Том 26, ч.3

[12) Социальная сущность полемики Мальтуса против Рикардо. Извращенное воспроизведение Мальтусом взглядов Сисмонди на противоречия буржуазного производства. Апологетическая подоплека мальтусовской интерпретации положения о возможности всеобщего перепроизводства]

Выводы Мальтуса сделаны совершенно правильно из его основной теории стоимости; но эта теория в свою очередь достопримечательным образом была приспособлена к его цели — апологии существующего в Англии положения вещей, лендлордизма, «государства и церкви», получателей пенсий, сборщиков налогов, церковной десятины, государственного долга, биржевых маклеров, церковных сторожей, попов и лакеев («национальные издержки»), с которыми рикардианцы боролись как с бесполезными и устарелыми наростами буржуазного производства, являющимися обузой для него. Рикардо отстаивал буржуазное производство quand meme^{12}, поскольку оно является максимально беспрепятственным развертыванием общественных производительных сил, и при этом не заботился о судьбе носителей производства, будь то капиталисты или рабочие. Он признавал историческую правомерность и необходимость этой ступени развития. Насколько у него отсутствует историческое чутье по отношению к прошлому, настолько он живет в историческом фокусе своего времени. Мальтус тоже хочет возможно более свободного развития капиталистического производства, поскольку именно нищета его главных носителей, трудящихся классов, является условием этого развития; но в то же время оно, по Мальтусу, должно приспособиться к «потребностям потребления» аристократии и ее разветвлений в государстве и церкви, должно вместе с тем служить материальной основой для устарелых притязаний, предъявляемых представителями таких интересов, которые унаследованы от феодализма и абсолютной монархии. Мальтус приемлет буржуазное производство, поскольку оно не революционно, поскольку оно образует не момент исторического развития, а всего лишь более широкую и более удобную материальную основу для «старого» общества.

Итак, с одной стороны, мы имеем рабочий класс, который в силу закона народонаселения всегда оказывается избыточным в сравнении с предназначенными для него жизненными средствами, — перенаселение в результате недопроизводства; далее, мы имеем класс капиталистов, который благодаря этому закону народонаселения всегда бывает в состоянии продавать обратно рабочим их собственный продукт по таким ценам, что рабочие получают из него лишь столько, сколько необходимо, чтобы душа держалась в теле; и, наконец, мы имеем немалую часть общества, состоящую из паразитов, сибаритствующих трутней, частью господ, частью слуг, которые — частью под титулом ренты, частью под политическими титулами — безвозмездно забирают у класса капиталистов значительную долю богатства, но деньгами, отнятыми у капиталистов, оплачивают покупаемые у этих же капиталистов товары выше их стоимости. Класс капиталистов подстегивается к производству стремлением к накоплению, непроизводительные же группы являются в экономическом отношении представителями лишь стремления к потреблению, представителями расточительства. И притом это изображается как единственное средство избежать перепроизводства, которое существует одновременно с перенаселением — перенаселением именно по сравнению с производством. Наилучшим целительным средством от того и другого объявляется чрезмерное потребление классов, стоящих вне производства. Диспропорция между рабочим населением и производством устраняется тем, что часть продукта съедается бездельниками, не принимающими никакого участия в производстве. Диспропорция перепроизводства, вызываемого капиталистами, устраняется перепотреблением, практикуемым представителями наслаждающегося богатства.

Мы видели, как ребячески слаб, тривиален и бессодержателен Мальтус там, где он, опираясь на слабую сторону воззрений А. Смита, пытается построить контртеорию в противовес той теории, которую построил Рикардо, опираясь на сильную сторону воззрений А. Смита. Едва ли можно встретить более комические потуги немощности, чем сочинение Мальтуса о стоимости. Но лишь только он переходит к практическим выводам и тем самым снова вступает в ту область, в которой он подвизался как своего рода экономический Абрагам а Санта Клара[20]. он оказывается вполне в своей стихии. Однако он и здесь не изменяет своей натуре прирожденного плагиатора. Кто с первого взгляда поверил бы, что «Principles of Political Economy» Мальтуса представляют собой лишь мальтузианизированный перевод книги Сисмонди «Nouveaux Principes d'economie politique»? И все же это так. Книга Сисмонди появилась в 1819 году. Год спустя увидела свет Мальтусова английская карикатура этой книги. Как раньше у Таунсенда и Андерсона, так теперь у Сисмонди Мальтус снова нашел теоретическую точку опоры для одного из своих многословных экономических памфлетов, причем ему наряду с этим пригодились еще и почерпнутые из рикардовских «Principles» новые теории.

