Том 26, ч.3

2) Рейвнстон [взгляд на капитал как на прибавочный продукт рабочих. Смешение антагонистической формы капиталистического развития с самим содержанием его. Проистекающее отсюда отрицательное отношение к плодам капиталистического развития производительных сил]

[861] Piercy Ravenstone, M. A. Thoughts on the Funding System, and its Effects. London, 1824. Это — в высшей степени замечательное сочинение.

Автор памфлета «The Source and Remedy of the National Difficulties» рассматривает прибавочную стоимость в ее первичной форме, в форме прибавочного труда. Поэтому его основную точку зрения образует продолжительность рабочего времени. При этом прибавочный труд или прибавочную стоимость он рассматривает главным образом в их абсолютной форме, в форме удлинения рабочего времени за пределы того времени, которое необходимо для воспроизводства самого рабочего, а не в форме сокращения необходимого труда посредством развития производительных сил труда.

Сокращение этого необходимого труда составляет основную точку зрения у Рикардо, но в том виде, в каком оно происходит при капиталистическом производстве, как средство удлинить рабочее время, достающееся капиталу. В противоположность этому автор памфлета объявляет конечной целью сокращение рабочего времени для производителей и прекращение работы на владельцев прибавочного продукта.

Рейвнстон, по-видимому, предполагает рабочий день данным. Поэтому главным предметом его рассуждений, — в которых, так же как и у автора памфлета «The Source and Remedy of the National Difficulties», теоретические вопросы затрагиваются только вскользь, — является относительная прибавочная стоимость, или тот прибавочный продукт, который достается капиталу в результате развития производительной силы труда. Как и вообще при такой точке зрения, прибавочный труд рассматривается здесь большей частью в форме прибавочного продукта, между тем как у автора памфлета прибавочный продукт рассматривается большею частью в форме прибавочного труда.

«Учить, что богатство и могущество нации зависят от ее капитала, — значит превращать труд в нечто подчиненное богатству, превращать людей в служителей собственности» (стр. 7).

В том антитезисе, который рикардовская теория вызвала к жизни на базе своих собственных предпосылок, характерным является следующее:

По мере того, как политическая экономия все более и более развивалась, — а это развитие, поскольку речь идет об основных принципах, получило наиболее заостренное выражение у Рикардо, — она все определеннее и определеннее изображала труд как единственный элемент стоимости и единственный [активный] созидатель потребительной стоимости, развитие производительных сил — как единственное средство для действительного увеличения богатства, а возможно большее развитие производительных сил труда — как экономический базис общества. Таков, действительно, базис капиталистического производства. И особенно сочинение Рикардо, когда оно доказывает, что закон стоимости не нарушается ни земельной собственностью, ни накоплением капитала, ни чем-либо еще, занято, собственно говоря, только тем, что пытается устранить из теории все те явления, которые противоречат этой концепции или кажутся противоречащими ей. Но в такой же мере, в какой труд понимается как единственный источник меновой стоимости и как активный источник потребительной стоимости, в такой же самой мере «капитал» теми же самыми политико-экономами, в особенности Давидом Рикардо (а после него, в еще большей степени, Торренсом, Мальтусом, Бейли и другими), рассматривается как регулятор производства, источник богатства и цель производства, между тем как труд выступает у них как наемный труд, носитель и действительное орудие которого в силу необходимости является паупером (к тому же тут выступает еще и мальтусовская теория народонаселения), всего лишь одной из статей издержек производства и простым инструментом производства, обреченным на минимум заработной платы и вынужденным опускаться ниже этого минимума всякий раз, как только рабочие оказываются в «излишнем» для капитала количестве. В этом противоречии политическая экономия лишь высказала сущность капиталистического производства или, если угодно, сущность наемного труда, отчужденного от самого себя труда, которому созданное им богатство противостоит как чужое богатство, его собственная производительная сила — как производительная сила его продукта, его обогащение — как самообеднение, его общественная сила — как сила общества, властвующая над ним. Но эту определенную специфическую, историческую форму общественного труда, как она выступает в капиталистическом производстве, эти политико-экономы объявляют всеобщей, вечной формой, истиной, коренящейся в природе вещей, а эти производственные отношения — абсолютно (а не исторически) необходимыми, естественными и разумными отношениями общественного труда. Будучи всецело ограничены горизонтом капиталистического производства, они объявляют ту антагонистическую форму, в которой выступает здесь общественный труд, столь же необходимой, как необходим сам этот труд, освобожденный от указанного антагонизма. Таким образом, объявляя в одно и то же время единственным источником богатства, с одной стороны, труд в абсолютном смысле этого слова (ибо для них наемный труд и труд тождественны), а с другой стороны, в таком же абсолютном смысле капитал, нищету рабочего и богатство того, кто не работает, они постоянно движутся в абсолютных противоречиях, совершенно не подозревая этого. (Сисмонди своей догадкой об этом противоречии делает эпоху в политической экономии.) «Труд, или капитал» — в этой формулировке Рикардо[93] разительно выступают как само противоречие, так и та наивность, с какой оно высказывается в качестве чего-то тождественного.

