В Индии в ту пору мало кого интересовало, как устроен объективный мир; понятия добра и зла размывались, а в некоторых философско-религиозных системах даже отсутствовали. Индусов больше интересовало «спасение души», идею которой, как мы уже знаем, они воспринимали вовсе не так, как христиане.
Индусов весьма интересовало благоприятное воплощение души в следующем рождении после неизбежной близкой смерти. Считалось, что, согласно закону кармы, душа хорошего человека воплотится в человеческом теле, а если он был грешен, то его душа воплотится в теле крокодила, в теле асура или дэва (имматериальные или не совсем материальные сущности), а в худшем случае, — в тело воздушного беса (бирита) или подземного демона.
Весьма существенным становился вопрос: какие принять меры, чтобы обеспечить себе перерождение в человеческом теле, а еще лучше, вырваться из беспрерывной цепи перерождений? К этому времени здесь уже были йоги, брамины, отшельники, аскеты, и всем этим очень живо интересовался гениальный мальчик — сын княжеского (кшатрия) рода Шакья. Звали его Сиддхартха, или Шиддхартха. Он обошел всех мудрецов-учителей, но не нашел удовлетворения в их учениях, а потому сотворил свое собственное.
Учение Будды было до крайности простым вначале и стало невероятно сложным две тысячи лет спустя. В общих чертах заключалось оно в том, что у людей есть желания, которые при неудовлетворенности порождают страдания, а страдания ведут к смерти, к новым воплощениям и к новым страданиям. Следовательно, чтобы избавиться от страданий, надо избавиться прежде всего от желаний, то есть ничего не желать, и тогда избегаешь страдания и смерти. Пробуждение или просветление Будды снизошло на него однажды ночью, когда он сидел под деревом Бо в Гайе после семи лет медитаций в лесном уединении. В течение долгих семи лет Будда пытался проникнуть в тайну порабощения человека «майей», то есть разнородным миром явлений и событий, скрывающим единую лежащую за ним реальность.
Князь Сиддхартха стремился найти выход из порочного круговорота жизни. Но все его попытки были тщетны. Истинное, высшее «Я» оставалось недостижимым. Как ни сосредоточивался он на собственном сознании, пытаясь проникнуть до самых его корней, он не находил ничего, кроме собственного усилия сосредоточиться. Вечером, накануне своего озарения, он бросил все и, нарушив аскетическую диету, что-то съел.
И сразу после этого он почувствовал, что с ним происходит глубокая перемена. Он сел под то самое дерево и, как гласит легенда, дал обет не вставать, пока не достигнет озарения. Так Будда просидел всю ночь. Под утро мелькнувшая звезда вызвала у него ощущение полного знания и просветленности — освобождения от «майи» и от вечного круговорота рождения-смерти — «сансары», который не может быть разорван, пока человек в любой форме цепляется за жизнь. В Па-лийском каноне говорится, что сразу после озарения Будда отправился в Олений парк Бенареса к отшельникам, с которыми раньше вместе вел аскетическую жизнь, и изложил свое учение в виде четырех Благородных Истин, которые и выражают суть буддизма.
Первая Истина касается трудного для понимания термина «дукха» — страдание. Им обозначается великая болезнь мира, от которой единственным лекарством и спасением является метод Будды — «дхарма». Однако это нельзя сводить к всеобщему утверждению, что жизнь есть страдание. Правильнее будет сказать, что жизнь, которую мы ведем, есть страдание, так как она отравлена постоянным разочарованием рухнувших надежд. Наша жизнь напоминает постоянный бег за собственной тенью — чем быстрее бежишь, тем быстрее она от тебя убегает.
Вторая Благородная Истина относится к причине желаний или жадности и называется «тришна». Она порождается неведением — «авидьей». В этом состоянии сознание принимает абстрактный мир вещей и событий за мир конкретной реальности. На более глубоком уровне сознания «авидья» — это называние самого себя, непонимание того, что всякий захват или попытка овладеть оказывается на самом деле тщетным усилием захватить самого себя или, точнее, заставить жизнь ухватиться за себя саму.
Поэтому стремление к полному контролю над окружающим и над самим собой возникает из-за глубокой неуверенности пытающегося контролировать. «Авидья» — это неспособность осознать несостоятельность такой позиции, которая порождает саморазрушение, а все вместе создает образ жизни, подобный порочному кругу, который и индуизм и буддизм называют «самсара» (или «сан-сара») — круговорот рождения и смерти.
Активное начало круговорота называется «карма» — действие, которое возникает в силу какой-либо причины и, преследуя какую-то цель, порождает необходимость все новых и новых действий, и решение одной проблемы порождает множество новых проблем. Ценность этой теории не в безусловном принятии теории переселения душ, а скорее в том, что она ставит в целом проблему действия в порочном круге.
Третья Благородная Истина касается прекращения саморазрушения, «кармы», которым порождается «самсара». Такое состояние называется «нирвана» — избавление, или освобождение. Достигнуть «нирваны» — значит достигнуть просветления, состояния Будды. Но это просветление не в обычном понимании слова, потому что никакие достижения и приобретения здесь не участвуют. Невозможно желать «нирваны» иди пытаться достигнуть ее. Нирвана может возникнуть только непроизвольно, спонтанно, когда полностью осознана невозможность цепляния за свое «Я». Поэтому Будда — вне рангов. Его нет наверху — среди ангелов, его нет и внизу — среди демонов.
