Повезло — от какого-либо общения с институтскими меня избавил Артемьев. Совершенно. Даже глазом не моргнул, просто принял троих ”избранных”, молча кивнул на моё “этих нужно оформить на выезд”, и уже через полчаса просемафорил от дверей, мол, можем выдвигаться.
Ну и поехали — устраивать сентиментальное прощание я не собирался.
Уже буквально перед посадкой в наш микроавтобус я спросил новобранцев, что им ближе: пообедать здесь в столовой или заехать в какую-нибудь бургерную по дороге, они, не задумываясь, единогласно выбрали “по дороге”. Хм, симптоматичненько. Правда, тут уж подпол скривился совершенно недвусмысленно, как лимон целиком съел. Ну да это мы переживём, тем более, что спорить он опять не стал. Больше того, на заправку возле МКАДа мы заехали совершенно без каких-либо телодвижений с моей стороны. Молодежь порывалась немедленно броситься в расположенный рядом Бургер Кинг, но на самостоятельные забеги поднадзорных терпения Артемьева не хватило, самодеятельность не прошла. Обедать мы двинулись со всей возможной помпой, окружённые охраной, медленно и печально. Подозреваю, подпол бесился из-за того, что народу у него было маловато: это на одного меня пять охранников — уже толпа, а когда “объектов” аж четверо… жидковат заслон получается!
Артемьев, конечно, сделал попытку нас ограничить — сначала предлагал надиктовать заказ в окошко драйв-ин, потом — в машине хотя бы поесть, но я, помня о том, что для молодых это целое приключение, глоток свежего воздуха, которого они, по-видимому, месяцами были лишены, на своём стоял незыблемо, аки скала.
Мне самому есть не хотелось, так, поклевал чего-то для порядка. Охрана и вовсе в празднике жизни участия не принимала, они даже не садились, стоя вокруг стола с оттаявшей молодёжью хмурыми серыми башнями. Вокруг они смотрели очень внимательно, явно имея на то соответствующий недвусмысленный приказ, поэтому, когда я вышел на улицу под хмурое осеннее небо, за мной выскочил только Артемьев. Я обернулся, посмотрел на него не без удивления. Успокоил:
— Да я подышу чуть-чуть и в автобус пойду. Вон он, на стоянке, заправился уже, я вижу.
— Я не о том, — отозвался подпол. — Прогуляемся?
Мы повернули в сторону, противоположную стоянке с нашими машинами. Гулять там было особо негде, конечно… Но я подпола понимал: у нас в Долгопрудном нет и этого, сейчас, скорее всего, просматривается и прослушивается каждый миллиметр территории. Не посекретничаешь.
— Я с тобой за профессора хотел поговорить, — без долгих заходов начал Артемьев. Я хмыкнул скептически. — Ну да, да, я ж вижу, как вы на меня волками смотрите с Либановым.
Мой внимательный взгляд он выдержал стоически, а когда я показал рукой перед собой, приглашая продолжать — и прогулку, и рассказ — выдал неожиданное:
— Это всё — трагическое стечение обстоятельств. Ты же знаешь, что у него дети проживают в странах — членах НАТО? Англии и США, если быть точным. И он к ним обязательно каждый год ездит. А жена его и вовсе там, считай, живёт! К примеру, знаешь, сколько времени гражданка Одинцева Мария Дмитриевна провела на территории Российской Федерации в этом календарном году? Ноль дней, ноль часов и ноль минут!
— Да ну, невозможно же это, — отмахнулся я, — кто ей визу даст на такой срок?
— Возможно-возможно, — заверил меня подпол. — Может, не всегда у неё это именно так получается, но реально она три месяца у одних, потом в отпуск на тёплые моря! На месяцок. После — переезжает к следующему.
— Так тем более, — возразил я. — Если они с профом, считай, не общаются, значит, и болтать не о чём!
— Ну не скажи… да и дело тут не в этом.
Я терпеливо ждал развития событий.
— А дело тут в том, что у Одинцева очень невовремя кончился загранпаспорт. И он не придумал ничего лучшего, чем тупо подать заявление на новый. Если ты не в курсе, любое заявление на выдачу заграна проходит экспертизу в ФСБ. В большинстве случаев это так, формальность, но вот конкретно на вас — всех значимых персоналий проекта — в системе висит во-о-от такой, — он показал, широко раскинув руки — красный флаг!
