Том 26, ч.3

[4) Процесс окостенения превращенных форм прибавочной стоимости и их все большего отделения от своей внутренней сущности — прибавочного труда. Капитал, приносящий проценты, как самая крайняя ступень этого процесса. Апологетический взгляд на промышленную прибыль как на «заработную плату капиталиста»]

[910] Рассмотрим тот путь, который проделывается капиталом до того, как он выступает в форме капитала, приносящего проценты.

В непосредственном процессе производства дело обстоит еще просто. Прибавочная стоимость еще не получила особой формы, кроме той формы самой прибавочной стоимости, которая лишь отличает ее от стоимости части продукта, образующей эквивалент воспроизведенной в нем стоимости. Подобно тому как стоимость вообще сводится к труду, так и прибавочная стоимость сводится к прибавочному труду, неоплаченному труду. Поэтому прибавочная стоимость и измеряется лишь той частью капитала, которая действительно изменяет свою стоимость — переменным капиталом, частью капитала, затраченной на заработную плату. Постоянный капитал выступает только как условие для того, чтобы могла действовать переменная часть капитала. Очень простым положением является то, что если за 100 ф. ст., которые равны труду 10 человек, покупается труд 20 человек (т. е. приобретается такой товар, в котором содержится труд 20 человек), то стоимость продукта равняется 200 ф. ст., а прибавочная стоимость в 100 ф. ст. представляет собой неоплаченный труд 10 человек. Или, если работают 20 человек, то каждый работает на себя только половину дня, а другую половину дня работает на капиталиста. 20 полудней составляют 10 дней. Это то же самое, как если бы оплачивался труд лишь 10 человек, а 10 человек работали бы на капиталиста даром.

Здесь, в этом эмбриональном состоянии, отношение еще вполне понятно или, вернее, его нельзя отрицать. Трудность заключается здесь только в выяснении того, каким образом это присвоение труда без эквивалента вытекает из закона обмена товаров, — из того, что товары обмениваются соответственно содержащемуся в них рабочему времени, — каким образом, прежде всего, оно этому закону не противоречит.

[911] Процесс обращения уже стирает, уже затушевывает существующую в действительности связь. Так как масса прибавочной стоимости определяется здесь также и временем обращения капитала, то кажется, что здесь привходит некоторый чуждый рабочему времени элемент.

Если, наконец, обратиться к готовому капиталу, выступающему как целое, как единство процесса обращения и процесса производства, как выражение процесса воспроизводства, — как определенная сумма стоимости, которая в определенный промежуток времени, в определенный отрезок обращения производит определенную прибыль (прибавочную стоимость), — то здесь процесс производства и процесс обращения существуют еще только как воспоминание и как такие моменты, которые в одинаковой мере определяют прибавочную стоимость, в результате чего ее простая природа затемняется. Прибавочная стоимость выступает теперь как прибыль. И здесь надо отметить следующее. 1) Прибыль эта находится в отношении к определенному отрезку обращения капитала, отличному от рабочего времени. 2) Прибавочная стоимость при ее исчислении сравнивается не с той частью капитала, из которой она непосредственно возникает, а с совокупным капиталом в целом, без различения его составных частей. Тем самым источник ее совершенно теряется из виду. 3) Хотя в этой первой форме прибыли масса прибыли еще количественно тождественна с массой прибавочной стоимости, произведенной отдельным капиталом, норма прибыли с самого начала отлична от нормы прибавочной стоимости, ибо норма прибавочной стоимости равна ^m/_v, а норма прибыли равна ^m/_c+v. 4) При данной норме прибавочной стоимости норма прибыли может повышаться или падать; норма прибыли может даже изменяться в направлении, противоположном изменениям нормы прибавочной стоимости.

Таким образом, уже в виде прибыли прибавочная стоимость обладает такой формой, которая не только не дает возможности непосредственно распознать ее тождество с прибавочной стоимостью, с прибавочным трудом, но и кажется непосредственно противоречащей этому тождеству.

Далее, благодаря превращению прибыли в среднюю прибыль, образованию общей нормы прибыли и связанному с этим или обусловленному этим превращению стоимостей в цены издержек прибыль отдельного капитала не только в своем выражении, показывающем отличие нормы прибыли от нормы прибавочной стоимости, но и по субстанции, т. е. здесь количественно, становится отличной от самой прибавочной стоимости, которую произвел отдельный капитал в своей особой сфере производства. Если рассматривать отдельный капитал, а также совокупный капитал какой-нибудь особой сферы, то прибыль теперь не только по видимости, но и на самом деле отлична от прибавочной стоимости. Капиталы одинаковой величины приносят одинаковые прибыли, или прибыль пропорциональна величине капиталов. Или: прибыль определяется стоимостью авансированного капитала. Во всех этих выражениях совершенно затушевано отношение прибыли к органическому строению капитала; его здесь уже нельзя распознать. Напротив, непосредственно бросается в глаза то, что равновеликие капиталы, приводящие в движение весьма различные количества труда, распоряжающиеся, следовательно, весьма различными количествами прибавочного труда и создающие весьма различные количества прибавочной стоимости, приносят прибыль одинаковой величины. В результате превращения стоимостей в цены издержек кажется уничтоженной даже сама основа — определение стоимости товаров содержащимся в них рабочим временем.

