Тиль Гаримму

3

История, рассказанная писцом Мар-Зайя.

Двадцатый год правления Син-аххе-риба.

За три месяца до падения Тиль-Гаримму

Марганита… «Жемчужина» на языке эллинов… Черный жемчуг моей судьбы…. Единственное сокровище моей души… Сверкающая на солнце печаль, горе и радость моего сердца.

Марганита… Мне достаточно закрыть глаза, чтобы почувствовать тебя рядом, и тогда я слышу аромат горных лугов, прячущийся в твоих волосах, и терпкий запах мускуса, исходящий от твоего тела. Я помню каждый поцелуй, который ты мне подарила, и нежность, и горячие ласки, и страстные слова, и губы, что их шептали, словно в горячечном бреду, и безраздельную любовь, и целый мир надежды…

Верните мне сон, долгий, без раннего утра и могильных кошмаров. Как же не хочется просыпаться.

Когда это было? Память надрывно смеется — давно, очень давно.

Кем я тогда был? Едва оперившимся птенцом, нечаянно поверившим, что способен искупаться в теплых солнечных лучах. Единственное оружие — стилус [17]для письма, лучшая защита — слово. Был и достойный союзник: не безрассудство, не беспечность и не леность души, а изуверски хитрый план на завтра, на сегодня, на сейчас… Лечебная микстура от могущественных врагов и тайных недругов.

Когда я впервые увидел Марганиту? За три месяца до падения Тиль-Гаримму, во дворце ее отца. Собственно, с этого путешествия моя жизнь и свернула с мощеной дороги на ухабистую тропу, из солнечного короткого дня — в бесконечную темную ночь.

Покажите мне хоть одну звезду на черном небе…

Я прибыл в Тиль-Гаримму вместе с посланником Син-аххе-риба, приехавшим за объяснениями царя Гурди о невыплате дани в установленный срок. Свита мар-шипри-ша-шарри [18] Хошаба была немногочисленной: пятеро писцов (я в том числе), ревизор Раанан, десятник Нахшон, стражники, караванщик, пара бедуинов и совсем немного рабов.

Владыка Тиль-Гаримму встретил нас в тронном зале в присутствии ближайшего окружения льстивыми речами и приторной улыбкой, потом заговорил о казнокрадах и бестолковых слугах, суховее и угрозе с севера со стороны кочевников, перед лицом которой было бы нелепо ссориться с могучим союзником. Хошаба выслушал оправдания царя Гурди, ничем не выразив своих эмоций, но задал вопрос с единственно возможным ответом ради сохранения мира: готов ли Тиль-Гаримму отправить в Ниневию, как было оговорено ранее, две трети урожая фруктов, треть овощей, двести голов крупного скота и тысячу овец, а также серебра и золота необходимую меру?

— Разумеется, разумеется! — заметно оживляясь, ответил царь, нервно заерзав на широком троне. — Я верен своим союзническим обязательствам. Всего несколько дней — и все будет готово. Вы вернетесь домой вместе с караваном из Тиль-Гаримму. А пока мои слуги позаботятся обо всем, что потребуется дорогим гостям…

Пространные речи царя были прерваны вторжением его дочери. Она вбежала в тронный зал и, полная детского восторга, воскликнула:

— Отец, ты видел, какого коня мне подарил наш гость?!

Царь Гурди ударил кулаком по подлокотнику трона, налился кровью от ушей до кончика носа, зашипел, ища взглядом виновного — того, кто допустил принцессу к нему в столь неудобный момент, и, лишь заметив снисходительную улыбку Хошаба, у которого была дочь таких же лет, увидевшего во всем этом ее отражение, овладел собой и принужденно рассмеялся.

— Дети... Маленький пони от наших друзей бедуинов совершенно вскружил ей голову.

Марганита посмотрела на отца с удивлением: кто эти люди? зачем они здесь? перед кем ты оправдываешься? разве есть что-то важнее моего подарка?.. и почему пони?.. и почему бедуины?..

Обиженный ребенок.

Зардевшись и смутившись, она тотчас упорхнула прочь.

А я остался один в этом огромном тронном зале, где еще долго оставался шлейф дивного аромата ее волос.

О, милая, милая моя Марганита, ты даже не заметила меня, не взглянула в мою сторону, а я едва смог сойти с места; оглушенный, ослепленный, пронзенный стрелами любви несчастный агнец, безропотная жертва.