Закон круговорота гласит: кто сейчас наверху, в следующий миг окажется внизу, и наоборот. Считается, что Будда вышел из этого круга и поэтому выражение «высшее существо» для него не имеет смысла.
Четвертая Благородная Истина описывает восьмеричный путь дхармы Будды. Говоря кратко, это — умение, с помощью которого останавливается саморазрушение. Первые два пункта посвящены мышлению, последующие четыре — действию и два последних — созерцанию.
Не обсуждая их подробно, отметим, что первые пункты посвящены правильному пониманию буддийского учения, вырабатывают у человека способность к ясному сознанию, и в первую очередь — умение видеть мир таким, каков он есть. Последний раздел пути посвящен чистому созерцанию, в котором уже нет двух отдельных понятий — познающий и познаваемое.
Еще при жизни Будды у него возникли трудности с его собственными учениками и прочими последователями. Например, один из них, Девадатта, решив, что он уже усвоил учение, решил пойти дальше учителя. Он ввел наряду с отречением от желании строгий аскетизм. Сам же Будда считал, что для своего спасения человек не должен страдать ни в коем случае, то есть он, например, должен получать достаточно пищи, не злоупотребляя ею, конечно. У самого Будды была чашка, куда ему клали рис или овощи, заправленные растительным маслом. Он съедал одну такую чашечку в день — масло было весьма качественным, поэтому для тех климатических условий этого было достаточно. Что касается запретов, то Будда запрещал прикасаться к золоту, серебру и к женщинам, потому что, согласно его учению, эти соблазны распаляют желания.
Но Девадатта решил, что ко всему прочему нужно еще и поститься, но это было уже искушение, это уже ни к чему. Хоть ты и можешь перенести голод, но зачем? Это же влечет за собой страдания. Аскетизм категорически противопоказан идее Будды. Именно поэтому община Будды раскололась еще при его жизни, но все-таки многие слушали, что он говорит. Знатные дамы приглашали Будду к себе в дом хотя бы из любопытства. «Ладно, не прикасайся, — говорили они, — но ты нам что-нибудь расскажи»; и они давали ему денег на общину. Сам Будда ни к чему не прикасался, но ученики его брали исправно и использовали на благое дело.
Учил Будда многих, так что после него осталась очень большая память, но, к сожалению, ни одного записанного текста. Не публиковали его при жизни. Кончилось все это для него печально, потому что, хотя он и построил свою систему абсолютно логически и, казалось бы, непререкаемо, и действительно не впадал, видимо, ни в какие соблазны, тем не менее судьба уготовила ему такое искушение, от которого даже сам великий Будда не смог удержаться, — СОСТРАДАНИЕ.
Пока он сидел под своим знаменитым деревом Бо (по-видимому, под пальмой) и пользовался уважением и почитанием всей Бенгалии, соседнее племя напало на княжество Шакья и перебило всех его родственников. Будде сообщили об этом. И восьмидесятилетний старик, самый уважаемый в Индии человек, пошел с палочкой по саду, в котором играл ребенком, по дворцу, где его воспитывали, — и везде лежали его родственники, его слуги, его друзья, разрубленные пополам, искалеченные, изувеченные. Все было залито кровью. Он мимо всего этого прошел, но не смог остаться равнодушным и впал в нирвану.
Что такое нирвана? Л.Н.Гумилев, знавший Восток не понаслышке, дает этому понятию такое определение («Конец и вновь начало», Москва, 1994 г.):
«Нирвана — это понятие, которое невозможно на Западе, вследствие логического закона исключения третьего. У нас три закона логики: закон тождества, закон противоречия и закон исключения третьего, основной. Согласно последнему закону, нет ничего такого, что могло бы быть одновременно и «а», и «не а». Например, любая данная вещь либо существует, либо не существует, третьего не дано.
Так вот, нирвана исключает этот закон. Нахождение в нирване означает одновременно и существование и несуществование. У индусов своя логика. По-нашему: впал в нирвану — значит скончался, по буддийским учениям Будда не умер, а только переменил место своего обитания, модус своего состояния, из Сансары, вечно двигающегося мира, он перешел в нирвану и там сейчас обитает. Это значит, что он ничего не знает, ничего не видит, ничего не слышит, ничего не хочет. Он находится в вечном покое. Он не счастлив, и он не несчастлив, потому что счастье и несчастье — понятия относительные, а ничего относительного в нирване нет.
В общем, что он есть, что его нет — совершенно одинаково, сохранились только его учение и память. Потом, три века спустя, учение Будды восстановилось по памяти. Передача шла из уст в уста, наконец все это было записано, и получился первый источник, называемый Тринитака — три корзины текста».
Этот первый источник датируется третьим веком до нашей эры. Сам Будда скончался в пятом веке до н. э., то есть за двести пятьдесят лет до того, как эти мемуары были опубликованы.
Сказать, что Будда был религиозным или антирелигиозным человеком определенно нельзя. Хотя он, конечно, как человек своего времени, признавал, что существуют дэвы — боги. Это в то время понимал каждый, но Будда напрямую не предлагал молиться богам, потому что дэвы — существа не вечные, хотя и долговечные и довольно могущественные. С какой стати им, собственно, молиться? Разве у богов нет своих дел?