Именно в этой совершенно отчужденной форме прибыли и в той мере, в какой форма прибыли прячет свое внутреннее ядро, капитал все больше и больше приобретает вещный облик, псе больше из отношения превращается в вещь, но в такую вещь, которая содержит в себе, проглотила в себя общественное отношение, — в вещь, обладающую фиктивной жизнью и самостоятельностью, вступающую в отношение с самой собой, в чувственно-сверхчувственное существо. И в этой форме капитала и прибыли капитал выступает на поверхности как готовая предпосылка. Это есть форма его действительности, или, точнее, форма его действительного существования. И в этой именно форме он живет в сознании его носителей, капиталистов, отражается в их представлениях.

Эта фиксированная и окостеневшая (до неузнаваемости измененная) форма прибыли (а тем самым и капитала как ее творца, ибо капитал есть основание, прибыль — следствие, капитал — причина, прибыль — действие, капитал — субстанция, прибыль — акциденция; капитал является капиталом лишь постольку, поскольку он производит прибыль, поскольку он является стоимостью, создающей прибыль, добавочную стоимость), — а тем самым и форма капитала как ее основания, капитала, сохраняющегося как капитал и увеличивающегося посредством приносимой им прибыли, — еще более упрочивается в своем чисто внешнем характере тем, что тот же процесс выравнивания капитала, который придает прибыли эту форму средней прибыли, отделяет от нее часть в форме ренты, получающую самостоятельное существование и как бы выросшую на другой основе, на земле. Правда, первоначально рента фигурирует как часть прибыли, уплачиваемая фермером земельному собственнику. Но так как ни он, фермер, не кладет себе в карман эту добавочную прибыль, ни капитал, который он применяет, ничем не отличается, как капитал, от всякого другого капитала (ведь фермер потому и отдает добавочную прибыль земельному собственнику, что не считает ее источником капитал как капитал), то сама земля выступает здесь как источник этой части стоимости товара (этой части его прибавочной стоимости), а земельный собственник является лишь [912] юридической персонификацией земли.

Когда рента исчисляется на авансированный капитал, все еще остается нить, напоминающая о ее происхождении как некоторой обособившейся части прибыли, т. е. прибавочной стоимости вообще. (Разумеется, иначе обстоит дело при таком общественном строе, при котором земельная собственность непосредственно эксплуатирует труд. Там не представляет никакой трудности распознать источник прибавочного богатства.) Но рента уплачивается за определенное количество земли; она капитализируется в стоимости земли; стоимость эта повышается и понижается соответственно повышению или понижению ренты; рента повышается или понижается по сравнению с остающейся неизменной площадью земли (тогда как работающий на ней капитал изменяет свою величину); различие сортов земли проявляется в высоте ренты, подлежащей уплате за определенную единицу площади; общая сумма ренты исчисляется на всю площадь, чтобы можно было определить среднюю ренту, например, с квадратного фута; подобно всем другим созданным капиталистическим производством формам этого производства, рента выступает вместе с тем как фиксированная, заранее данная предпосылка, существующая в любой момент и, следовательно, имеющаяся налицо для отдельного индивида независимо от его воли. Фермер должен уплачивать ренту, и притом определенную сумму за единицу площади земли, в соответствии с качеством земли. Если качество земли повышается или понижается, то повышается или понижается та рента, которую он должен платить за столько-то акров, — за землю, независимо от того капитала, который он применяет на ней. Совершенно таким же образом он должен платить процент независимо от той прибыли, которую он выручает.

Исчисление ренты на функционирующий в производстве капитал является еще той критической формулой политической экономии, которая сохраняет внутреннюю связь ренты с прибылью как той почвой, на которой она возникает. Но в реальной действительности эта связь не выступает наружу; напротив, рента здесь измеряется действительной почвой, — и в результате этого отсекаются все опосредствования и завершается ее чисто внешний самостоятельный облик. Самостоятельной формой она является лишь в этой внешности, в полной оторванности от ее опосредствования. Квадратные футы земли (почвы) дают столько-то ренты. В этом выражении, где часть прибавочной стоимости — рента — представлена в ее отношении, к некоторому особому элементу природы независимо от человеческого труда, не только совершенно затушевана природа прибавочной стоимости, потому что затушевана природа самой стоимости, но и сама прибыль представляется теперь обязанной своим существованием капиталу как особому вещному орудию производства, подобно тому как рента представляется обязанной своим существованием земле. Земля существует как часть природы и приносит ренту. Капитал состоит из произведенных людьми продуктов, и эти продукты приносят прибыль. То, что одна потребительная стоимость, которая произведена людьми, приносит прибыль, а другая, которая не произведена людьми, приносит ренту, — это лишь две различные формы, в которых вещи создают стоимость и из которых одна ровно столь же понятна и непонятна, как и другая.

Ясно, что, как только прибавочная стоимость распадается на различные особые части, относимые к разным, лишь вещественно различным элементам производства — к природе, к продуктам труда, к труду, — как только она вообще получает особые, безразличные друг к другу, не зависящие друг от друга формы, регулируемые различными законами, ее общее всем этим формам единое начало — т. е. сама прибавочная стоимость, — а потому и природа этого общего единого начала становятся все более и более нераспознаваемыми и не показывают себя в явлении, а должны быть еще только открыты как некая сокровенная тайна. Это обособление формы отдельных частей прибавочной стоимости и их противопоставление друг другу как самостоятельных форм находят свое завершение в том, что каждая из этих частей сводится к некоторому особому элементу как к своей мере и своему особому источнику, или в том, что каждая часть прибавочной стоимости представляется действием некоторой особой причины, акциденцией некоторой особой субстанции. А именно: прибыль — капитал, рента — земля, заработная плата — труд.