— В смысле, держать и не пущать? — не удержался я от комментария.
— В смысле, если что случится — то не уследивший для начала будет анально расстрелян не менее пятидесяти раз! И только потом начнут разбираться, кто виноват и что делать.
Тут территория кончилась, Артемьев подхватил меня под руку, развернул, но потом сообразил, что обратно нам придётся идти лицом к машинам, откуда нас вполне могли бы видеть водители, и сразу передумал: остановился и снова повернулся к каким-то невзрачным ангарам.
— Ну и вот, клерк узрел согласование, напугался и отправил наверх. Там тоже не стали брать ответственность на себя, отправили ещё выше. И ещё. Пока эта бумага не оказалась на столе у сотрудника, именно в этот момент ломавшим голову над вашей шуткой с… иностранными моряками, скажем так. Сотрудник, как ты понимаешь, звание имеет решительно не майорское. И не полковничье даже. Вот подумай сам — как это в его глазах выглядело?!
Артемьев прервался, довольно зло, если мне не показалось, шмыгнул носом и пнул лежащий на асфальте камешек. Вот пнул точно зло, со всей дури!
— Так ещё и генерал попался не абы какой, а один из самых… самых. Из тех, кто “Сталина на вас нет” говорит чаще, чем что по делу, на столе держит не жену-детей, а Дзержинского и Берию, а Андропова помнит лично! Ну и понятно, что дальше… Сверху вниз — приказ, “расследовать со всем пристрастием”, и попробуй возрази! Хорошо ещё, что хоть не нам следственные действия исполнять, а то и вовсе бы не отмыться…
Некоторое время мы молчали, причём, Артемьев заметно нервничал. А я просто не знал, что говорить. Вообще-то, рассказ подпола был чертовски похож на правду. И если всё реально так — конкретно к нему вопросов нет. И к Ивлеву тоже. Или?
— А что генерал? — спросил я, будто с небольшой подначкой.
Допускаю даже, что чуть переиграл голосом, поскольку подпол взглянул на меня остро — вдруг издеваюсь? Надеюсь, ничего такого на моём лице прочитать было нельзя, не зря же я окирпичивал морду с таким старанием.
— А что генерал? — медленно повторил он. — Ты же понимаешь, надеюсь, что в любой службе есть генералы и генералы. Тем более — в такой, как наша. И конкретно Ивлев никогда особо близко к вершине-то и не был, иначе не сослали бы его в МИД в своё время. И вообще, — тут он прервался и очень внимательно посмотрел мне в глаза, — ты же понимаешь, о какой структуре мы говорим? Совершенно не факт, что те генералы, которые прям совсем генералы, считают его выше себя даже сейчас. Первого вице-премьера! И это не шутка, и не гипербола какая, прости, Господи.
— То есть, никому из нас — простых смертных — ничего не гарантировано тем более, хоть ты наизнанку на благо Родины вывернись, — усмешка сама по себе получилась очень кривой. — И судьба профессора в какой-то момент любому из присутствующих запросто может показаться ещё и завидной. Так?
Подпол только молча поёжился.
-*-*-
Первой, кого мы встретили дома, была Рыжая. Она как-то сразу схватилась за наших новых “воспитанников” и принялась их опекать со всем возможным пылом, несмотря на то, что была их старше от силы на несколько лет. Мне от неё достался только быстрый поцелуй-клевок в щёку и торопливое “нам надо поговорить” шёпотом на ухо. Вот всегда так! Очень по-женски — вроде и не должно быть ничего такого, но всё равно я теперь мучайся!
Пришлось идти к Либанову, благо, внутри охраняемого периметра подпол меня наконец-то от своего “присмотра” освободил.
Завлаб сидел, “тяжёлой думою томим”, да не один, а в компании с несколькими помощниками. В лицо я не вспомнил никого — это вот засада, конечно, не дело, что у нас тут такой калейдоскоп из людей! Как ни зайди — всякий раз новые лица! Задумаешься — а так ли неправы безопасники, предъявляющие нам претензии на этот счёт?
С другой стороны, они сами в этом и виноваты, по большей части. Уж на что проф всем известен своим сволочным характером, и тот у нас притёрся как пробка к бутылке! А ведь его надо заменять кем-то теперь — мало нам той важной спокойно-цементирующей роли, которую он играл в научном коллективе, так ведь он ещё и строительство нового комплекса на себе волок!