В этой связи можно вспомнить и слова американского писателя Амброза Бирса, который называл молитву просьбой о том, чтобы законы мироздания были изменены ради одного, явно недостойного этого, просителя.
Но, по-видимому, сам Будда больше всего ценил свободу выбора личности. Помните его диалог со старушкой, который мы приводили в начале нашего обозрения? Разговор этот стоит того, чтобы снова воспроизвести его на этих страницах. Вдумайтесь в его сокровенный смысл еще раз. Повторение, как говорится…
«Однажды какая-то старушка спросила его (Будду): «Учитель, я привыкла молиться Индре, могу я этим путем добиться спасения?» Он ответил: «Да, бабушка, молись Индре, этим путем ты также придешь к спасению».
Одним словом, самому Будде было в общем-то безразлично, какому именно богу или богам молятся его последователи. Когда его спрашивали, например, как устроен мир, Будда спокойно отвечал на вопрос вопросом: «А какого цвета волосы ребенка нерожавшей женщины?» Ему говорили: «Учитель, что ты глупости спрашиваешь? Раз она не родила, значит нет ребенка, нет волос, нет и цвета».
«Так вот, — отвечал Будда, — и мира тоже нет. Что же вы сами глупости спрашиваете? То, что вам кажется, это всего лишь иллюзия, обман чувств».
Дхарма (или дарма) — это слово, имеющее ни много ни мало сорок семь значений. Но в данном случае, мы отметим одно из них — дхарма — это квант закономерности. Это не материальный атом и не идея Платона, вовсе нет. В мире существуют причинно-следственные связи, которые квантуются. Именно квант закономерности в учении Будды называется дармой.
Дхарма также означает закон. И вот дармы сталкиваются, при этом иногда образуются «сканды», которые в сочетании по нескольку сканд образуют душу человека, и душа эта либо может достичь нирваны, либо не может ее достичь, потому что, если она сильно нагрешила, то разваливается на составные части и теряет индивидуальность. Душа слишком сильно нагрешившего человека рассыпается, как у Пер Гюнта, которому сообщили, что его душа пойдет на переплавку, потому что уж очень подло он себя вел.
Поэтому очень важно достичь духовного совершенства, а совершенство может быть достигнуто только одним способом — через человеческое существование, ибо дэвы (боги), как это ни странно звучит, не могут достичь совершенства. Им и без этого хорошо, они долго живут и поэтому не эволюционируют. Совершенства не могут достичь и асуры, которые слишком заняты тем, что готовятся к войне с богами, а так как они постоянно терпят поражения, то после очередного из них, они снова начинают готовиться к битве. Асурам также некогда, да и незачем, заниматься самосовершенствованием.
Животные? Они ведь не обладают разумом, и просто-напросто не знают, что нужно стремиться к совершенству. Демоны, живущие в преддверии ада — прета или бириты — все время голодны. Их изображают таким образом: большущая голова и маленький ротик диаметром с булавку, тонкая шея, огромное пузище, крохотные ножки и ручки. Конечно, такой демон не может насытить свое брюхо через столь маленький рот, поэтому он все время страдает от голода.
Если такой демон и сосет что-нибудь питательное, например, кровь своих жертв, то она из него выходит огнем, а это мало кому может понравиться. Но это еще не самое худшее— в подземельях ада живут таму. Про них можно сказать лишь то, что хуже, чем им, на свете никому не бывает. А если они так ужасно страдают, то о каком совершенствовании может идти речь?
Итак, совершенствоваться может лишь человек. Смысл жизни заключается в том, чтобы совершенствоваться через ряд перерождений, стать святым рано или поздно, и наконец впасть в нирвану — весьма труднодостижимая цель.
Кстати сказать, такого рода идеи и склонности свойственны отнюдь не только людям востока. Некоторые европейцы (не исключая американцев, австралийцев и других потомков колонизаторов) чисто интуитивно вдруг начинают понимать, что существование человека имеет куда более высокий смысл, чем тот, который в состоянии предложить или пытается объяснить наука или официальная религия. Такой человек начинает глубже и внимательнее присматриваться к самому себе и к окружающему миру, и, порой достигает результатов, удивительных даже для людей, впитавших восточное мировоззрение с молоком матери. К числу таких замечательных европейцев принадлежал и Герман Гессе.
Этот отрывок взят нами из романа Г.Гессе «Сиддхартха», который весьма высоко оценивался и оценивается современниками-буддистами. Этот роман по сути представляет собой апокриф, рассказывающий о духовных терзаниях, поисках правильного пути и достигнутого в итоге просветления брахмана Сиддхартхи.
«Сиддхартха продолжал размышлять о своем положении. Нелегко давалось ему теперь мышление; ему, в сущности, не хотелось думать, но он принуждал себя к этому.
«Теперь, — размышлял он, — когда все наиболее преходящие вещи ускользнули от меня, я снова стою в мире, как стоял когда-то ребенком, — ничего я не могу назвать своим, ничего не умею, ничего не знаю, ничему еще не научился. Как все это странно! Теперь, когда молодость прошла, когда волосы мои наполовину поседели, когда силы убывают — теперь я, как ребенок, начинаю все сызнова». Он снова невольно улыбнулся. Да, странная была его судьба! Его жизнь была уже на ущербе, а он снова остался с пустыми руками, гол как сокол, в полном неведении. Но никакого огорчения от этого сознания он не чувствовал, его даже смех разбирал — хотелось хохотать над собой, над этим странным нелепым миром!