И вот эти-то готовые отношения и формы выступают как предпосылки действительного производства, ибо капиталистический способ производства движется в им самим созданных формах и эти последние, его результат, в процессе воспроизводства в такой же мере противостоят ему как готовые предпосылки. В качестве таковых они практически определяют поведение отдельных капиталистов, служат для них мотивами и т. д. и как такие мотивы отражаются в их сознании. Вульгарная политическая экономия всего-навсего выражает в доктринерской форме это сознание, по своим мотивам и представлениям находящееся в плену у внешних проявлений капиталистического способа производства. И чем поверхностнее она цепляется за поверхность явлений, всего лишь копируя ее в известном порядке, тем больше она сознает себя «согласной с законами природы» и далекой от всяких абстрактных мудрствований.

[913] Выше, где мы говорили о процессе обращения^{162}, следует еще отметить, что определения, вытекающие из процесса обращения, кристаллизуются как свойства определенных видов капитала, основного, оборотного и т. д., и таким образом выступают как заранее данные свойства, вещественно присущие определенным товарам.

Если в той конечной форме, в которой прибыль выступает в капиталистическом производстве как нечто заранее данное, как предпосылка, стерты и нераспознаваемы те многочисленные превращения и опосредствования, через которые она проходит, а потому стерта и нераспознаваема также и природа капитала; если эта форма еще больше фиксируется тем, что тот же процесс, в котором она получает свое завершение, противопоставляет ей часть прибыли как ренту, делает ее, следовательно, такой особой формой прибавочной стоимости, которая совершенно так же ставится в связь с капиталом как вещественно обособленным орудием производства, как рента ставится в связь с землей, то эта форма, отделенная от своей внутренней сущности массой невидимых промежуточных звеньев, становится еще более внешней, или, лучше сказать, приобретает абсолютно внешний облик в капитале, приносящем проценты, в разделении прибыли и процента, в капитале, приносящем проценты, как простой форме капитала, той форме, в которой капитал служит предпосылкой своего собственного процесса воспроизводства. С одной стороны, в этом выражается абсолютная форма капитала: Д — Д' самовозрастающая стоимость. С другой стороны, здесь выпало среднее звено, существующее еще даже у чисто торгового капитала: звено Т в формуле Д— Т — Д'. В формуле Д — Д' имеется только отношение Д к самому себе, измеряемое самим собою. Это такой капитал, который категорическим образом вынут из процесса, отделен от него, находится вне его — как предпосылка того процесса, результатом которого он является и в котором и благодаря которому он только и становится капиталом.

{Мы оставляем в стороне то обстоятельство, что процент может быть простой передачей имущества и не обязательно должен выражать действительную прибавочную стоимость. Так, он не выражает действительную прибавочную стоимость в том случае, когда деньги даются взаймы «расточителю», т. е. для потребления. Но то же самое может иметь место и в том случае, когда деньги берутся взаймы для того, чтобы произвести платеж. В обоих случаях деньги отдаются в ссуду как деньги, а не как капитал, но для их собственника они становятся капиталом благодаря одному лишь акту отдачи в ссуду. Во втором случае, при учете векселей или при ссуде под товары, которые в данный момент не могут быть проданы, деньги, получаемые для производства платежа, могут относиться к процессу обращения капитала, к необходимому превращению товарного капитала в денежный капитал. Поскольку ускорение этого процесса превращения, — как вообще при кредите, согласно его общей природе, — ускоряет воспроизводство, а значит и производство прибавочной стоимости, постольку одолженные деньги являются капиталом. Поскольку же они служат лишь для уплаты долгов, не ускоряя процесса воспроизводства и, может быть, даже делая его невозможным или суживая его масштаб, они — лишь средство платежа, лишь деньги для заемщика, а для заимодавца — капитал, на самом деле не зависящий от процесса капитала. В этом случае процент, как и «прибыль от отчуждения», является фактом, не зависящим от капиталистического производства как такового — от созидания прибавочной стоимости. В этих двух формах денег — в деньгах как покупательном средстве для приобретения товара с целью потребить его и в деньгах как платежном средстве для уплаты долгов — процент выступает в качестве такой формы, которая, подобно «прибыли от отчуждения», хотя и воспроизводится в капиталистическом производстве, но не зависит от него и принадлежит более ранним способам производства. Но в природе капиталистического производства заложено, что деньги (или товары) могут быть капиталом и продаваться как капитал вне процесса производства, подобно тому как это может происходить и в более старых формах, в которых они не превращаются в капитал, а служат лишь деньгами.

