Тиль Гаримму

14

Весна 685 г. до н. э.

Тиль-Гаримму

Когда лежишь, свернувшись калачиком на циновке, брошенной на земляной пол, укрывшись тонким плащом, среди сырости и смрада от нечистот, стекающих сюда со всей улицы, а сверху доносится звон мечей, слышны боевые кличи, крики и стоны умирающих, топот от тяжелых солдатских сапог вступающих в город ассирийцев, сон едва ли может быть крепким. Но Омри был бы не Омри, если бы обращал на все это внимание. Всю ночь, пока шло сражение за город, и весь последующий день, в то время, как победители утверждались в захваченном Тиль-Гаримму, он спал будто младенец, наслаждаясь исключительной для себя возможностью ни о чем не думать и ничего не бояться.

О начале штурма он знал за сутки, предусмотрительно перенес в свое убежище еды, вина, забрал все украшения и золото, скопившееся у него за годы службы у царя Гурди, аккуратно сложил в углу ассирийскую военную амуницию вместе с оружием и приготовился к ожиданию. Что-что, а терпение у него было.

Однако за сутки он выспался, отлежал все бока, и на второй день после взятия Тиль-Гаримму его глаза открылись сами. Напротив лица, всего в шаге, сидела большая жирная крыса. Она смотрела на человека, вторгнувшегося в ее чертоги, пристально изучала его, и, кажется, пыталась понять, ждать ли отсюда беды.

Омри в ответ и сам уставился на нее, с любопытством наблюдая за спокойной реакцией необычного соседа на его пробуждение.

— Может, тебя покормить? — тихо сказал он, медленно поднимая голову. — Глянь, какая ты бесстрашная. Хоть бы шелохнулась. Смотри, как бы это тебя не сгубило.

Когда он сел, крыса показалась ему все-таки меньше, чем минуту назад. Впрочем, это не умаляло ее характера: она по-прежнему сидела неподвижно, продолжая неотрывно следить за человеком, ожидая от него любого подвоха. Однако Омри и не думал ей вредить. Не вставая он потянулся к глиняному горшку, приподнял тяжелую крышку и взял оттуда еще почти свежую пшеничную лепешку.

— Угощайся, — разрывая ее пополам и бросая еду на пол, сказал Омри.

Крыса повела носом, поднялась на задние лапы, потом опустилась и быстро приблизилась к куску хлеба, но вместо того чтобы схватить его, замерла, снова выжидающе посмотрев на внезапного благодетеля.

— Та-ак? — обиженно брякнул Омри, поудобнее усаживаясь на циновке. — А тебя не смущает, что я кормлю тебя тем же, что и себя? С другой стороны — как хочешь.

Он пододвинул к себе амфору с вином и, приложившись к горлышку, долго не мог напиться. А когда поставил ее на пол, увидел, что крыса все-таки ест его хлеб.

— То есть мы подружились? Тогда, может, расскажешь, что там делается наверху? Город-то хоть пал? — И, сказав так, он прислушался, всматриваясь в узкую щель в дальнем углу его каземата, через который проникал солнечный свет, благодаря чему глаза могли хоть что-то различать в окружающих его сумерках. Отвечать пришлось самому — крыса уж слишком увлеклась завтраком. — Тихо-то как. Выходит, ассирийцы снова победили…

Его убежище находилось неподалеку от того самого постоялого двора, где три месяца назад схватили писца Мар-Зайю. Наружу отсюда было три выхода: во дворец, в город и спасительный — за крепостную стену. Но уходить из города было рано.

