, жужжало… И «Чужой» и «Хищник», которых он посмотрел гораздо позже, показались ему телепузиками против той детской «Цокотухи». Наверно, стоило отложить просмотр первою своего ужастика хотя бы до пяти лет.

Ник затаился.

Крылатая скотина села ему на колено, потирая лапки. Он садистски саданул ее полой куртки:

— Сдохни, зараза!

Второй слепень, потрясенный трагической смертью другана, мгновенно куда-то исчез. Никто больше не жужжал.

— Вот так, — Ник отряхнул колено, — мы вас мочили, мочили и мочить будем. Потому как человек — венец эволюции.

Спать расхотелось.

Он встал. Кругом непрерывно что-то шуршало, шворкалось, шушукалось и шелестело. Качались волны, отбрасывая солнечных зайчиков, качались кроны сосен, качалась высокая прибрежная осока.

Ник поежился. Неприятные мурашки забегали по коже. Мир окружал его со всех сторон, подступал все ближе — живой, шевелящийся… страшный.

То ли дело родное железо! Такое простое! Такое свое! Такое понятное!

Налетел ветер, сосны загудели, и Ник внезапно осознал, что он на берегу — совершенно один. Тут, как на грех, снова раздалось зловещее «вззы!» — второй слепень решил скрасить его одиночество, невзирая на риск.

Некоторое время Ник караулил слепня с курткой в руках, но проклятая тварь все время уворачивалась. Тогда он сам погнался за ним вдоль берега, зорко отслеживая маневры кровососа. Тропа завела его в густой молодой ельник. Тут было сумеречно и сыровато. Попадались кочки с мокрой травой, а потом вовсе начался изумрудный мох, противно чавкающий под ногами. «Вззы» прекратилось, слепень исчез.

Несколько кружек чая неудержимо потянули его в кустики. Ник потоптался на месте, оглядываясь. Гм, а вдруг кто-нибудь застукает его в процессе?

— Никого тут нет, не будь идиотом! — напомнил он себе. — Ты же в лесу!

Но все равно мысль о том, что кто-то вдруг выскочит и застанет его за таким деликатным делом, не давала покоя. Он выбрал закуточек возле огромного валуна, верхняя кромка которого приходилась ему по грудь, и протиснулся туда.

До чего же нервное занятие… А вдруг стая девчонок из леса выскочит? Диких. Или домашних, без разницы! А может, медведь. Еще неизвестно, чего бы он испугался больше — медведя или девчонок.

— Ерунда, — вслух, чтобы приободрить себя, шепнул Ник, — нету тут никаких девчонок, И медведей нет.

Шепот растворился в зеленом сумраке. Стало жутковато. А вдруг не медведь? Вдруг — лось? Или этот… кабан? Он как-то смотрел передачу по «Планете животных», там африканский кабан с бандитской кликухой бородавочник, шуганул целую грядку львов. Чуть не убил их своими бородавками! А вдруг и здесь такое же чудо водится?

Ник подавил панику. В карельском лесу не могли водиться африканские кабаны. Уф, наконец-то все…

Он с облегчением застегнул джинсы, протиснулся обратно… И тут на уровне груди с камня поднялась изящная змеиная голова, зашипела, разевая рот, ощупывая воздух черным стремительным язычком. Заструилось гибкое туловище, доселе совершенно слитое с серым гранитом. Мелькнул черный ремешок на спине, характерный признак лесной гадюки…

И раскаленный прут воткнулся ему в горло.

— Прикиньте, несколько тонн серебра, прям отсюда. Баржами вывозили, баржами! В Кирпичку, ну, через залив. Там до сих пор развалины кирпичного завода, кстати. Строили много, нужен был кирпич. И тогда владелец рудника… — Лев остановился на тропе, на метр выше девчонок, притормозил, развернулся, показывая:

— Bo-он она, Кирпичка, во-он там… за тем островом.

Как только они полезли вверх, так из него полились рассказы: о старых заводах, о заброшенных шахтах, о взорванных и затопленных рудниках… Анька прямо разрывалась на части. С одной стороны, очень хотелось послушать. С другой, приходилось смотреть под ноги. Тропа дыбилась почти вертикально, подошвы скользили, ветки цеплялись за волосы, иголки и кора сыпались в лицо… Вдобавок ей очень хотелось поймать в кадр великолепного Лева, который азартно размахивал руками в такт рассказу. Она подлезла ближе, изогнулась, уткнувшись в объектив… потеряла равновесие, ойкнула, схватилась за тонкий ствол…

Яна, которая стояла чуть ниже, вовремя подставила ей плечо,

— Держись! — улыбнулась дружески.

— Спасибо! — с чувством кивнула Анька. — Я ведь, когда снимаю, как в том анекдоте: ничего не вижу, ничего не слышу, и вообще, сбивайте меня палками…

— Тоже мне папарацци, — хмыкнула Алла. Она отдыхала, прислонившись спиной к сосне. — Фуу, устала… Папарацци свои фотки хоть продают. А от тебя какая польза? Нас снимать бесполезно, мы растрепанные, взорванное спагетти, не иначе. Вон у Янки на голове как будто мамонты паслись. Не дай бог, в «Контакте» или в «Одноклассниках» мои подобные фотки засветишь. Я тогда со стыда вымру.

— Красиво же, — Анька повела руками вокруг.

— Краси-сиво, — передразнила Алла, — лысые сухие елки и куча булыжников!

— Эй, чего стоим? — спустился сверху Захар (возвращение не прибавило ему оптимизма). — Чего выстроились, как на митинге? Цигель, цигель, ай лю-лю! Я тут ночевать не намерен.