[774] Если, выступая против Рикардо, Мальтус боролся с той тенденцией капиталистического производства, которая является революционной по отношению к старому обществу, то у Сисмонди он с непогрешимым поповским инстинктом заимствовал только то, что реакционно по отношению к капиталистическому производству, по отношению к современному буржуазному обществу.

Я исключаю здесь Сисмонди из моего исторического обзора, потому что критика его взглядов относится к той части, которой я смогу заняться только после этого моего сочинения, — к рассмотрению реального движения капитала (конкуренция и кредит).

Что Мальтус приспособил к своим целям взгляды Сисмонди, видно уже из заголовка одной главы его «Principles of Political Economy». Она называется так:

«Необходимость соединения производительных сил со средствами распределения для обеспечения непрерывного роста богатства» ([2nd edition] стр. 361).

[Там сказано:]

«Одни лишь производительные силы еще не обеспечивают создания соответствующей степени богатства. Необходимо еще кое-что другое, чтобы в полной мере привести эти силы в действие. Это другое есть действительный и не встречающий препятствия спрос на все, что производится. И больше всего содействует, по-видимому, достижению этой цели такое распределение продуктов и такое приспособление этих продуктов к потребностям тех, кто их потребляет, при котором меновая стоимость всей массы продуктов постоянно увеличивается» («Principles of Political Economy», 2nd edition, стр. 361).

Далее, в таком же сисмондистском и антирикардовском духе написано следующее место:

«Богатство страны зависит, с одной стороны, от количества продуктов, получаемых благодаря ее труду, а с другой стороны, от такого приспособления этого количества к потребностям и покупательной способности наличного населения, которое, как можно думать на основании расчетов, должно придать этому количеству продуктов стоимость. Нет более достоверного положения, чем то, что богатство не определяется одним только из этих факторов» (цит. соч., стр. 301). «Но, быть может, теснее всего богатство и стоимость связаны тем обстоятельством, что стоимость необходима для производства богатства» (там же).

Это специально направлено против Рикардо, против 20-й главы его сочинения, озаглавленной «Стоимость и богатство, их отличительные свойства». Рикардо говорит там, в частности, следующее:

«Итак, стоимость существенно отличается от богатства, ибо она зависит не от изобилия, а от трудности или легкости производства» (Ricardo. Principles, 3rd edition, стр. 320) [Русский перевод: Рикардо, Давид. Сочинения, том I. Москва, 1955, стр. 226].

{Впрочем, стоимость может увеличиваться также и при увеличении «легкости производства». Предположим, что в какой-либо стране население возрастает с 1 миллиона человек до 6 миллионов. Один миллион работал по 12 часов в день. 6 миллионов так развили производительные силы, что каждый производит за 6 часов столько, сколько раньше производилось за 12 часов. Тогда, согласно собственному взгляду Рикардо, богатство увеличилось бы в шесть раз, а стоимость увеличилась бы в три раза.}

«Богатство не зависит от стоимости. Человек богат или беден в зависимости от изобилия предметов необходимости и роскоши, которыми он может располагать… Только в результате смешения понятий стоимости и богатства, или благосостояния, можно было прийти к утверждению, что богатство может быть увеличено путем уменьшения количества товаров, т. е. предметов необходимости, комфорта и удовольствия. Если бы мерой богатства была стоимость, тогда этого нельзя было бы отрицать, так как стоимость товаров возрастает вследствие их редкости; но… если богатство заключается в предметах необходимости и роскоши, то оно не может быть увеличено путем уменьшения их количества» (там же, стр. 323–324) (Русский перевод, том I, стр. 228].