Хотя… боюсь, эта стройка уже не наша. Не выпустят нас отсюда, сердцем чую. Но профа всё равно жалко!
Тут Либанов очнулся, поглядел на меня с каким-то неудовольствием, выдохнул: “Перерыв полчаса!”. Народ зашевелился, сразу возникло какое-то движение, и я, чтоб не мешаться под ногами, вывалился из лабы спиной вперёд. Вслед за мной, хрустя пальцами, выплыл Либанов.
— Пошли, — коротко бросил он мне, сворачивая в сторону термоса.
Я только поморщился — надо ли дразнить гусей? Уж как-то очень демонстративно мы там уединяемся по десять раз на дню…
Внутри Андрей коротко обрисовал мне всё, что я пропустил. На самом деле — немного, из реально нового была только информация с флешки, от профессора. Главное — Одинцев уверял, что у него всё в порядке. Он ни на кого из нас не в обиде, решение “уйти на покой” принял сам, хоть без давления “сотрудников” и не обошлось. С другой стороны, нет худа без добра: за сговорчивость ему посулили кое-какое содействие, причём, большая часть обещанного уже выполнена. У него, оказывается, уж который год тянулись проблемы с документами на наследство, местные чиновники устроили волокиту, но вмешательство трёхбуквенной федеральной службы помогло им увидеть берега. Местное отделение Россетей, сразу после смерти профессорского родственника отрезавшее усадьбу от электричества, тоже взяло под козырёк, стоило кому-то из областного Управления им позвонить. Ну и кое-какие сугубо шкурные вопросы помогли решить тоже — прописка, дрова, дорога, материальная помощь от поссовета.
— Вот только жена его решила не возвращаться. Будет оформлять вид на жительство у кого-то из детей, — вдруг огорошил меня Либанов. — Правда, сам знаешь профа — никогда не разберёшь, то ли он расстроен, то ли наоборот. Во всяком случае, написал, что уже завербовал себе в помощь двоих подростков из тамошней родни — мальчика и девочку. Причём, заявляет, что уже принял у пацана экзамены по физике и математике за 8 класс и видит нешуточный потенциал — грозится подготовить его к великим свершениям за три оставшихся года школы и отправить сюда к нам, поступать. И не поймёшь, то ли стебётся так, то ли всерьёз.
— Ага, — хмыкнул я, — нам только юниоров тут не хватает. Сами тут сидим… — и неожиданно сам для себя ляпнул то, о чём даже не думал ни разу, честное слово! — как зэки…
Сказал, и чуть язык не прикусил. Замерли, смотрим друг на друга молча. Я переживаю на тему взрывоопасных слов, что у меня почему-то вдруг с языка сорвались, а что там у Либанова внутри творится — понятия не имею.
Наконец, он отмер:
— Есть такое дело. Слово “охрана” в нашем случае неожиданно приобрело какой-то новый окрас. В связи с чем предлагаю интенсифицировать работы по твоему проекту, сам знаешь какому.
— Космос?
Я прикинулся дурачком, но Либанов не повёлся, ответил всерьёз.
— Там мы работаем. Сами. Думаю, по минимальной планке всё будет готово через несколько дней, максимум — неделю. Теорию, конечно, имею в виду — для реального пуска in vivo полигон строить придётся, а это проект не одного дня. И месяца даже. К нам, кстати, Лёха приезжает в гости послезавтра. Ты за молодым поколением ездил в Троицк, как мне сказали — привёз кого?
Я кивнул. Рассказывать про свои впечатления не хотелось, но Либанов меня опередил:
— Не говори ничего про Институт — я и так всё знаю, — и тут же, среагировав на мои недоверчиво прищуренные глаза, пояснил: — Не всех наших оттуда согнали, осталась ещё пара источников. Так что, тут главное — результат. Работать есть с кем?
Пришлось всё же обрисовать картину крупными мазками. Заодно, спохватившись, выложил всё, что мне поведал Артемьев по дороге. Андрей нисколько не удивился, только кивнул и проронил коротко:
— Очень похоже на правду. Только уже не важно. Эту вазу нам уже никак не склеить.