— Твоя жизнь идет под гору, — сказал он самому себе и рассмеялся. Но тут взгляд его упал на реку, и он обратил внимание на то, что ведь и река всегда течет вниз, под гору, а все же шумит и поет так весело. Это понравилось ему. Он ласково улыбнулся реке. Разве это не та самая река, в которой он хотел утопиться когда-то… лет сто тому назад? Или это ему только приснилось?
«Странно, в самом деле, сложилась моя жизнь, — думал он, — странными она шла зигзагами. Мальчиком я имел дело только с богами и жертвоприношениями. Юношей я предавался только аскетизму, мышлению и самопогружению, искал Браму, почитал вечное в Ат-мане. Молодым человеком последовал за монахами, умерщвляя свою плоть. Потом учение великого Будды озарило меня дивным светом. Я почувствовал, как мысль о единстве мира обращается в моих жилах, будто моя собственная кровь. Но и от Будды, от великого знания меня потянуло прочь. Я ушел и изучал у Камалы искусство любви, у Камасвами — торговлю, накоплял богатства, мотал деньги, научился баловать свою утробу, угождать своим страстям.
Много лет потерял я на то, чтобы растратить ум, разучиться мыслить, забыть единство, и не похоже ли на то, что я медленно, кружными путями вернулся теперь к детству, из мыслящего мужа стал взрослым ребенком? И все же этот путь был очень хорош, все же птичка в моей груди, оказывается, не умерла. Но что это был за путь? Через сколько глупостей, пороков, заблуждений пришлось мне пройти, сколько мерзкого, сколько разочарований и горя пришлось мне пережить, — и все лишь для того, чтобы снова стать как дитя, и начинать все сызнова!
Но так оно и должно было быть. Мое сердце одобряет это, мои глаза улыбаются этому. Я должен был впасть в отчаяние, должен был докатиться до безумнейшей из всех мыслей — до мысли о самоубийстве, чтобы быть в состоянии принять благодать, чтобы снова услыхать слово слов, — Ом, чтобы снова спать и пробуждаться по-настоящему. Я должен был стать глупцом, чтобы снова обрести в себе Атмана. Должен был грешить, чтобы быть в состоянии начать жизнь сызнова. Куда же приведет меня путь мой? Он нелеп, этот путь, идет зигзагами, быть может, даже вертится в круге, — но пусть. Я пойду дальше по этому пути».
Удивительно радостное чувство волновало его грудь.
— Откуда, — спрашивал он свое сердце, — откуда в тебе это веселье? Уж не от долгого ли хорошего сна, который так подкрепил меня? Или от слова «Ом», произнесенного мною? А может быть, оттого, что я бежал, что мое бегство удалось, что я наконец свободен и стою под небом, как дитя? О, как славно то, что я бежал,
что я освободился! Как чист и прекрасен тут воздух, как легко дышится им! Там, откуда я бежал, все пахло притираниями, пряностями, вином, изобилием, ленью. Как я ненавидел этот мир богачей, распутников, игроков! Как я ненавидел самого себя за то, что так долго оставался в этом ужасном мире! Сколько зла я сам себе причинил, как я себя грабил, отравлял, терзал, как состарил себя, каким стал злым!
Нет, никогда больше не стану воображать, что Сиддхартха — человек мудрый. Но одно я хорошо сделал, за одно я должен похвалить себя — за то, что перестал ненавидеть и причинять зло самому себе, что я покончил с той безумной и пустой жизнью. Хвала тебе, Сиддхартха, — после стольких лет, проведенных самым безрассудным образом, ты снова наконец напал на хорошую мысль, совершил нечто дельное: ты услыхал пение птички в своей груди и последовал ее голосу».
Строго говоря, в этом случае следует говорить не «путь», а «пути», так как дорога к самореализации духовного потенциала каждого человека строго индивидуальна. Достаточно хорошо известен один из скандальных, на первый взгляд, принципов учения дзэн: «Убей Будду! Убей патриархов!». Никакое другое религиозное течение не позволяет себе подобных заявлений. Но вдумаемся в его глубинный смысл: и Будду, и патриархов следует «убить» только тогда, когда они мешают человеку, пусть даже самым положительным примером, следовать своей собственной дорогой. Ибо пустое копирование никогда не приведет к желаемому результату. Помните у Высоцкого:
Эй вы, задние, делай как я, —
Это значит, не надо за мной.
Колея эта — только моя,
Выбирайтесь своей колеей!
Ей-богу, точнее не скажешь. По этому поводу существует и одна дзэн-буддийская притча. Вот как она звучит: «У Мастера дзэн Гутея вошло в привычку, давая какие-либо разъяснения по поводу дзэн-буддизма, держать палец поднятым вверх. Один совсем еще юный ученик принялся подражать Учителю и, как только кто-нибудь спрашивал этого ученика, о чем шла речь в проповеди его Учителя, мальчик по обыкновению поднимал свой палец.
Гутей прослышал об этом и, когда однажды застал мальчишку за этим занятием, он поймал его, выхватил свой нож, отрубил ему тот самый палец и выкинул его.
Когда же мальчик с воплем бросился наутек, Гутей закричал: «Остановись!». Мальчик остановился, обернулся и глянул на мастера сквозь слезы.