Другими словами, Рикардо здесь говорит: богатство состоит только из потребительных стоимостей. Он превращает буржуазное производство просто-напросто в производство ради потребительной стоимости: весьма недурное представление о таком способе производства, в котором господствует меновая стоимость. Специфическую форму буржуазного богатства он рассматривает как нечто лишь формальное, не затрагивающее содержания этого богатства. Поэтому он и отрицает те противоречия буржуазного производства, которые бурно прорываются наружу в кризисах. Отсюда его совершенно неправильное понимание денег. По той же причине при рассмотрении процесса производства капитала он совершенно не принимает во внимание процесс обращения, поскольку последний включает в себя метаморфоз товаров, необходимость превращения капитала в деньги. Во всяком случае никто не выяснил лучше и определеннее, чем сам Рикардо, что буржуазное производство не является производством богатства для производителей (как он неоднократно называет рабочих)[21], что, следовательно, производство буржуазного богатства отнюдь не есть производство «изобилия», предметов необходимости и роскоши для людей, которые их производят, — а между тем дело должно было бы обстоять именно так, если бы производство являлось лишь средством для удовлетворения потребностей производителей, таким производством, в котором господствовала бы только потребительная стоимость. Однако тот же Рикардо говорит:

«Если бы мы жили в одном из параллелограммов г-на Оуэна[22] и пользовались всеми нашими продуктами сообща, то никто не мог бы страдать от их изобилия; но пока общество устроено так, как оно устроено в настоящее время, изобилие часто будет вредным для производителей, а недостаток — благодетельным для них» («On Protection to Agriculture», 4th edition, London, 1822, стр. 21) [Русский перевод: Рикардо, Давид. Сочинения, том III. Москва, 1955, стр. 53].

[775] Рикардо рассматривает буржуазное, еще точнее — капиталистическое производство как абсолютную форму производства. Это значит, что, по его мнению, определенные формы производственных отношений капиталистического производства нигде не могут вступать в противоречие с целью производства как такового, или сковывать эту цель, состоящую в создании изобилия, которое заключает в себе как количество потребительных стоимостей, так и многообразие их, что, в свою очередь, обусловливает высокое развитие человека как производителя, всестороннее развитие его производительных способностей. И тут Рикардо попадает в смешное противоречие с самим собой. Когда мы говорим о стоимости и богатстве, мы должны, согласно разъяснениям Рикардо, иметь в виду лишь общество в целом. А когда мы говорим о капитале и труде, то Рикардо считает чем-то само собой разумеющимся, что «валовой доход» существует только для того, чтобы создавать «чистый доход». В буржуазном производстве Рикардо восхищается фактически именно тем, что его определенные формы дают простор свободному — по сравнению с более ранними формами производства — развитию производительных сил. В тех случаях, когда эти формы перестают это делать или когда выступают наружу те противоречия, в рамках которых они это делают, Рикардо отрицает противоречия, или, вернее, он сам выражает противоречие в другой форме, выставляя в качестве ultima Thule^{13} богатство как таковое, массу потребительных стоимостей самоё по себе, безотносительно к производителям.

Сисмонди глубоко чувствует, что капиталистическое производство само себе противоречит, что его формы — его производственные отношения — с одной стороны, подстегивают к необузданному развитию производительной силы и богатства, но что, с другой стороны, отношения эти ограничены определенными условиями и что свойственные им противоречия потребительной и меновой стоимости, товара и денег, покупки и продажи, производства и потребления, капитала и наемного труда и т. д. принимают тем большие размеры, чем дальше развивается производительная сила. Особенно он чувствует основное противоречие: с одной стороны, неограниченное развитие производительной силы и увеличение богатства, которое вместе с тем состоит из товаров и должно быть превращено в деньги; с другой стороны, как основа этого, ограничение массы производителей предметами первой необходимости. Поэтому для Сисмонди кризисы являются не случайностью, как это получается у Рикардо, а существенными проявлениями имманентных противоречий, разражающимися в бурной форме, охватывающими широкую область и повторяющимися через определенные периоды. И вот он все время колеблется: что должно быть обуздано государством — производительные ли силы, чтобы привести их в соответствие с производственными отношениями, или производственные отношения, чтобы привести их в соответствие с производительными силами? При этом он часто ищет спасения в прошлом; он становится «laudator temporis acti»^{14} или же пытается укротить противоречия при помощи также и другого рода регулирования отношений между доходом и капиталом, между распределением и производством, не понимая, что отношения распределения суть лишь отношения производства sub alia specie^{15}. Он метко критикует противоречия буржуазного производства, но он их не понимает, а потому не понимает и процесса их разрешения. Однако в основе у него действительно имеется смутная догадка о том, что развившимся в недрах капиталистического общества производительным силам, материальным и социальным условиям создания богатства, должны соответствовать новые формы присвоения этого богатства; что буржуазные формы являются лишь преходящими и полными противоречий формами, в которых богатство получает всегда лишь противоречивое существование, повсюду выступая вместе с тем как своя собственная противоположность. Это — такое богатство, которое всегда имеет своей предпосылкой бедность и которое развивается лишь за счет того, что оно развивает бедность.