-*-*-
Пересечься с Рыжей нам удалось только вечером. Она была занята устройством молодёжи на временное жительство — им, как выяснилось, с собой дали хрен да ни хрена, только то, что на них было, по большому счёту. Пришлось покупать почти все житейские мелочи — а как, когда охрана никуда не пускает? “Пишите заявку, привезём… когда-нибудь”. Как ещё они там без меня обошлись — даже самому удивительно. Но как-то разрулили, более того, Лина под шумок закупилась нестоловской едой и на нашу долю тоже. Увидев её искреннюю гордость по этому поводу, я в очередной раз скрипнул зубами: ну вот чего мне стоит — в теории — прямо сейчас мотануть в Мексику за фруктами? Вот хрен знает кому — таскал, всё подряд, по первому знаку, и без высказанного желания даже, а моей самой ценной и нужной Рыжей — не могу! Паршивой колбасе радуемся, чёрт побери!
Пока я злобился и в очередной раз обещал себе завтра же решить… ну хотя бы начать решать! вопрос с нашим “заключением”, Рыжая быстро порубала-поджарила всё добытое, превратив продукты в вполне приличный ужин. Подкравшись сзади, я тихонько утащил солёный огурчик — мда, это вам не Белоруссия.
— Что, невкусный? — огорчённо спросила Рыжая, повернувшись ко мне.Выглядело это здорово неоднозначно, учитывая нехилый такой тесак, который она держала в руке остриём вверх и ко мне.
— Ну, думаю, из того, что вообще возможно добыть в Долгопрудном, этот огурец — самый лучший! — с готовностью отбарабанил я.
Но Лина всё равно расстроилась. Пришлось успокаивать и утешать… А я и сам ни фига не спокойный!
В итоге, за ужином мы оба старательно избегали хоть сколько-то острых тем. Просто поели, потрепались про перспективных сотрудников из Института, и всё. Разговор по молчаливому согласию оставили на потом. Тем более, что уже в конце, когда из еды почти ничего не осталось — мы оба, оказывается, здорово по чему-то такому соскучились — Рыжая вдруг вскрикнула:— Ой! Я ж забыла! — и заполошно метнулась куда-то в коридор.
Вернулась она с виноватым видом и бутылкой красного сухого. Ну, тут уж мы оба — только за, долго приглашать не придётся. Сидели на диване ещё час, обнявшись, последние бокалы тянули, как могли — вино неожиданно пошло в жилу на все сто. В конце на нас упало какое-то странное оцепенение, было лениво даже думать, не говоря уже о том, чтобы встать.
В кровать бухнулись прям в одежде. Я пихнул Рыжую локтем:
— Ты чего рассказать-то хотела? Важное что?
— М-м-м? А… да не знаю даже. Мама звонила.
Особо рассказывать Лине было откровенно лень, но несколько фраз она всё же мне на ухо нашептала. К моей “тёще”, оказывается, прямо на работу явился офицер ФСБ. Из местного управления, по Санкт-Петербургу. Какого хрена так — лично я понять не могу: по идее, нами должны заниматься федералы, нет разве? Ну, или Мария Александровна что-то не так прочитала в удостоверении, хотя это вряд ли, конечно.
Из рассказа Рыжей я вынес впечатление, что разговор носил характер предупредительной беседы. Наверное, примерно такие же разговоры “коллеги” нынешних спецслужбистов вели с родственниками желающих эмигрировать из СССР… Что самое интересное — беседа, похоже, оказалась вполне результативной, поскольку Рыжая мельком упомянула напутствие, под конец звонка данное ей матерью: “Сиди там тихо!”. Прям слово в слово, все фсбшники так говорят, почему-то. “Мы вас в камеру посадим, а вы там сидите тихо! Поумнее вас люди сами разберутся, когда выпускать!”.
Я опять разозлился и, видимо, слишком шумно задышал носом — Рыжая встревожилась, сразу проснулась, поднялась на локте, уставилась тревожно.
— Ну ты чего? — потрясла она меня. — Чего? Ничего ж такого не случилось! Никто никого не арестовал, и не обвинял ни в чём даже.
Выдохнув и с трудом удержав в себе мат, я срывающимся голосом проскрипел:
— Да. Не арестовал. Спасибо Партии за это, — и, резко повернувшись на бок, облапил Рыжую так, словно кто-то попытался у меня её отобрать, и голосом матёрого искусителя предложил:
— А хочешь прямо сейчас на море?!