Третья более старая форма капитала, приносящего проценты, основана на том, что капиталистического производства еще нет, а прибыль присваивается еще в форме процента и капиталист выступает просто как ростовщик. Это предполагает: 1) что производитель работает еще самостоятельно при помощи своих средств производства, а не средства производства работают при его помощи (даже в том случае, когда к этим средствам производства относятся рабы, которые, однако, здесь в такой же мере не образуют особую экономическую категорию, как и рабочий скот, или, самое большее, [между неодушевленными орудиями труда, животными и рабами здесь имеется лишь] вещественное различие: немые орудия, чувствующие, говорящие); 2) что средства производства принадлежат производителю только номинально, т. е. что в силу тех или других случайных обстоятельств он не в состоянии воспроизвести их из выручки от продажи своего товара. Эти формы капитала, приносящего проценты, встречаются поэтому во всех таких формах общества, в которых имеется обращение товаров и денег, независимо оттого, господствует ли в них рабский труд, крепостной труд или свободный труд. В последней из вышеупомянутых форм производитель выплачивает капиталисту свой прибавочный труд в форме процента, который поэтому включает прибыль. Здесь налицо все [914] капиталистическое производство без его преимуществ: развития общественных форм труда и вырастающих из них производительных сил труда. Эта форма решительно преобладает у таких крестьянских народов, которые уже вынуждены часть своих жизненных средств и орудий производства покупать в качестве товара, рядом с которыми, следовательно, уже существует обособившаяся городская промышленность и которые, кроме того, должны платить деньгами налоги, ренту и т. д.}

Приносящий проценты капитал оказывается на деле капиталом лишь постольку, поскольку данные взаймы деньги действительно превращаются в капитал и производят прибавочную стоимость, частью которой является процент. Однако это не отменяет того, что независимо от процесса ему, в качестве его свойства, присущи процент и принесение процентов. Подобным же образом потребительная стоимость хлопка как хлопка не отменяется тем, что для доказательства на деле своих полезных свойств он должен подвергнуться прядению или какой-нибудь другой переработке. Так и капитал доказывает на деле свою способность приносить проценты только посредством перехода в процесс производства. Но ведь и рабочая сила доказывает на деле свою способность создавать стоимость только, тогда, когда она действует и реализуется в процессе как труд. Это не исключает того, что она an sich, как способность, есть создающая стоимость деятельность. Она не становится таковой лишь благодаря процессу, а, наоборот, является его предпосылкой. Как таковая она покупается. Кто-нибудь может купить ее также и не для того, чтобы заставить ее работать (например, директор театра иногда покупает актера не для того, чтобы заставить его играть, а для того, чтобы лишить его игры театр своего конкурента). Ни продавцу, ни проданному товару нет дела до того, пользуется ли тот, кто покупает рабочую силу, тем ее свойством, за которое он платит, т. е. ее свойством создавать стоимость, так же как им нет дела и до того, пользуется ли тот, кто покупает капитал, этим капиталом как капиталом, т. е. приводит ли он в действие в процессе присущее этому капиталу свойство создавать стоимость. В обоих случаях им оплачивается та прибавочная стоимость, которая an sich, в возможности, согласно природе покупаемых товаров — в одном случае рабочей силы, в другом случае капитала — заключена в этих товарах, и способность их сохранять свою собственную стоимость. Поэтому также и капиталист, работающий при помощи собственного капитала, рассматривает одну часть прибавочной стоимости как процент, т. е. как такую прибавочную стоимость, которая потому вытекает из процесса производства, что капитал, независимо от этого процесса, внес ее в процесс производства.

Земельная рента и отношение «земля — рента» могут показаться гораздо более загадочными формами, чем форма процента и отношение «капитал — процент». Но даже в форме земельной ренты иррациональность не состоит в том, чтобы выражать некоторое соотношение самого капитала. Так как земля сама производительна (в смысле потребительной стоимости) и сама является живой производительной силой (обладающей потребительной стоимостью или служащей для производства потребительных стоимостей), то тут еще возможны две концепции: либо суеверное смешение потребительной стоимости с меновой стоимостью, вещи — с некоторой специфической общественной формой содержащегося в продукте труда (иррациональность находит себе тогда основание в себе самой, так как здесь рента как нечто sui generis^{163} не имеет никакого отношения к капиталистическому процессу как таковому), либо концепция «просвещенной» политической экономии, утверждающей, что так как ренту нельзя отнести ни к труду, ни к капиталу, то она вообще не является формой прибавочной стоимости и представляет собой просто надбавку к цене, надбавку, возможность получения которой дает земельному собственнику монополия владения землей.

Иначе обстоит дело с капиталом, приносящим проценты. Здесь дело идет не о каком-нибудь чуждом капиталу отношении, а о самом капиталистическом отношении, о вытекающем из капиталистического производства и специфически ему свойственном, выражающем самую сущность капитала отношении, о такой форме капитала, в которой он выступает как капитал. Прибыль все еще содержит отношение к находящемуся в процессе капиталу, к тому процессу, в котором производится прибавочная стоимость, производится сама прибыль. В капитале, приносящем проценты, дело обстоит не так, как в прибыли, где форма прибавочной стоимости стала чем-то отчужденным. причудливым, не позволяющим непосредственно познать со простой облик и тем самым ее субстанцию и причину ее возникновения; в проценте, наоборот, эта отчужденная форма дана явным образом, находится налицо и выражена как то, что существенно. Она приобрела самостоятельное бытие и фиксирована как нечто противоположное по отношению к действительной природе прибавочной стоимости. В капитале, приносящем проценты, отношение капитала к труду погашено, стерто. На деле процент предполагает прибыль, частью которой он только и является, и на деле наемному рабочему совершенно безразлично, как прибавочная стоимость [915] делится между процентом и прибылью, между различными категориями капиталистов.

