Тиль Гаримму

9

Весна 685 г. до н. э.

Тиль-Гаримму

Как ни пытался Гульят себя уговорить, будто беспокоиться не о чем, на сердце у него было тревожно. Он видел, как Набу-шур-уцур что-то говорил Мар-Зайе и как тот после этого поспешно покинул пир, и теперь туртан гадал, что послужило этому причиной.

Возможно, принц слышал их спор и чем-то недоволен? Гульят снова и снова повторял в голове каждое сказанное ими слово: не было ли в их разговоре какой крамолы, не проскользнуло ли чего лишнего — боялся за сына.

Принц давно следил за каждым шагом Гульята, но пока покровительство царя спасало от большой беды. Как-то Арад-бел-ит даже обвинил военачальника в казнокрадстве, были основания, но Син-аххе-риб лишь пожурил своего любимца, будто речь шла о неудачной шутке, сказал: впредь быть осторожнее и не попадаться. Между туртаном и принцем и раньше-то не было особой дружбы, а после этого они и вовсе стали врагами. Но что случится, если выяснится, кто настоящий отец Мар-Зайи? Не отыграется ли тогда на нем принц?

«Наверное, стоит сохранять в наших отношениях определенную дистанцию. Как же я сразу не подумал: мне ли, великому туртану Син-аххе-риба, опускаться до разговора с писцом, который при дворе всего пару месяцев! Это кого угодно подтолкнет к размышлениям», — пришел к неутешительному выводу Гульят.

С наступлением ночи, едва повеяло прохладой, туртан набросил на плечи плащ.

Пил он, как обычно, мало, но при этом зорко следил за своими подчиненными, чтобы не дать никому превысить норму. Больше всего опасений у него вызывал Ишди-Харран. Прихватив со стола кубок — огромный, размером с его шлем — офицер стоял на краю террасы вместе со своим командиром и другом Ашшур-ахи-каром и о чем-то горячо с ним спорил.

«Как бы чего не вышло», — подумал Гульят, поднимаясь со своего места и решительно направляясь в их сторону.

— Ее отец отказал мне! И отказал из-за тебя! Не появись ты тогда за моей спиной!.. — услышал туртан, когда подошел ближе. То, что они говорят о женщинах, его немного успокоило, и все-таки он предпочел вмешаться.

— О чем идет разговор? Неужели о том, как взять штурмом еще одну крепость? — с улыбкой спросил Гульят. Он знал, что солдаты его уважают и по-своему даже любят, и поэтому никогда не упускал случая подчеркнуть, что он относится к ним как родной отец.

Ашшур-ахи-кар с готовностью откликнулся на появление туртана и даже попытался найти в нем союзника.

— Рассуди нас! За неделю до того как покинуть Ниневию, мы вместе посетили дом наместника Набу-дини-эпиша и там повстречались с его дочерью.

— Ее зовут Мара, подлый ты человек, — заплетающимся языком произнес Ишди-Харран, поднимая наливающиеся злобой глаза на своего друга.

— И поспорили, — не заметил оскорбительного выпада юноша, — что она достанется тому, кто больше убьет в бою врагов…

— После того как ты перешел мне дорогу! — зарычал его соперник. — Все было не так! Я увидел ее первым! Ее отец отказал мне только потому, что за моей спиной возник ты… Куда лучше иметь зятем знатного, чем простого воина…

На этот раз Гульят заставил себя улыбнуться. Все было так похоже, все так напоминало его собственную историю, что стало даже горько.

«Ничего не меняется в этом мире».

— И кто из вас убил больше? — спросил он.

— Ашшур-ахи-кар, — процедил сквозь зубы Ишди-Харран. — Но только потому, что в разгар боя приказал мне отойти назад, чтобы я прикрыл нас с фланга. Это было нечестно.

— Военная хитрость, — отшутился Гульят. — Хотите мой совет? Дайте это решить ей.

— Женщине?! — скривился Ишди-Харран.

— Уж лучше женщине, чем ее отцу, ведь он тебе уже отказал, как я понял, — кивнул туртан. Затем он поманил к себе стражу, стоявшую навытяжку неподалеку. — Возьмите-ка этого храбреца и отведите спать.

Ишди-Харран не сопротивлялся, он уже едва держался на ногах.

Оставшись наедине с командиром царского полка Гульят строго спросил:

— Что вы забыли у Набу-дини-эпиша?