Мы видели, в какой восхитительной форме Мальтус присваивает себе взгляды Сисмонди. В утрированном и еще гораздо более отвратительном виде теория Мальтуса содержится в сочинении Томаса Чалмерса (профессора теологии) «On Political Economy in connexion with the Moral State and Moral Prospects of Society» (2nd edition, London, 1832). Здесь перед нами не только в теоретическом плане еще сильнее выступает поповский элемент, но и в практическом плане еще сильнее чувствуется член «установленной церкви»[23], «экономически» защищающий ее «земные блага» и всю систему установлений, с которыми эта церковь стоит и падает.

Вот те положения Мальтуса относительно рабочих, которые имелись в виду выше:

«Потребление и спрос, имеющие место у рабочих, занятых производительным трудом, совершенно недостаточны для того, чтобы давать стимул к накоплению и применению капитала» («Principles of Political Economy» [2nd edition], стр. 315).

«Ни один фермер не возьмет на себя труд надзора за работой десяти добавочных рабочих только потому, что весь его продукт будет тогда продан на рынке за цену, повышенную ровно на столько, сколько он уплатил добавочным рабочим. В предшествовавшем состоянии спроса и предложения того товара, о котором идет речь, или в его цене, должно было наступить — еще до того как новыми рабочими был создан добавочный спрос и независимо от этого спроса — нечто такое, что оправдывает применение добавочного количества рабочих в производстве этого товара» (там же, стр. 312).

«Спрос, создаваемый самим производительным рабочим, никогда не может быть достаточным спросом, [776] ибо он не распространяется на все то количество продукта, которое рабочий производит. Если бы имело место последнее, то не было бы прибыли, а следовательно и мотива для применения труда рабочего. Само существование прибыли, приносимой каким-либо товаром, предполагает спрос, выходящий за пределы того спроса, который предъявляется рабочими, создавшими этот товар» (стр. 405, примечание).

«Так как сильное увеличение потребления рабочего класса должно значительно повысить издержки производства, то оно должно понизить прибыль и ослабить или уничтожить мотив к накоплению» (там же, стр. 405).

«Нужда в предметах необходимости — вот что главным образом побуждает рабочий класс производить предметы роскоши; если бы этот стимул был устранен или значительно ослаблен, так что предметы необходимости можно было бы получать при очень небольшой затрате труда, то мы имели бы все основания полагать, что производству предметов комфорта уделялось бы не больше времени, а меньше» (там же, стр. 334).

Мальтус не заинтересован в том, чтобы скрывать противоречия буржуазного производства; наоборот, он заинтересован в выпячивании этих противоречий, — с одной стороны, чтобы доказывать необходимость нищеты рабочего класса (она действительно необходима для этого способа производства); с другой стороны, чтобы доказывать капиталистам, что откормленные духовенство и чиновничество необходимы для создания достаточного спроса на продаваемые капиталистами продукты. Поэтому Мальтус и доказывает, что для «непрерывного увеличения богатства» не достаточно ни роста населения, ни накопления капитала (там же, стр. 319–320), ни плодородия почвы (стр. 331 и следующие), ни «сберегающих труд изобретений», ни расширения «внешних рынков» (стр. 352, 359).