Процент прямо и определенно выступает как плод капитала, отделенный от самого капиталистического процесса, не зависящий от него и находящийся вне его. Он причитается капиталу как капиталу. Он входит в процесс производства, а потому и выходит из него. Капитал носит его во чреве своем. Он по извлекает процент из процесса производства, а вносит его в последний. Поэтому избыток прибыли над процентом, то количество прибавочной стоимости, которым капитал обязан только процессу производства и которое он производит только как функционирующий капитал, получает в отличие от процента как созидания стоимости, присущего капиталу an sich, капиталу самому по себе, капиталу как капиталу, особую форму промышленной прибыли (предпринимательская прибыль) (промышленная или торговая, смотря по тому, делается ли ударение на процесс производства или на процесс обращения). Тем самым также и последняя форма прибавочной стоимости, до некоторой степени напоминающая о ее происхождении, обособляется и понимается не только в отчужденной форме, но и в такой форме, которая выступает как прямая противоположность по отношению к самой прибавочной стоимости, и в результате этого, в конце концов, совершенно мистифицируется природа капитала и прибавочной стоимости, как и капиталистического производства вообще.

Промышленная прибыль, в противоположность проценту, представляет капитал в процессе в противоположность капиталу вне процесса, капитал как процесс в противоположность капиталу как собственности — и потому капиталиста как функционирующего капиталиста, как представителя работающего капитала и противоположность капиталисту как всего лишь персонификации капитала, как всего лишь собственнику капитала. Таким образом, он выступает как работающий капиталист против самого себя как капиталиста и поэтому, далее, как работник против себя как всего лишь собственника. Поэтому и той мере, в какой здесь еще сохраняется отношение прибавочной стоимости к процессу, это выступает как раз в такой форме, в которой отрицается самое понятие прибавочной стоимости. Промышленную прибыль сводят к труду, но не к чужому неоплаченному труду, а к наемному труду, к заработной плате, причитающейся капиталисту, который тем самым попадает в одну категорию с наемным рабочим и является только лучше оплачиваемым видом наемных рабочих, как ведь и вообще заработная плата бывает весьма различна.

На деле деньги превращаются в капитал не вследствие того, что они обмениваются на вещественные условия производства товара и что эти условия производства — материал труда, средства труда, труд — в процессе труда приходят в состояние брожения, действуют друг на друга, соединяются друг с другом, вступают в некоторый химический процесс и осаждают товар как кристалл этого процесса. Если бы дело заключалось только в этом, то у нас никогда не получилось бы капитала, никогда не получилось бы прибавочной стоимости. Эта абстрактная форма процесса труда обща всем способам производства, какова бы ни была их общественная форма, их историческая определенность. Этот процесс становится капиталистическим процессом, деньги превращаются в капитал только в том случае, если 1) товарное производство, производство продукта как товара есть всеобщая форма производства; 2) если товар (деньги) обменивается на рабочую силу (т. е. фактически на труд) как товар, если, следовательно, труд есть наемный труд; 3) но это последнее имеет место только в том случае, если объективные условия, т. е. (рассматривая весь процесс производства в целом) сами продукты, противостоят труду как самостоятельные силы, как не его собственность, как чужая собственность и таким образом по форме — как капитал.

Труд как наемный труд и условия труда как капитал — а потому как собственность капиталиста: собственниками самих себя они являются в капиталисте, в котором они персонифицируются и собственность которого на них, их собственность на самих себя они в противоположность труду представляют, — это есть выражение одного и того же отношения, только с различных его полюсов. Это условие капиталистического производства есть его постоянный результат. Это — его предпосылка, положенная им самим: капиталистическое производство само является своей собственной предпосылкой, т. е. полагается вместе со своими условиями, как только оно развилось и функционирует в рамках соответствующих ему отношений. Но капиталистический процесс производства не есть процесс производства вообще; указанная антагонистическая общественная определенность его элементов развивается и реализуется только в самом том процессе, всеобъемлющей характеристикой которого она является и который она делает именно этим общественно определенным способом производства, капиталистическим процессом производства.

[916] Когда капитал — не какой-нибудь определенный капитал, а капитал вообще — только еще образуется, процесс его образования есть процесс разложения и продукт распада предшествующего ему общественного способа производства. Следовательно, это — исторический процесс и процесс, принадлежащий определенному историческому периоду. Это есть период его исторического генезиса. (Так бытие людей есть результат того предшествующего процесса, через который прошла органическая жизнь. Только на известной стадии этого процесса человек становится человеком. Но раз человек уже существует, он, как постоянная предпосылка человеческой истории, есть также ее постоянный продукт и результат, и предпосылкой человек является только как свой собственный продукт и результат.) Здесь, в ходе этого исторического процесса, труд должен еще только отделиться от условий труда в их прежней форме, когда труд и условия труда составляли единое целое. Только на этом пути труд становится свободным трудом, и только на этом пути условия труда превращаются в противостоящий труду капитал. Процесс становления капитала капиталом, или его развития до появления самого капиталистического процесса производства, и реализация капитала в процессе производства принадлежат здесь к двум исторически различным периодам. В последнем капитал является предпосылкой, предполагается существующим как нечто само себя приводящее в действие. В первом он есть осадок процесса разложения некоторой другой формы общества. Здесь он — продукт некоторой другой формы, а не продукт своего собственного воспроизводства, как это имеет место позже. Капиталистическое производство работает на наемном труде как на своей наличной, но вместе с тем постоянно воспроизводимой им основе. Оно поэтому работает также на основе напитала как такой формы условий труда, которая ему дана в качестве предпосылки — предпосылки, которая, однако, так же как и наемный труд, есть его постоянное творение, его постоянный продукт.