— А далеко еще? — подала голос Яна.

Захар покосился на нее и безжалостно припечатал:

— Далеко! Пилить еще и пилить! И все в гору, через бурелом!

Яна, однако, не обиделась. Кивнула — ясно, мол, спасибо за информацию — и первая полезла дальше.

— Слышь, ты, большая недетская энциклопедия, — ядовито заметил Захар, протискиваясь мимо Левина, — Кирпичка, между прочим, вовсе не за во-он тем островом. Она вааще с другой стороны.

— Не может быть! — вскинулся Лев. — Я точно знаю где. Я читал!

— Где, где, — откликнулся Захар сверху, — это ты девочкам заливай где. В Караганде. А я в Кирпичку сто раз гонял за теми самыми кирпичами, в отличие от тебя, умника.

— Захар, перестань! — не выдержала Анька. — Не слушай его, Лев!

— Женя, дай мне руку, — подобралась к ним снизу Аллочка, — помоги же мне, тут так тяжело… А я высоты боюсь!

— А я не боюсь, — разозлилась Анька, поднимаясь следом за Яной и Захаром.

«Ну и пусть, — думала она, штурмуя гору, — ну, протянул руку девушке. Ну, заглянул сверху в топик. С кем не бывает? А Захару, как вернемся, я выдам по первое число. Тоже мне, железный дровосек: «Я в Кирпичку сто раз гонял…» Вот оболью ему двери валерьянкой, чтоб кошаки всю ночь под ней орали… Или в фотошопе разрисую под Шрека и на первое сентября в школе вывешу…»

Захар, не подозревая о грядущих карах, трещал ветками впереди.

Аллочка лезла последней, раздражаясь все больше и больше. Она даже за Левина не могла как следует ухватиться на узкой тропе и видела перед собой только его ноги в модных потертых джинсах. Он что-то вещал на ходу, опять историческое, то и дело оборачиваясь, протягивал руку, помогая обогнуть то камень, то пень — но это не спасало. Туфельки обреченно чавкали по грязи. За шиворот сыпались иголки. От жары запах пота начал просачиваться сквозь тщательно подобранный запах дезодоранта.

И куда они прутся? И зачем? Надо было остаться на берегу, зажечь там… ну что там зажигают? — костер, что ли, сосиски пожарить, искупаться, то-се… Она такой купальник клевый купила в Турции, с блестками, но кто ж его тут заценит? Разве только комары. И когда кончится этот лес, сучья, пни, коряги? Вдобавок две дебилки в компании, одна к тому же с фотоаппаратом, не дай бог, щелкнет ее, растрепанную! Ужас просто! Левин умничает, нет чтобы заткнуться и назад повернуть! Прям сериал «Альпинисты тоже плачут», мамма миа… Но ничего, ничего… Кончится же эта чертова скала когда-нибудь! Вот тогда она Левиным и займется. Говорят же, что красота требует жертв. Вот пусть он чем-нибудь и пожертвует ради нее…

И тут скала кончилась. Они взобрались на выпуклую, поросшую сухими белыми мхами пологую макушку в редких высоких соснах, в бегущих ветвистых тенях, в золотых пятнах света. Непривычно синяя Ладога открывалась отсюда, дымящая труба завода, крошечные домики на далеком противоположном берегу, виток дороги с муравьиными машинками. Поодаль скалы снова дыбились вверх, рассыпаясь у подножия огромными валунами. Сухой мох под ногами ломался, чуть потрескивая, ветер тек мимо, перемешивая запахи нагретой смолы, клевера, большой воды, цветущего иван-чая… Ладожский ветер, сосновый, смоляной, грибной, окуневый, брусничный… Анька бесстрашно встала на самый дальний выступ, позволяя ветру огибать ее, течь сквозь нее, путаться в волосах.

— Пять минут отдыха, — разрешил Захар, — я пока дальше гляну.

И скрылся за огромной осыпью.

— Иии! — завизжала вдруг Аллочка. — Мама! Ай! Больно!

Анька чуть фотик в Ладогу не выронила.

Первым к вопящей подбежала Яна.

Аллочка вертелась на месте, хлопала себя ладонями по плечам.

— Что случилось?

— Ты че?

— В чем дело?

— Мамочка! Ааа! Гоните его! Убейте! Снимите с меня, снимите!

Аллочка хлопнулась на грудь подскочившему Леву:

— Достань его, Женя, достань!

— Кого? — тупо переспросил Лев.

— Да комара же! Он меня кусает, кусает!

— Эээ… где?

— Тебе показать? — перестав визжать, по-деловому осведомилась Алла. — Там, на спине где-то, под майкой…

— У тебя еще в волосах ветка, — перебила Яна.

— С рожденья, видимо, — зло откликнулся прибежавший последним Захар. — Аллочка — в голове палочка! Белены, что ли, объелась? Ты в лесу, вдруг что серьезное случится? А тут картина кровавыми слезами: барышня и комар.

— Заткнись! — ощетинилась звезда гламура. — Достал уже!

— Да ты сама тут всех достала! Даже комаров!

— Не ссорьтесь! — закричала Анька, вставая между ними. — Алла! Захар, ну будь человеком!

Она ненавидела, когда люди ссорились. Особенно вот так, на пустом месте.

Захар даже не взглянул на нее. Развернулся и ушел вперед по тропе.

Аллочка всхлипывала, не отрываясь от Женькиной груди. Но тот не торопился ее утешать. «Козлы! — думала Аллочка. — Им меня совсем не жалко. Надо было сказать, что не комар укусил, а этот… шмель. Или скорпион».