— Извини, но мяса не дам. Самому мало, — объявил он, найдя среди припасов хороший кусок жареной баранины. — Да ты и так жирная непомерно. Глядишь, и бегать скоро разучишься. Ты тут самая главная? Молчишь?.. Тебя бы в пыточную, ты б у меня заговорила…

Эта шутка его рассмешила, и он заулыбался, показывая крысе ровные крепкие зубы. Мужчина он был сильный, хотя и среднего роста, здоровья хватало — трех, а то и четырех человек мог в рукопашной одолеть. Одна шея чего стоила — в три обхвата шириной. Его голова была как будто приплюснута с боков и немного вытянута вперед, отчего лицо казалось чересчур узким, глаза сидели совсем близко к носу, спасали положение лишь густая квадратная борода и длинные заплетенные в тугую толстую косу волосы, черные как смола.

Где-то совсем рядом с его убежищем, наверху, послышались негромкие голоса. Позабыв о крысе, Омри бесшумно поднялся, по камням добрался до самого верха, и занял место около щели, чтобы посмотреть, что делается снаружи. И вдруг услышал:

— Карр! Давай сюда! Тут что-то есть! Давай, пошевеливайся! Под домом!

***

Сотня Шимшона пировала всю ночь, а под утро, едва задремали, всех подняли по тревоге из-за покушения на царя. Воинов разделили на пары и отправили обыскивать дома, подвалы, колодцы, сараи, развалины — на случай если у заговорщиков остались сообщники. К постоялому двору, где когда-то брали Мар-Зайю, отправились Шалита и новобранец по имени Карр.

— Да мы здесь уже все обшарили! — проворчал юноша, падавший от усталости. Прикажи начальство его казнить сейчас, ради короткого отдыха перед смертью он бы согласился и на это.

— Заткнись и делай что велено! — оборвал его стенания ветеран.

На постоялый двор они прошли через главные ворота, сорванные с петель, с десятком вонзившихся в дерево стрел, обыскали все комнаты, в таверне нашли немного вина и утолили жажду, потом снова оказались на улице. Один ее конец уходил к рыночной площади, другой к привратной башне, повсюду были разбросаны вещи, вынесенные из соседних домов, рваная одежда, черепки битой посуды, на всем виднелись следы крови.

Карр устало присел на полуобвалившийся забор и принялся с силой растирать виски.

Шалита отошел от него на пару шагов, спустил штаны и стал мочиться в сточную канаву, бесцельно наблюдая, как желтоватый ручеек бежит по ложбинке, стремясь исчезнуть среди камней. Тогда-то он и увидел под стеной дома глубокую расщелину, показавшуюся ему подозрительной.

— Карр! Давай сюда! Тут что-то есть! Давай, пошевеливайся! Под домом!

Чтобы выяснить, как глубоко под землю уходит нора разобрали завалы и вскрыли пол. На это ушло не меньше часа.

— Тут точно кто-то прятался, — засунув в дыру голову, через какое-то время сказал Карр, — здесь циновка, и даже еда припасена.

— Все-все! Давай назад! — потянул его за штаны Шалита. — Беги к Шимшону, пусть даст подмогу. Опасно соваться сюда вдвоем. А я посторожу.

***

Пока стражники наверху пытались проникнуть в подземелье, Омри успел и поесть, и переодеться — точь-в-точь ассирийский воин. Он был совершенно спокоен. Да, где-то глубоко внутри него в такие минуты жил страх, но ему всегда удавалось цепко взять его за горло.

«Страх ведь как зверь, стоит показать ему, кто из вас двоих сильнее, — и он способен лишь на то, чтобы рычать и смотреть на тебя исподлобья», — всегда считал Омри.

Сначала он хотел сразу уйти подальше, в узкий коридор, где без труда можно было противостоять не одному десятку солдат, а двоим и подавно, но затем подобрался поближе к лазу. Чтобы не выдать себя пришлось красться, прижимаясь к стене. Ему было видно, как Карр свесился через дыру в потолке, слышно, как Шалита отдал приказ привести подкрепление.

Когда все стихло, Омри подумал: «А ведь этот ассириец мог и уснуть. Разморило на солнце, задремал».

Как же ему хотелось в это верить! Но если он ошибается — это конец, стоит высунуться, и ему снесут голову…

От этой мысли у него похолодели ноги.