Я плохо помнил, как покинул тронный зал, как шел по длинному коридору с мраморными колоннами, думая лишь о ней, моей Марганите.

Несчастный глупец…

— Надо будет выяснить, что это за гость и почему он подарил коня принцессе, — подумал вслух Хошаба, едва мы остались одни.

Нас разместили в северном крыле дворца, выделили комнаты, посланнику со стражей — четыре, остальным — по одной, рабы остались в городе с караваном. Вечером царские слуги принесли богатый ужин, но никто не взял со стола ни крошки.

— Будьте начеку! — предупредил стражу десятник Нахшон.

— Надо выяснить, готовит ли царь караван к отправке или это пустые слова, — сказал ревизор Раанан.

— Не думаю, что он собирается платить дань, — согласился Хошаба. — Мар-Зайя, следуй за мной.

Мы вошли в просторный зал с колоннами и бассейном с золотыми рыбками, я осторожно притворил за собой дверь и с готовностью достал из кожаной сумы стилус и глиняную табличку, завернутую во влажную ткань.

— Собрался что-то писать? — сделал мне замечание Хошаба. — Напрасно. Убери… Ты не спрашивал себя, почему я взял с собой безусого юнца, который едва появился при дворе?.. Это правда, что ты можешь нарисовать звездное небо с закрытыми глазами?

— Проверь, господин, — спокойно ответил я.

— В другой раз — обязательно, а сейчас у меня есть задача полегче…

Посланник вытащил из-за пазухи два свитка из папируса и, развернув их передо мной, показал мне подробные планы города и дворца.

— Сколько времени тебе понадобится, чтобы все это запомнить? Здесь нанесены все дома, все улочки и выходы к реке, скрытые калитки в городской стене, потайные ходы и секретные комнаты во дворце… Не уверен, что у самого царя Гурди есть такой рисунок.

Я сказал, что недолго.

— Тогда я оставлю тебя. Найдешь меня, как только будешь готов.

Когда Хошаба был у дверей, я остановил его.

— Господин…

Он раздраженно обернулся:

— Не трать время попусту.

— Господин, я все запомнил, — пояснил я.

— Ты уверен? — усомнился Хошаба.

— Я могу нарисовать оба плана по памяти.

Посланник вернулся на скамейку, забрал у меня свитки и предупредил:

— У нас нет времени на рисунки. Ошибешься — пеняй на себя. Сколько домов на Гончарной улице?

— Сорок пять.

Ему пришлось потратить некоторое время, чтобы проверить мой ответ.

— Как пройти от рынка к калитке, заложенной на северной стене?

— От постоялого двора свернуть налево в первый проулок за городским бассейном, идти по улице Каменщиков, через десять домов повернуть направо, выйти на Кузнечную улицу…

— Нет, — злорадно перебил меня Хошаба. — Кузнечная улица не идет к северной стене.

— Не идет, — согласился я. — Но если план нарисован правильно, там есть узкий проулок, он плохо виден, слишком мелкий масштаб. Присмотрись. По нему и можно выйти к калитке.

Мой экзаменатор замолк, принялся изучать карту, наконец удивленно крякнул — по-видимому, я произвел на него должное впечатление.

— Признаюсь, ты достоин тех похвал, которыми тебя наградил Ашариду… Хорошо, слушай меня внимательно. Тебе придется пройти через весь дворец. В южном крыле, где-то здесь, — кривой палец с голубым сапфиром очертил круг, включавший несколько комнат на втором этаже, — найдешь вельможу по имени Шем-Тов, он скупает продукты для дворца на местном рынке. Слуг и прочего люда здесь много, ты легко сумеешь среди них затеряться. Выдашь себя за торговца фигами. Шем-Тов скажет, где и когда вы встретитесь. Он многое знает. Поговори с ним. Выясни то, о чем проболталась принцесса, о каких гостях шла речь. Будь осторожен: здесь повсюду глаза и уши. И последнее, самое главное: при встрече с ним скажешь ему, что ты знаешь Мальахе, а еще покажи этот перстень, иначе он тебя не признает.

— Господин, — я смиренно поклонился, принимая дорогой подарок.

Мой ум пребывал в смятении. Мне было всего двадцать, я служил на царской службе писцом третий месяц, и вдруг в мановение ока превратился в шпиона, от которого зависело будущее всего нашего предприятия и, наверное, Тиль-Гаримму… Меня раздирали и гордость, и страх, что я могу оказаться недостойным оказанной мне чести.