— Пытались добиться его помощи, чтобы обеспечить новыми сапогами и плащами полк. Половина воинов ходит в обносках.

— Ты обращался к казначею?

— С ним бесполезно говорить. Ответ у него всегда один и тот же: казна пуста.

— Хорошо. Поговорю с ним сам. О дочери наместника забудь. Я знаю сановника, которому она обещана. Наживешь себе кровного врага.

— Ну, это не впервой. Мне ли врагов бояться? — молодцевато откликнулся на это Ашшур-ахи-кар. — Да и род мой из самых знатных в Ассирии. Я не Ишди-Харран. Но за сведения спасибо, туртан. Буду осмотрительнее.

— Как знаешь, — пожал плечами Гульят, отходя в сторону.

О положении в царском полку он знал не хуже его командира, но понимал, что сейчас, сразу после взятия Тиль-Гаримму, это сделать проще, чем перед началом похода, поэтому и не стал откладывать разговор с казначеем.

Невысокий, щуплый, одетый во все синее, с синей ермолкой на голове, казначей Нерияху стоял в окружении министров и наместников. По напряженным лицам туртан без труда догадался, что идет дележ добычи и каждый из них хочет что-то приберечь для себя лично. Все, что было захвачено в Тиль-Гаримму, следовало тщательно пересчитать: крупный и мелкий рогатый скот, птицу, запасы зерна, украшения, золото и серебро из царской сокровищницы, все оружие, ковры, товары из городских складов, даже балки перекрытия из ценных пород дерева, которые могли пригодиться для строительства дворцов, и, конечно же, рабов. Трофеи отправлялись несколькими караванами в Ниневию и там проверялись снова: живность нередко гибла в пути, что-то пропадало при переправах через водные преграды, но больше всего терялось пленных, что дороже всего и обходилось.

«Самое время вмешаться, не то они снова забудут, кто добывал для них это добро», — мысленно усмехнулся Гульят.

— Ты все получишь сполна, как только мы вернемся в Ниневию, мне ли не знать, как тебе сейчас нужны рабы, — заискивал перед кем-то Нерияху, сопровождая свои слова легкими ужимками.

«Вот-вот, так и будет вертеться как уж на сковороде, хоть на части его руби, а все равно ничего вам не даст», — подумал Гульят, незаметно вставая за спиной у казначея.

Раббилум Саси, самый крупный мужчина из этой пятерки — грузный, вечно обливающийся потом, но отнюдь не рыхлый — так искренне, так по-доброму посмотрел на еврея, что, кажется, не поверить ему было просто нельзя:

— Дорогой мой, уважаемый всеми нами Нерияху, ты же знаешь, что я люблю тебя, как брата! Так могу ли я предать нашу дружбу и подвести тебя? Кому, как не мне препоручить отправку рабов в Ниневию, если большая их часть все равно достанется мне? На рудниках скоро некому будет работать, у меня остались одни больные и дети.

Говорил Саси медленно, уверенно, словно отец с сыном, его сильный грудной голос, казалось, может убедить кого угодно, вот только Нерияху оставался непреклонным.

— Уважаемый раббилум, ты напрасно переживаешь. Единственное, о чем я забочусь, — о всеобщей пользе. Сколько отдать рабов тебе, или многоуважаемому Мар-Априму, или наместникам, чьи армии сражались сегодня на поле боя, я решу после того, как проведу повторный учет. А значит — в Ниневии.

«Как ни пытайся, а всем не угодишь», — думал Гульят, исподлобья поглядывая на насупившихся Ша-Ашшур-дуббу и Набу-ли, им эта сделка казалась самой грабительской. Все прекрасно понимали, чем закончится для них переход более чем десяти тысяч рабов из-под Тиль-Гаримму в Ниневию, не выгрызи они сейчас лучшие куски.

Это только на первый взгляд рабы казались серой безликой массой обреченных на неволю людей, растоптанных, забытых судьбой и богами. Стоило к ним присмотреться повнимательнее, как становилось понятно, вокруг чего разворачиваются все эти подковерные игры. В первую очередь сановников интересовали купцы и богатые иноземцы, которые не успели вернуться домой до начала осады: даже один такой брильянт мог принести огромную прибыль в качестве выкупа. Во вторую — ремесленники, ювелиры, кузнецы, мебельщики, портные, обувщики, ткачи, строители, гончары, лекари, писцы. В третью — те, кто посильнее да покрепче здоровьем: кому нужен ни на что не годный немощный доходяга, который через месяц умрет в канаве точно собака. А через полтора-два месяца — ведь именно столько времени займет путь в столицу — ничего ценного в этой толпе не останется, все лучшее приберет к своим рукам Нерияху.