С минуту Омри еще раздумывал, но потом рванулся наверх, прекрасно понимая, насколько опрометчиво поступает. И только твердо встав на ноги, уже с мечом в руках, он огляделся по сторонам и облегченно вздохнул. Ассирийца нигде не было.

***

А ведь Шалита действительно задремал. Присел рядом с лазом — и сразу провалился в сон, хоть и на пару минут всего. После чего, продрав глаза, решительно встал и отправился на постоялый двор, где можно было окунуть голову в бассейн и прийти в себя. Однако оказавшись у воды, ассириец увидел, что там плавает чей-то сильно разбухший труп с двумя стрелами в спине. Купаться от этого зрелища сразу расхотелось, да и сон как рукой сняло.

Шалита вспомнил об амфоре с вином в доме и решил воспользоваться случаем, чтобы утолить мучившую его жажду. Но ему снова не повезло. Вина осталось лишь на донышке — хватило только смочить губы. Пришлось повернуть назад не солоно нахлебавшись.

С Омри он столкнулся около ворот и от неожиданности выругался, потом спросил:

— Ты кто? Из какого кисира? И что тут делаешь?

— Кто ты такой, чтобы требовать от меня ответа? — нагло усмехнулся незнакомец.

Шалита сдержанно ответил:

— Кисир Таба-Ашшура, а служу я в сотне Шимшона… Твоя очередь.

— Вот и служи, — Омри смешался, надо было выкручиваться, а он не знал, как, ему и в голову не приходило, что придется отвечать на подобные расспросы. — Веди меня к своим. Я только что из Ниневии, пытаюсь разобраться, где ставка царя. У меня послание к Набу-шур-уцуру.

— А лошадь где потерял?

— Загнал перед самым городом.

— Перед самым городом, говоришь? — Шалита посмотрел на его чистую одежду и сияющие доспехи и понял, что незнакомец лжет. — Давай-ка вперед. А я за тобой.

Омри пожал плечами, но подчинился. Пока шли по пустынной улице, он несколько раз оглядывался, надеясь улучить момент, чтобы напасть на провожатого, и все время видел копье, нацеленное ему в спину. Помог случай. Шалита вдруг споткнулся, нет, не упал, не упустил оружие, но на мгновение перестал следить за своим подопечным, а тот с быстротой молнии обернулся, одним взмахом обрубил древко, вторым попытался отсечь воину голову. Тот отклонился назад, и меч лишь оставил на лице глубокую рваную рану.

Зазвенела сталь. Омри был искуснее, стремительнее, да к тому же превосходил соперника длиной рук, и Шалита вынужден был отступать, прикрываясь щитом, на который обрушились тяжелые удары, пока не уперся в стену. Но в это время в конце улицы показались ассирийцы — Карр с подкреплением.

Омри услышал сзади крики и, не оборачиваясь, бросился к своему убежищу. Наверное, будь вход в подземелье чуть дальше, не успел бы: бегун из него был плохой, но раньше, чем его настигли, он нырнул в спасительный лаз. Следом о стену ударились два копья.

Бежать! Ни о чем не думать! За крепостную стену, и немедленно! Всего через тридцать шагов проход, укрепленный деревянными сваями. Сбить их, перекрытия за его спиной обрушатся, и он спасен!

Однако Омри вдруг захромал и, не в силах справиться с болью, упал. Прыгая вниз, он подвернул ногу. Теперь пришлось уходить ползком, на четвереньках, только бы подальше от входа…

Между тем ассирийцы уже вовсю готовились к охоте.

— Где он?!

— Искать! Искать! Не мог он далеко уйти!

— Проклятье! Здесь ничего не видно!

— Дилшэд, Короуш, Дэра, Ервэхша — направо! Омид, Керуш — сторожить лаз! Остальные за мной!