На этой основе деньги, например, являются an sich капиталом, потому что an sich условия производства имеют отчужденную форму по отношению к труду, выступают по отношению к нему как чужая собственность и как таковая господствуют над ним. Капитал может тогда также и продаваться как товар, обладающий этим свойством, т. е. капитал может продаваться как капитал, что и происходит при отдаче капитала взаймы под проценты.

Но так как здесь тем самым фиксируется момент специфической общественной определенности капитала и капиталистического производства — специфической общественной определенности, юридически выражающейся в капитале как собственности, в собственности на капитал как особой форме собственности, — и потому процент выступает как та часть прибавочной стоимости, которую капитал создает в этой определенности вне связи с этой определенностью как определенностью процесса производства вообще, то другая часть прибавочной стоимости, избыток прибыли над процентом, промышленная прибыль, должна, очевидно, представиться как такая стоимость, которая проистекает не из капитала как капитала, а из процесса производства, отделенного от его общественной определенности, которая ведь уже получила свой особый способ существования в выражении «капитал — процент». Но отделенный от капитала процесс производства есть процесс труда вообще. Поэтому промышленный капиталист в отличие от самого себя как капиталиста, промышленник в отличие от себя как капиталиста, собственника капитала — есть всего лишь простой функционер в процессе труда, не функционирующий капитал, а функционер независимо от капитала, т. е. особый носитель процесса труда вообще, работник. Тем самым промышленная прибыль благополучно превращается тогда в заработную плату и попадает в одну категорию с обыкновенной заработной платой, от которой она отличается еще только количественно и особой формой выплаты, тем, что капиталист выплачивает ее себе сам, вместо того чтобы ее ему выплачивали другие.

В этом последнем расщеплении прибыли на процент и промышленную прибыль природа прибавочной стоимости (а потому и природа капитала) не только совершенно затушевана, но и явно представлена как нечто совершенно иное.

Процент выражает часть прибавочной стоимости, всего лишь выделенную под особым названием долю прибыли — ту долю, которая достается простому собственнику капитала, перехватывается им. Но это всего лишь количественное деление превращается в качественное деление, придающее обеим частям такую превращенную форму, в которой не видно уже и следа их первоначальной сущности. [917] Это закрепляется прежде всего тем, что процент выступает не как безразличное для производства деление, которое «случайно» имеет место только тогда, когда промышленник работает при помощи чужого капитала.

Даже и в том случае, если он работает при помощи собственного капитала, его прибыль расщепляется на процент и промышленную прибыль, благодаря чему, следовательно, всего лишь количественное деление уже фиксируется как качественное, не зависящее от того случайного обстоятельства, является ли данный промышленник собственником или несобственником своего капитала, — фиксируется как вытекающее из природы самого капитала и самого капиталистического производства качественное деление. Это не просто две доли прибыли, распределяющиеся между различными лицами, а две особые категории ее, находящиеся в различном отношении к капиталу, т. е. относящиеся к различным определенностям капитала. Это обособление частей прибыли в виде самостоятельных категорий, не говоря уже о прежде развитых причинах, закрепляется тем легче, что капитал, приносящий проценты, как историческая форма появляется до промышленного капитала и продолжает существовать наряду с ним в своей старой форме и только в ходе развития промышленного капитала ставится этим капиталом в подчинение капиталистическому производству как особая форма самого промышленного капитала.

Таким образом, из всего лишь количественного деления получается качественное расщепление. Сам капитал расщепляется. Поскольку он является предпосылкой капиталистического производства, поскольку он, следовательно, выражает отчужденную форму условий труда, некоторое специфическое общественное отношение, он реализуется в проценте. Свой характер капитала он реализует в проценте. С другой стороны, поскольку он функционирует в процессе, этот процесс выступает как отделенный от своего специфически капиталистического характера, от своей специфической общественной определенности — как всего лишь процесс труда вообще. Поскольку, следовательно, капиталист принимает в нем участие, он принимает в нем участие не как капиталист — ибо этот его характер учтен в проценте, — а как функционер процесса труда вообще, как работник, и его заработная плата представлена в промышленной прибыли. Это есть особый вид труда — труд управления, — но ведь виды труда вообще отличаются друг от друга.

Итак, в этих двух формах прибавочной стоимости природа ее, сущность капитала и характер капиталистического производства не только совершенно затушеваны, но и извращены до такой степени, что превратились в свою противоположность. Но характер и облик капитала в той мере и получают свое завершение, в какой здесь без смысла и без какого бы то ни было опосредствования представлены и выражены субъективирование вещей, овеществление [Versachlichung] субъектов, извращающее действительность смешение причины и следствия, религиозное quidproquo^{164}, чистая форма капитала Д — Д'. Точно так же и окостенение отношений и их трактовка как отношений людей к вещам, обладающим определенным социальным характером, получили здесь совершенно иное дальнейшее развитие, чем в простой мистификации товара и в уже более сложной мистификации денег. Пресуществление и фетишизм здесь полностью завершены.