Гутей стоял, подняв вверх палец. Мальчик попытался сделать то же самое. И когда он осознал, что у него нет пальца, он поклонился учителю. В это мгновение он стал просветленным».
Казалось бы, весьма своеобразная педагогика. За просто так покалечить ученика. Но философия буддизма, а в особенности его ответвление дзэн (Чань), которое всерьез претендует на прямое наследование идей самого Будды, допускает достаточно жестокие вещи по отношению к материальному, телесному началу ради перехода в новое, высшее качество начала духовного.
Вот как комментирует это известный Мастер духовного совершенствования, наш современник Ошо (Ошо, «Ни воды, ни луны», Москва, 1994):
«У Мастера Гутея вошло в привычку, давая какие либо разъяснения по поводу дзэн, держать палец поднятым вверх».
«Дзэн» — это санскритский термин, происходящий от «дхьян» (дхьяна). Когда Бодхидхарма принес учение Будды в Китай, «дхьян» превратилось в китайское «чань». Затем «чань», позаимствованное японцами, превратилось в «дзэн». Но в оригинале этот термин все-таки звучит как «дхьян». Когда бы Гутей ни говорил о Дхьяне, т. е. о медитации, он всегда поднимал вверх один палец. Дхьян — это единство, а единство — это единственное, чего стоит достигать — это итог.
«Один совсем еще юный ученик начал подражать ему».
Поистине, он должен быть очень юным, ведь подражают обычно только дети. Чем в более зрелом возрасте вы находитесь, тем реже вы подражаете. И наоборот. Если вы еще склонны к подражательству, значит, вы еще не совсем зрелый человек, не достаточно взрослый человек.
Что такое зрелость? Если вы меня об этом спросите, я отвечу так: зрелость — это четкое понимание того, что вы обязаны быть самим собой, а не чьей бы то ни было копией.
Заглянув в себя, найдете ли вы такую зрелость? Вы подражаете другим. У кого-то новая машина — вам тоже понадобилась новая машина, начинается подражание. У кого-то дом больше вашего, и вам подай такой же. Соседи постоянно испытывают ваши нервы. Они приобретают то то, то это, а вы вынуждены гнаться за ними. Не правда ли, вы похожи на обезьян, передразнивающих друг друга?
Не подражайте, будьте естественными. Подражательство никуда не приведет вас. Почему? Что такое подражательство, и что значит быть истинным, подлинным?
Суть подражательства в том, что потребность в идеале приходит к вам извне, она не исходит от ваших внутренних побуждений. Непосредственно с вами ничего не происходит, в нем нет вашего естественного расцвета. Кто-то другой внушил вам этот идеал, и вы слепо ему следуете. Не достигнув его, вы будете несчастны, ведь вы не достигли идеала. Достигнув его, вы снова будете несчастны, ведь этот идеал никогда не был вашим идеалом. Вы никогда не желали его, ведь это не было вашей глубинной потребностью.
Потому-то в мире так много несчастных. Люди подражают друг другу. Терпя крах, они несчастны, потому что думают, что не достигли чего-то. Если им сопутствует успех, они снова несчастны. Поистине, нет большей неудачи, чем успех, которого вы достигли подражая кому-то, нет большего провала.
Вы можете достигнуть цели, совершив опасное путешествие, приложив массу усилий и потратив время и энергию, чтобы в результате внезапно обнаружить: «Я никогда не хотел этого. Это был идеал другого человека, позаимствованный мной». Не заимствуйте чужие идеалы, не будьте детьми.
«…И как только кто-нибудь спрашивал этого ученика, о чем шла речь в проповеди его Учителя, мальчик по обыкновению поднимал свой палец».
Та же манера, тот же жест, что были свойственны Мастеру.
Людям это, несомненно, доставляло удовольствие, они смеялись. Мальчик был прекрасным имитатором: он делал такое же лицо, поднимая палец, и старался смотреть, как учитель. Все было разыграно замечательно.
Но как бы искусны вы ни были в такой игре, вы останетесь незрелым. Будьте честным с самим собой. Будьте правдивым с собой, даже если это вам не слишком удается, ведь ваша собственная истина может привести вас к Истине Окончательной. Чужая правда не может стать вашей правдой.
В Вас заключено некое зерно. Лишь при условии, что это зерно прорастет и станет деревом, вы достигнете расцвета; тогда на вас снизойдет восторг и благословение. Если же вы всего лишь чей-то последователь, ваше зерно останется мертвым. Даже воплотив в себе все известные в мире представления об идеале и достигнув всяческих успехов, вы будете ощущать свою внутреннюю пустоту, ибо ничто не сможет наполнить вас, кроме этого заключенного в вас зерна, разрастающегося в дерево. Вы ощутите наполненность раньше, чем в вас расцветет ваша правда.
Люди, возможно, будут приветствовать ваши успехи в подражательстве. Они всегда так и делают. Того мальчишку в монастыре, должно быть, оценили по достоинству, еще бы! — он так здорово копировал Мастера. Несомненно, он был очень знаменит, как и все имитаторы. Впрочем, они не знают, что при этом совершают самоубийство. Но вы способны даже на самоубийство, если^вас оценят по достоинству. (На миру и смерть красна — дополнение составителя).