Омри в надежде, что его не заметят, даже когда глаза у его врагов привыкнут к сумеркам, словно та же крыса забрался в самый темный угол и затаился.

***

Набу-шур-уцур и его помощник Арад-Син взяли для поисков Омри в подземелье только самых проверенных стражников, кто служил своему господину не один год. Будь они немыми, глухими или незрячими, Набу-шур-уцур, наверное, ценил бы их больше, но ему так часто требовались их острый слух, пытливый взор и ясный ум, что приходилось чем-то жертвовать. Он любил поучать своих подчиненных: сначала слушайте — случайно обороненное слово порой стоит дороже, чем долгая речь; потом присматривайтесь — с дурака больше ничего не возьмешь, а значит, не стоит и тратить на него время; но если человек умен — решайте, как лучше поступить: идти ли за ним следом или бежать прочь с тем, что есть, что уже не отнять, если только уцелеет на плечах голова.

— Мар-Априм не может быть в сговоре с Нерияху? — спросил Набу-шур-уцур, которому только что доложили о состоявшемся на террасе разговоре между сановниками, касающемся рабов.

Арад-Син — длиннолицый, со впалыми щеками, невысокий поджарый человек средних лет — ответил после некоторой паузы:

— Прямых улик у меня нет, но Мар-Априм своего не упустит. Вероятно, он хочет завоевать доверие Нерияху. Что стоит новому раббилуму пожертвовать одним походом, когда впереди не одна война.

Доспехов на Арад-Сине не было, лишь короткая туника из грубой шерсти, перехваченная широким кожаным поясом, на голове — остроконечная шапочка, на ногах простые сандалии.

— Нерияху замечен в казнокрадстве?

— Нет. Он ведет дела крайне осторожно. Если и ворует, то с оглядкой…

А в это время начальник внутренней стражи Тиль-Гаримму был приперт к стене в своем убежище ассирийцами, взявшими его в плен.

— Кто ты такой? Как твое имя? Откуда на тебе эта одежда, эти доспехи? Кого ты убил, грязный мятежник?! — кричал ему в ухо десятник, сопровождая каждый вопрос ударом либо в живот, либо по лицу.

Омри даже не сопротивлялся, когда его взяли: на одной ноге особенно не попрыгаешь, а пасть смертью храбрых, отбиваясь от десятка разъяренных нападением на их товарища солдат, ему не хотелось, поэтому, как только его нашли, он отбросил меч и стал молить о пощаде.

Его и не убили сразу только потому, что кто-то предположил: а вдруг он и есть Омри.

Не зная, что лучше: признаться или скрыть свое имя, пленник предпочел отмолчаться.

Набу-шур-уцур и Арад-Син вместе с пятью стражниками появились здесь, когда допрос был в самом разгаре.

— Что происходит? — вышел вперед начальник внутренней стражи Ассирии.

Десятник, служивший в царском полку не первый год, узнал, кто перед ним, отвесил поклон, доложил:

— Поймали тут одного, переодетого. Шалиту ранил, когда тот пытался его привести в расположение. Может, Омри? — с надеждой посмотрел на Набу-шур-уцура. — За него ведь награда полагается.

— Полагается, — процедил сквозь зубы сановник. — Как проникли сюда?

— Приказ был искать заговорщиков, — ответил за всех Карр. — Заметили дыру, разобрали завал, оказалось — тайник. Он, наверное, здесь и прятался, а пока я ходил за подкреплением, его Шалита взял… Может, конечно, и не взял, только собирался. Они на мечах схватились, а тут мы… Он — бежать, мы следом.

— Ладно, ладно, понял, — сухо сказал Набу-шур-уцур.

— Так это все-таки Омри? — догадался десятник.