Процент выражает an sich именно бытие условий труда как капитала в их общественном антагонизме по отношению к труду и в их персонифицированной форме стоящих над трудом сил. Он резюмирует отчужденный характер условий труда по отношению к деятельности субъекта. Он представляет собственность на капитал, или голую собственность капитала как средство присвоения продуктов чужого труда, как власть над чужим трудом. Но он представляет этот характер капитала как нечто присущее капиталу вне самого процесса производства и отнюдь lie являющееся результатом специфической определенности самого этого процесса производства. Процент представляет отчужденный характер капитала не в антагонизме по отношению к труду, а, напротив, вне всякого отношения к труду и как всего лишь отношение одного капиталиста к другому, — следовательно, как такое определение, которое является внешним и безразличным для самого отношения капитала к труду. Распределение прибыли между капиталистами рабочему как таковому безразлично. Таким образом, в проценте, в той форме прибыли, где антагонистический характер капитала дает себе особое выражение, он дает себе такое выражение, в котором. эта антагонистичность совершенно затушевана и которое прямо и определенно оставляет ее в стороне. Процент выражает способность денег, товаров и т. д. увеличивать свою собственную стоимость, он выражает прибавочную стоимость как нечто вырастающее из денег и товаров, как их естественный плод, т. е. он является всего лишь выражением мистификации капитала в ее самой крайней форме. А поскольку, помимо этого, он вообще выражает общественное отношение как таковое, он выражает [918] лишь отношение между капиталистами, а отнюдь не отношение между капиталом и трудом.

С другой стороны, эта форма процента придает другой части прибыли качественную форму промышленной прибыли, заработной платы за труд промышленного капиталиста — не как капиталиста, а как работника (промышленника). Те особые функции, которые должен выполнять в процессе труда капиталист как таковой и которые присущи ему именно в отличие от рабочего, представляются как всего лишь трудовые функции. Он, дескать, создает прибавочную стоимость не потому, что он работает как капиталист, а потому, что он, капиталист, тоже работает. Это то же самое, как если бы о короле, который как король номинально командует армией, сказали, что он командует ею не потому, что ему, как носителю королевского сана, принадлежит роль главнокомандующего, а что он является королем потому, что он командует, выполняет функцию главнокомандующего. Если, таким образом, одна часть прибавочной стоимости в виде процента совершенно отделяется от процесса эксплуатации, то другая часть в виде промышленной прибыли представляется как прямая противоположность процесса эксплуатации — не как присвоение чужого труда, а как созидание стоимости своим собственным трудом. Следовательно, эта часть прибавочной стоимости уже совершенно перестает быть прибавочной стоимостью, а является ее противоположностью — эквивалентом за выполненный труд. Так как [в капитале, приносящем проценты] отчужденный характер капитала, его противоположность труду лежит за пределами процесса эксплуатации, за пределами действительного проявления этого отчуждения, то из самого этого процесса удален всякий антагонистический характер. Поэтому действительная эксплуатация, то, в чем осуществляется и реально проявляется антагонистический характер [капиталистического производства], выступает как ее прямая противоположность, как некоторый вещественно обособленный вид труда, относящийся, однако, к той же общественной определенности труда, к наемному труду, к той же категории труда. Труд по эксплуатации труда отождествляется здесь с тем трудом, который подвергается эксплуатации.

Это превращение одной части прибыли в промышленную прибыль вытекает, как мы видим, из превращения другой части в процент. На одну часть приходится общественная форма капитала — то, что он является собственностью; на другую — экономическая функция капитала, его функция в процессе труда, но освобожденная, абстрагированная от той общественной формы, той антагонистической формы, в которой он, капитал, выполняет эту функцию. Каким образом это дальше оправдывается премудрыми доводами, рассмотреть более подробно при анализе апологетической трактовки прибыли как платы за «труд по надзору». Капиталиста здесь отождествляют с его управляющим, как это заметил уже Смит[154].

В промышленную прибыль, действительно, входит некоторая часть, представляющая собой заработную плату (там, где нет управляющего, получающего эту заработную плату). Капитал в процессе производства выступает как руководитель труда, командир его (captain of industry) и в этом смысле играет деятельную роль в самом процессе труда. Но поскольку эти функции вытекают из специфической формы капиталистического производства, т. е. из господства капитала над трудом как его трудом и потому над рабочими как его орудиями, из природы капитала, выступающего как общественное единое начало, как субъект общественной формы труда, персонифицированной в нем в качестве власти над трудом, постольку этот связанный с эксплуатацией труд (который можно передать и управляющему) есть такой труд, который, конечно, входит в стоимость продукта так же, как и труд наемного рабочего, подобно тому как при рабстве труд надсмотрщика над рабами так же должен оплачиваться, как и труд самого работника. Если человек свое отношение к своей собственной природе, к внешней природе и к другим людям представил себе на религиозный лад в виде каких-то самостоятельно существующих сил, так что эти представления приобрели над ним господство, то он нуждается в жрецах и их труде. Но с исчезновением религиозной формы сознания и связанных с ней отношений в общественный процесс производства перестает входить и этот труд жреца. Вместе с жрецом исчезает и труд жреца, а вместе с капиталистом аналогичным образом исчезает тот труд, который он выполняет как капиталист или который он поручает выполнять другому лицу. (Пример с рабством проиллюстрировать цитатами[155].)