Когда вас ценят, вы способны даже на самоубийство. Никто не хвалит при жизни людей подлинных, ведь эти люди — бунтари. Такой человек не станет никого копировать. Он скажет: «Я не собираюсь быть Буддой. Я не собираюсь быть Кришной или Иисусом. Достаточно одного Иисуса. Зачем подражать ему?» Второй Иисус, как бы прекрасен он ни был, будет всего лишь копией — ничего стоящего. Зачем копировать Иисуса? В конце концов, Бог не станет спрашивать вас, почему вы не стали Иисусом. Он спросит, почему вы не стали собой.
Только красота, только цветение могут быть принесены в дар Богу. Может ли Бог спросить у розы: «Почему ты не стала лотосом?» Нет! Он вовсе не так глуп, как вы думаете. Он спросит у розы: «Почему ты не расцвела полностью? Почему ты явилась предо мной бутоном, а не цветком?»
Цветение — вот в чем смысл. Будь вы лотос, роза или неизвестный, невзрачный цветок — нет никакой разницы. Неважно, кто вы. Важно то, какими предстанете вы перед Вратами Божественного: закрытыми или открытыми и благоуханными, как распустившийся цветок.
Вы можете повторить всю Библию, но когда ее словами пользовался Иисус, в них была огромная энергия, преображающая сила, потому что в этих словах был сам Иисус. С каждым словом все его существо устремляется к вам. Вы пользуетесь теми же словами. С каждой христианской кафедры миллионы священнослужителей повторяют эти слова: «Нагорная проповедь» — слова так пусты, священники сослужили им дурную службу. Лучше бы они вовсе не повторяли их, потому что такое повторение лишает их магической силы. Они становятся такими расхожими, что люди перестают их слышать, слова становятся бесполезными, стереотипными.
«Мальчик остановился, обернулся и глянул на Мастера сквозь слезы… Гутей стоял, подняв вверх палец. Мальчик попытался сделать то же самое… и когда он осознал, что у него нет пальца… он поклонился Учителю».
Что случилось? Почему его охватило чувство благодарности, почему он преклонился перед Учителем? Потому что мальчик впервые осознал, что он не есть тело. Он — внимание, а не тело — понимание — а не тело, сознание, а не тело! Пальца больше нет, боль исчезла после властного окрика Учителя, не слышно больше рыданий. Мысли не прикованы к ране, она его вовсе не занимает. Отныне он уже не тело, он стал бестелесным. Он попросту вне своего тела. Впервые он осознал себя как душу, как сознание, а тело — это всего лишь дом, жилище.
Не отождествляйте себя с телом, вы живете в теле, но вы — не тело. Если когда-нибудь ваше внимание станет настолько интенсивным, вы поймете, что вы не тело. И осознав это однажды, вы поймете, что вы бессмертны. Кто может отрезать вам палец? Как кто-то может совершить над вами насилие? Никто не в силах уничтожить вас. Вот почему мальчик поклонился Мастеру с глубокой благодарностью: «За то, что ты дал мне возможность познать самые сокровенные глубины моей бессмертной сущности».
«В это мгновение он стал просветленным».
Что же такое Просветление? Приход к пониманию, приход к осознанию того, что вы не есть физическое тело. Вы его внутренний свет, не лампа, а пламя. Вы не тело, но вы и не ум. Ум принадлежит телу, без тела нет ума. Он есть часть, самая нежная, самая утонченная, но тем не менее, это часть тела. Ум так же, как и тело, состоит из атомов.
Оказывается, вы не тело и не ум — теперь вы подходите к пониманию того, кто же вы есть на самом деле. Узнать — это и значит стать Просветленным.
Но Гутею нужно было дождаться подходящего момента. Многие годы этот юноша проделывал то же самое, а он все ждал и ждал. Вы не в силах сделать так, чтобы этот момент пришел, он настанет тогда, когда настанет.
Вы дорастаете, дозреваете до этого момента, а Мастер ждет. И когда оно настанет, когда оно настало, все, что угодно, может стать поводом, все, что угодно. Даже крик «Остановись!», и старая боль уничтожена. Внезапно все отражения пропадают, ведь воды больше нет. Вы глядите на настоящую луну, Вы Просветленный.
Достичь Просветления — значит осознать, кто вы есть».
Ответ на вопрос, который мы вынесли в заглавие очередной главы, во многом содержится в приведенном выше отрывке из рассуждений Мастера Ошо. В практике Дзэн (или Чань) большое место занимают притчи и специфические парадоксальные истории и вопросы — коаны. Толкование этих небольших по объему источников информации считается в учении дзэн весьма важным, потому что глубочайший философский смысл, заложенный в основу этих коротких причудливых преданий, можно познать только интуитивно, то есть с привлечением энергии высшего «Я». Нам кажется, что именно Мастер Ошо, являющийся нашим современником, является одним из наиболее глубоких и достойных доверия толкователей древних истин буддизма и тантризма.
«Не сотвори себе кумира»— одна из основных заповедей христианства. Для человека, воспитанного европейской культурой, наиболее понятна христианская система ценностей, хотя она, безусловно, является более молодой по сравнению с любой из философско-религиозных системам Древнего Востока. Но точки соприкосновения у всех этих систем, несомненно, есть. Приятно, что Мастер Ошо это также прекрасно понимает и не замыкается высокомерно в рамках и границах какой-то одной апробированной временем системы. Мы еще вернемся к творчеству мастера Ошо в приложениях, потому что его толкование дзэн-буддийских коанов является уникальным.