«Как рабочие, так и капитал могут оказаться в избытке по сравнению с возможностью их прибыльного применения» (там же, стр. 414).

Поэтому, в противовес рикардианцам, Мальтус выпячивает возможность всеобщего перепроизводства (там же, стр. 326 и в других местах).

Главные положения, которые он выдвигает в этой связи, таковы:

«Спрос всегда определяется стоимостью, а предложение — количеством» («Principles of Political Economy» [2nd edition], стр. 316).

«Товары обмениваются не только на товары, но также на производительный труд и личные услуги, а по сравнению с ними, как и по сравнению с деньгами, может иметь место всеобщее переполнение рынка товарами» (там же).

«Предложение всегда должно быть пропорционально количеству, а спрос — стоимости» («Definitions in Political Economy», edited by Cazenove, стр. 65).

««Ясно»», — говорит Джемс Милль, — ««что все то, что человек произвел и не желает оставить для своего собственного потребления, составляет запас, который он может отдать в обмен на другие товары. Поэтому его желание покупать и его средства для покупки товаров — другими словами, его спрос — в точности равны количеству произведенных им продуктов, которые он не намерен потребить сам»».^{16}.. «Совершенно очевидно» [возражает Мальтус Джемсу Миллю], «что его средства для покупки других товаров пропорциональны не количеству его собственных товаров, которые он произвел и хочет сбыть, а их меновой стоимости; и если только меновая стоимость товара случайно не окажется пропорциональной его количеству, то не может быть верным утверждение, что спрос и предложение каждого индивида всегда равны друг другу» (там же, стр. 64–65).

«Если бы спрос каждого индивида равнялся его предложению в точном смысле слова, то это доказывало бы, что каждый индивид всегда может продать свой товар по цене, равной издержкам производства, включая справедливую прибыль. Тогда даже частичное переполнение рынка было бы невозможно. Этот аргумент доказывает слишком много… Предложение всегда должно быть пропорционально количеству, а спрос — стоимости» («Definitions in Political Economy», London, 1827, стр. 48, примечание).

«Милль здесь понимает под спросом его» (покупателя) «средства для покупки. Но эти средства для покупки других товаров пропорциональны не количеству его собственных товаров, которые он произвел и хочет сбыть, а их меновой стоимости; и если только меновая стоимость товара случайно не окажется пропорциональной его количеству, то не может быть верным утверждение, что спрос и предложение каждого индивида всегда равны друг другу» (там же, стр. 48–49).

«Ошибочно утверждение Торренса, что «рост предложения есть единственная причина увеличения действительного спроса»^{17}. Если бы это было так, то как трудно было бы человечеству снова оправиться при временном уменьшении количества пищи и одежды. Но когда уменьшается количество пищи и одежды, возрастает их стоимость; денежная цена остающегося количества пищи и одежды будет в течение некоторого времени возрастать сильнее, чем уменьшается их количество, тогда как денежная цена труда может оставаться неизменной. Необходимым следствием этого является возможность приводить в движение большее, чем прежде, количество производительного труда» (стр. 59–60).

«Все товары у какой-нибудь нации могут одновременно понизиться в цене по сравнению с деньгами или трудом» (стр. 64 и следующие). «Таким образом, возможно всеобщее переполнение рынка товарами» (там же). «Все цены товаров могут упасть ниже издержек производства» (там же).

* * *

[777] Остается еще отметить лишь то, что Мальтус говорит о процессе обращения:

«Если мы считаем стоимость примененного основного капитала частью авансируемого капитала, то остающуюся в конце года стоимость основного капитала мы должны считать частью годовой выручки… В действительности авансируемый им» (капиталистом) «ежегодно капитал состоит лишь из его оборотного капитала, износа его основного капитала вместе с процентами на основной капитал и процентов на ту часть его оборотного капитала, которая состоит из денег, употребляемых для производства его годовых платежей по мере наступления их сроков» («Principles of Political Economy» [2nd edition], стр. 269).

Я утверждаю, что амортизационный фонд, т. е. фонд для возмещения износа основного капитала, является вместе с тем и фондом для накопления.