Впрочем, эта апология, сводящая прибыль к заработной плате как плате за труд по надзору, сама оборачивается против апологетов, поскольку английские [919] социалисты с полным основанием отвечали на это: отлично, в дальнейшем вы будете получать лишь заработную плату обычных управляющих; ваша промышленная прибыль не на словах только, а на деле должна быть сведена к заработной плате за надзор или за руководство трудом.

{Разумеется, невозможно входить в подробное рассмотрение этой глупой болтовни апологетов со всеми ее противоречиями. Например, промышленная прибыль повышается и понижается в обратном отношении как к проценту, так и к земельной ренте. Но надзор за трудом, то определенное количество труда, которое капиталист действительно выполняет, не имеет никакого отношения к этому, так же как и к падению заработной платы. Заработная плата этого рода отличается именно той особенностью, что она понижается и повышается в обратном отношении к действительной заработной плате (в той мере, в какой норма прибыли обусловлена нормой прибавочной стоимости; а если все условия производства остаются неизменными, то она обусловливается исключительно нормой прибавочной стоимости). Но подобного рода «маленькие противоречия» но уничтожают тождественности в голове апологетического вульгарного экономиста. Труд, выполняемый капиталистом, остается абсолютно таким же, независимо от того, выплачивает ли капиталист мало или много заработной платы, получают ли рабочие более высокую или более низкую заработную плату. (Точно так же заработная плата, уплачиваемая за один рабочий день, ничего не изменяет в количестве самого труда.) Более того. Рабочий при лучшей оплате работает интенсивнее. Напротив, труд капиталиста есть вполне определенная материя: он качественно и количественно определяется тем количеством труда, которым капиталист должен руководить, а не платой за это количество труда. Капиталист так же не может интенсифицировать свой труд, как рабочий не может переработать больше хлопка, чем он находит на фабрике.}

И далее английские социалисты говорят: труд по управлению и по надзору теперь можно так же покупать на рынке и его можно сравнительно столь же дешево произвести, а потому и купить, как и всякую другую рабочую силу. Само капиталистическое производство привело к тому, что труд по управлению, совершенно отделенный от владения капиталом (безразлично, своим или чужим), предлагается в избытке. Сделалось совершенно необязательным, чтобы этот труд по управлению выполнялся капиталистами. Он realiter^{165} существует отдельно от капитала — не в бутафорском отделении промышленных капиталистов от денежных капиталистов, а в отделении промышленных управляющих и т. д. от капиталистов всех категорий. Лучшим доказательством этого служит следующее. Во-первых, устроенные самими рабочими кооперативные фабрики^{166}. Они дают доказательство того, что капиталист в качестве функционера производства стал так же излишен для рабочих, как самому капиталисту представляется излишней для буржуазного производства функция земельных собственников. Во-вторых, в той мере, в какой труд капиталиста не является тем, что вытекает из процесса [производства] как капиталистического процесса и, следовательно, само собою исчезает вместе с исчезновением капитала, в той мере, в какой он не является названием для функции эксплуатации чужого труда, т. е. в той мере, в какой он вытекает из общественной формы труда (кооперации, разделения труда и т. д.), он совершенно так же не зависит от капитала, как не зависит от него и сама эта общественная форма труда после того, как она сбросила с себя капиталистическую оболочку. Говорить, что этот труд но руководству трудом необходим как капиталистический труд, как функция капиталиста, означает только то, что вульгарный экономист не может себе представить развившиеся в недрах капитала общественную производительную силу труда и его общественный характер отделенными от этой их капиталистической формы, от формы отчуждения, антагонизма и противоречия их моментов, отделенными от их извращения и их quidproquo. А это как раз и есть то, что мы утверждаем. [XV—919]

* * *

[XVIII—1142] { Действительная прибыль капиталиста в значительной своей части представляет собой «прибыль от отчуждения», и для «индивидуального труда» капиталиста открывается особенно широкий простор на том поприще, где дело идет не о созидании прибавочной стоимости, а о распределении совокупной прибыли всего класса капиталистов между его индивидуальными членами на путях торговли. Здесь это нас не касается. Известные виды прибыли — например, прибыль, основанная на спекуляции, — получаются только на этом поприще. Их рассмотрение здесь, следовательно, совершенно исключается. Скотскую глупость вульгарной политической экономии показывает то, что она, — особенно для того, чтобы представить прибыль как «заработную плату», — смешивает эту «прибыль от отчуждения» с прибылью, проистекающей из созидания прибавочной стоимости. Смотри, например, достойного Рошера. Поэтому для такого рода ослов совершенно естественно также, что они смешивают в одну кучу калькуляционные соображения капиталистов в различных сферах производства и различные основания для компенсации этих капиталистов при распределении совокупной прибыли всего класса капиталистов — с основаниями для эксплуатации рабочих капиталистами, с причинами происхождения, так сказать, прибыли как таковой.} [XVIII—1142]