Кстати, вспомните, ведь и Иисус Христос обучал мудрости своих апостолов именно с помощью притч. Все четыре канонических Евангелия по большей части состоят из историй, рассказанных Христом, не говоря уж об апокрифах и других рукописях, которые официальная церковь не утвердила в качестве канона. Но сейчас речь не об этом, хотя конечно, сходство различных философско-религиозных систем представляется нам одним из самых интересных аспектов мировой культуры и религиозной мысли. Существует даже гипотеза о том, что Иисус Христос, стремившийся к Просветлению, удалился не в ближайшую пустыню, расположенную в Иудее, а отправился в путешествие в Тибет, где познал главные истины мироздания посредством медитации и общения с Просвещенными ламами. Но эта гипотеза многим, особенно консервативно настроенным христианам, может показаться неверной и даже обидной. Поверьте нам, это не так. Мы никого не хотели обидеть. Тем более подвергать сомнению божественную природу рождения Христа. Желательно только понять, что Иисус Христос в этом отношении отнюдь не уникален. Каждый человек обладает Божественной Сущностью, и Христос в том числе. Но Иисус являет собой один из самых достойных примеров для подражания тому, как нужно реализовывать дремлющую в каждом из нас Искру Божию.
Но вернемся к буддизму. Посмотрим на него и с другой стороны.
Первая трудность состоит в том, что сегодня практически невозможно точно выяснить, что из себя представлял первоначальный буддизм. Мы можем об этом только догадываться, опираясь на свидетельства более поздних толкователей, переживших самого Будду на несколько столетий. В принципе, существует две буддийские философские системы: Палийский канон, или Южная школа буддизма, и Санскрито-Тибето-Китайский канон, который в целом является более древним. Но оба канона имеют все признаки позднейшей переработки первоначального учения, что, в общем-то неудивительно, ибо любая святая истина или истина, претендующая на статус святой подгонялась жрецами, царями, священниками под реалии сегодняшнего дня и, к сожалению, часто в угоду собственным политическим интересам. Трудность также состоит и в том, что индийско-буддийская традиция, в отличие от европейско-христианской, никогда, или почти никогда не проявляла интереса к истории. Поэтому практически ни в одном случае нет указаний на происхождение того или иного буддийского текста. Именно поэтому в этом исследовании мы так часто ссылаемся на мифы, предания, притчи. В конце концов, народная молва во все времена в состоянии уловить и зафиксировать рациональные зерна любой информации, порой, в обход политической ориентации властителей или монахов-переписчиков той или иной эпохи.
Что касается именно буддийских текстов, то не лишним будет сообщить, что любой буд дийский монах-переписчик, если он считал, что его собственные мысли являются выражением не его собственного мнения, а результатом сверхличного, сверхъестественного состояния, Просветления, мог совершенно спокойно внести их в священное писание и приписать не кому иному, как самому Будде. Тем не менее, остановиться на основных положениях буддизма все-таки стоит, потому что после этого нам будет гораздо легче вести дальнейший разговор.
В древней индийской мифологии важнейшей является тема акта самопожертвования. Актом самопожертвования Бог порождает Вселенную, и этим же актом человек воссоединяется с Богом. Акт, который создает мир, и акт, которым он уничтожается, — один и тот же: это отказ от самого себя как носителя страстей и пороков. И хотя Божество отождествляется с Истиной, Сознанием и Блаженством, оборотная сторона жизни также является ее неотъемлемой частью. Поэтому для индуистского мировосприятия проблемы добра и зла, как таковой, не существует.
Мир, по необходимости, является миром оппозиции, противопоставления. Нельзя говорить о свете без тьмы, о верхе без низа, о наслаждении без боли и так далее. Любой из нас без труда может продолжить список этих противопоставлений.
Гаутама Будда умер в 545 г. до н. э., то есть он жил в то время, когда уже были созданы основные Веды и Упанишады — основа всех философско-религиозных системам Индии, и их философия явилась отправной точкой для собственного учения Будды. Было бы однако ошибкой считать Будду основателем религии, то есть создателем учения, которое явилось каким-то организованным протестом против индуизма. Ведь в ту эпоху не было таких понятий, как «индуизм», «брахманизм» — они просто-напросто не имели смысла. Эти термины появились гораздо позже.
Существовала традиция, воплощенная в Ведах и в Упанишадах, которые передавались из уст в уста. И традиция эта не была в чистом виде религиозной. Она охватывала жизнь человека и человечества в целом, затрагивая все ее стороны: от способов обработки земли
до представления о Конечной Реальности. Иначе и быть не могло, ведь само понятие «Священные Тексты», по сути, содержит информацию о том, как жить, чтобы выжить в этом жестоком мире. Уже позже начали появляться рекомендации; как выжить и жить в этом мире достойно, что, несомненно, является для человечества шагом вперед, и этот шаг мы с вами можем наблюдать объективно.
Будда действовал в полном согласии с традицией индуизма и брахманизма, когда отказался от судьбы «хозяина дома» и расстался со своей кастой и сделался риши — «лесным мудрецом», чтобы найти путь к освобождению. Как и у любого другого риши, его поиски имели свои собственные особенности, и его учение содержало анализ неудачных попыток других людей осуществить на практике те верования, которые они исповедовали.