— Вот как мы поступим: подземный ход, откуда мы пришли, ведет к сокровищнице царя Гурди. Сейчас вы пойдете за моими людьми, чтобы вынести оттуда все золото. Здесь же, на месте, я вручу вам награду, — и с улыбкой, неожиданно появившейся на его лице, добавил: — Уж я-то знаю, как золото в таких случаях утекает из честных рук: набегут командиры, станут бить себя в грудь, клясться, что это они схватили мерзавца…

Ассирийцы тоже заулыбались, приободрились, стали довольно переглядываться.

Набу-шур-уцур с наигранной строгостью предупредил их:

— Только мечи не забудьте оставить, а то я вас знаю, золото кого угодно с ума сведет… Арад-Син! Как закончишь со всем, возвращайся.

— Может, мне остаться? — снова вылез вперед Карр, уж больно ему хотелось поприсутствовать при допросе знатного пленника, которого он помог поймать. Сказал, и сам испугался; но сановник вдруг согласился:

— Почему бы и нет. Хочешь ко мне во внутреннюю стражу?

— Да… да! — опешил от такого предложения новобранец.

— Хорошо, тогда вылезай наверх и последи, чтобы сюда никто больше не забрался.

Омри, о котором все на время забыли, между тем присел около стены на голые камни, вытянув поврежденную ногу. Он казался совсем спокойным и отчего-то даже довольным.

Арад-Син неожиданно вернулся и шепотом спросил у Набу-шур-уцура:

— Всех?

— Да. К вечеру трупы надо будет поднять наверх, отдать их сотнику. Шимшону, кажется, — потом, повернувшись к пленнику, сказал: — Да сотри ты эту дурацкую улыбку со своего лица. Как это тебя угораздило попасться?

— Я бы ушел, если бы не нога, — Омри пожал плечами.

— Сломана?

— Не знаю. Может вывих.

Арад-Син к этому времени уже скрылся в подземелье, и они могли спокойно говорить; о некоторых вещах не должен был знать даже он.

— Принц передает тебе, что он недоволен гибелью Шем-Това, но в остальном ты молодец. Велел поблагодарить тебя за верную службу. Из Тиль-Гаримму отправишься в Мидию[76]. В Хархаре тебе надо избавиться от начальника внутренней стражи. Подумай, как это лучше сделать поаккуратнее, чтобы не навлечь на себя подозрения. Подберись поближе к царю Деиоку. Он сейчас набирает силу, пользуется все большим уважением. Тебе надо стать его правой рукой…

Омри регулярно отправлял в Ниневию донесения о настроении царя Гурди. Это было несложно, так как свергнутый правитель всецело доверял своему сановнику. Почему — объяснялось просто: за три года в Тиль-Гаримму были раскрыты пятеро лазутчиков Арад-бел-ита. Принц не раз гневался на чрезмерное рвение своего шпиона, Омри же оправдывался: как иначе он вознесся бы на подобную высоту. Но помимо прочего в нем говорила обычная ревность: зачем Ассирии иметь здесь кого-то еще, если он и так со всем справляется. Однако решение убить мар-шипри-ша-шарри Хавшабу и его свиту, было принято по другой причине. Царь Гурди хотел потянуть время, лучше подготовиться к осаде, дождаться ответа кочевников на призыв о помощи и в любом случае не трогать посланников Син-аххе-риба — это дало бы отсрочку в несколько месяцев. Расправа ускорила события и сорвала планы бунтовщиков.

«Мой царь! — объяснялся потом Омри. — Шем-Тов обо всем догадался и рассказал ассирийцам о твоих планах. Медлить было нельзя».

Царь Гурди доверял ему до последнего.

— Мне бы провожатого, — лазутчик с тоской посмотрел на Набу-шур-уцура.

— Возьмешь этого новобранца? Из него можно слепить все что угодно. Да и желание у него есть.

— Не знаю, уж больно молод… А что с остальными? Ты же не думаешь, что награда сможет избавить их от болтливости.

— Не переживай. Арад-Син о них позаботится. Зато представь, какая о тебе пойдет слава. Один расправился с десятью ассирийскими воинами.