Однако пользуясь его осторожностью, замешанной на откровенной трусости — вдруг обвинят в излишней корысти либо в отсутствии прозорливости, такое уже случалось, когда среди рабов в дороге начинался мор, — иногда сановникам удавалось склонить казначея к тому, чтобы поделить добычу сразу.

— Нет, нет, — отказывался Нерияху, — жара, кажется, через пару дней спадет, пыли немного, дождей вообще не предвидится. А в Ниневии уже со всем разберемся, чтобы никто не остался в обиде.

Мар-Априм неожиданно для всех поддержал казначея, хотя, казалось бы, уж ему-то как царскому министру, в чем ведении находились государственные рабы, надо понимать, какие выгоды могла сулить эта победа.

— Оставьте, друзья! Конечно, мы должны положиться на благоразумие нашего достопочтимого Нерияху. Он прав в своем стремлении следовать тем неукоснительным правилам, соблюдения которых требует от него наш мудрый царь. Думаю, если каждый из нас будет так же внимателен к своим обязанностям, мы никогда не обманем доверие повелителя.

Гульят почти не знал этого министра. Раббилум, приходившийся царю дальним родственником, долгое время жил на юге и появился в столице только этой зимой. Все в нем располагало к открытому разговору: и широкое открытое лицо, и умные серые глаза, и спокойная улыбка. Даже его туника была скроена так, чтобы скрыть очевидные его преимущества: невысокий, но широкий в плечах, он вполне мог бы сражаться и в царском полку — силы в нем было хоть отбавляй.

«Кажется, ему всего двадцать пять, а ведь выглядит намного старше, — бесцеремонно рассматривал его Гульят. — Как же быстро он сдался! Так запросто встал на сторону казначея, словно вся эта возня не волнует его вовсе».

— Нет, нет… никто и не думал перечить уважаемому Нерияху, — всполошился после такого заявления Ша-Ашшур-дуббу, наместник провинции Тушхан. — Да и кто тут может усомниться в его чистых помыслах! Весь этот разговор затеян лишь ради того, чтобы избавить нашего друга от лишних хлопот.

— Лучше всего от хлопот его избавит хорошая и надежная охрана, — нашел повод вмешаться Гульят.

Нерияху с готовностью обернулся на его голос, низко, но с достоинством поклонился:

— Да, да, я как раз об этом думал. Хотел просить почтенного туртана, дать мне две-три сотни из царского полка…

Военачальник усмехнулся в бороду и переглянулся с наместниками:

— К сожалению, на царский полк сейчас возложена другая задача. Да и воины из Тушхана или Хальпу не хуже моих.

Ша-Ашшур-дуббу и Набу-ли не рассчитывали на такое одолжение от всегда грозного и неуступчивого туртана и тут же наперебой принялись предлагать своих солдат. Гульят подсказал, что будет лучше взять из каждого ополчения по две сотни, чтобы не ослабить ни одну из армий. Однако теперь нахмурились министры. Неужели все сливки снимут наместники?

Казначей даже растерялся:

«Неужто нельзя иначе?! Да это все равно, что волчьей стае доверить пасти стадо овец!»

Однако Гульят больше ничего говорить не стал, пожелал всем хорошего праздника и, сославшись на усталость, сказал, что отправляется спать. И добавил как бы между делом: «Тем более — мне завтра уезжать на рассвете», — намекая на то, что прощается с присутствующими на неопределенное время.

Он был почти уверен, что Нерияху бросится за ним следом, стоит ему отойти.

Так и случилось.

— Дорогой Гульят! — уже на выходе с террасы догнал его казначей. — А может ли что-то заставить тебя изменить решение?

— О каком решении ты говоришь? — почти искренне удивился Гульят.

— Как же! Касательно двух сотен из царского полка!

— Даже не знаю… А что ты скажешь на то, чтобы до лета обеспечить моих солдат всем необходимым?

— Разумеется, разумеется, я давно об этом думал! Кажется, накануне похода с этим же подходил Ашшур-ахи-кар, — осенило вдруг казначея. — Но я и не думал ему отказывать! Так мы договорились?