Индуистская культура еще более, чем китайская, поощряет в определенном возрасте отказ от мирской жизни, когда уже исполнен долг семьянина и гражданина. И уход от обычной мирской жизни означает, что человек осознал свои истинную сущность и путь.
Это и есть сущность «Бодхи», того пробуждения, или просветления, Будды, которое снизошло на него однажды ночью после семи лет медитаций в лесном уединении.
Все направления буддизма объединяет путь, ведущий к прекращению страданий и нирване, который подразумевает одновременное соблюдение восьми условий:
1. Правильные представления — принятие четырех истин Будды.
2. Правильные стремления — желание достичь нирваны.
3. Воздержание от лжи.
4. Воздержание от насилия по отношению к любым живым существам; ненанесение им зла в любой форме.
5. Праведный образ жизни, состоящий в добывании средств к существованию честным способом.
6. Правильные усилия, которые состоят в преодолении соблазнов и плохих качеств; создание благ, которых раньше не существовало, увеличение благ, которые уже имелись.
7. Правильные мысли — не рассматривать тело, чувства и эмоции как истинное «Я»; не считать предметы, с которыми связана жизнь, как вечную собственность; не отождествлять книжные истины с теми, которые реально познаны на собственном опыте; понимать, что все преходяще.
8. Правильные сосредоточение и медитация, то есть размышление о пагубности страстей, источником которых является тело, о страданиях, которые порождаются чувствами; о непостоянстве наших представлений и условий существования; выработка отрешенности от всего того, что привязывает человека к жизни, от привязанности к телу, уму и чувствам.
Исходно буддизм представлял собой скорее философскую школу, нежели был религией.
Кроме Палийского канона, есть и вторая ветвь буддизма, получившая название «Махаяна» — «Большая колесница»: — большая потому, что содержит большое количество методов достижения нирваны, таких, например, как диалектика Нагараджуны — освобождение сознания от любых фиксированных концепции; школу «Чистой Земли» — освобождение через веру в могущественного Амитабху — Будду Бесконечного Света, который якобы достиг просветления задолго до рождения Гаутамы. «Махаяна» включает в себя и уже известную нам тантрическую практику, согласно которой освобождение может быть достигнуто с помощью повторения сакральных формул, слов и особых видов йоги.
Если в Палийском каноне ученики Будды, достигшие нирваны, называются архаты, «достойные», то в махая-нистских текстах идеал архата рассматривается чуть ли не как эгоистический. Бодхисаттва же тот, кто осознал, что в нирване содержится глубокое противоречие. Для многих Бодхисаттва стал объектом поклонения, спасителем мира, давшим клятву не вступать в конечную нирвану, пока через бесчисленные века даже трава и пыль не достигнут ее, и ради других он согласился снова и снова рождаться в круговороте «самсары».
В своих философских суждениях буддизм Махаяны пошел еще дальше — если «нирвана» есть такое состояние, в котором совершенно прекращаются попытки овладеть реальностью, то абсурдно полагать, что сама нирвана есть нечто такое, чего можно добиться. Если «Я» — просто условность, то бессмысленно считать нирвану состоянием, которого добивается какая-то индивидуальность.
Отсюда следует вывод: раз не существует «нирваны», которой можно было бы достигнуть, и раз, в действительности, нет отдельных индивидуальностей, то ваше рабство в круговороте самсары — всего лишь видимость. И мы уже давно на самом деле находимся в нирване, то есть, поиски ее бессмысленны, как поиски того, что никогда не терялось. Иными словами, как только нирвана становится объектом желания, она становится и частью «самсары».
Отсюда можно прийти к выводу, что Бодхисаттва — это обычный земной человек, который живет так, как ему вздумается, ведь если «самсара» — часть «нирваны», нет никакого смысла в попытке что-либо изменить. Между крайними противоположностями часто есть обманчивое сходство. Безумный может выглядеть святым, а мудрец, благодаря своей скромности, может быть похож на самого обычного человека. Сложно сказать, какие поступки совершает или не совершает обыкновенный земной человек в отличие от святого и наоборот.
Школа «Чистой Земли», например, считает, что все попытки стать Буддой — это не что иное, как ложная гордость, присущая «Я». На самом деле, единственное, что необходимо делать, — это повторять имя Амитабхи, или «Славься, Амитабха!». И надо верить, что одного этого достаточно для рождения в «Чистой Земле»— земле Амитабхи.
Повторение имени считается чудодейственным потому, что много столетий назад Будда-Амитабха дал обет: не вступать в высшее состояние Будды, пока перерождение в «Чистой Земле» не будет обеспечено всем живым существам, которые взывают к его имени. Так как после этого он стал Буддой, то его обет вошел в силу. Буддизм «Чистой Земли» является продолжением учения Бодхисаттвы о том, что истинное дело освобожденного человека — это освобождение остальных. Благодаря прежней интуитивной мудрости Бодхисаттва проникает в природу реальности, и это вызывает в нем состояние сострадания ко всем, кто живет в неведении.
На более высоком уровне это уже не просто сострадание, — как мы уже говорили, возвращение Бодхисаттвы в мир было вызвано тем, что «самсара» и есть в действительности «нирвана». Эту особенность подчеркивает в Махаяне дзэн-буддизм.