Но так как то же самое реальное развитие, которым буржуазной политической экономии было придано это теоретически беспощадное выражение, развивает содержащиеся в самой действительности реальные противоречия и в особенности противоположность между растущим богатством «нации» в Англии и растущей нищетой рабочих, так как, далее, эти противоречия получили теоретически меткое, хотя и неосознанное выражение в теории Рикардо и других политико-экономов, то было вполне естественно, что те [XV—862] умы, которые стали на сторону пролетариата, ухватились за теоретически уже обработанное для них противоречие. Труд есть единственный источник меновой стоимости и единственный активный созидатель потребительной стоимости. Так говорите вы. С другой стороны, вы говорите, что капитал — это всё, а рабочий — ничто, или что рабочий представляет собой просто одну из статей издержек производства капитала. Вы сами себя опровергли. Капитал есть околпачивание рабочего — и больше ничего. Труд есть всё.

Таково, и в самом деле, последнее слово всех тех сочинений, которые защищают пролетарские интересы с точки зрения Рикардо, исходя из его собственных предпосылок. Подобно тому как Рикардо не понимает формулируемого в его системе тождества капитала и труда, так авторы этих сочинений не понимают того противоречия между капиталом и трудом, которое они изображают. Поэтому даже самые значительные среди них, как например Годскин, сами принимают как вечные формы все экономические предпосылки капиталистического производства и хотят только вычеркнуть капитал, основу и вместе с тем необходимое следствие этих предпосылок.

У Рейвнстона основная мысль такова:

Развитие производительных сил труда создает капитал, или собственность, т. е. прибавочный продукт для «idlers»^{89} — бездельников, не-рабочих, — и притом труд порождает этот свой паразитический нарост, высасывающий его до мозга костей, тем в большей степени, чем больше развивается его производительная сила. Получает ли не-рабочий право на этот прибавочный продукт, или власть присваивать себе продукт чужого труда, благодаря тому, что он уже обладает богатством, или благодаря тому, что у него есть земля, земельная собственность, — это не меняет дела. И то и другое есть капитал, т. е. господство над продуктом чужого труда. Собственность — property — означает у Рейвнстона лишь присвоение продукта чужого труда, а это возможно только в том случае, если развивается производительный труд, и только в той степени, в какой он развивается. Под производительным трудом Рейвнстон понимает такой труд, который производит предметы необходимости. Одним из следствий развития капитала, или собственности, является непроизводительный труд, «индустрия потребления»[94]. Подобно автору памфлета «The Source and Remedy of the National Difficulties», Рейвнстон выступает как аскет. Тут он опять-таки сам находится в плену у представлений политико-экономов. Без капитала, без собственности, потребляемые рабочими предметы необходимости производились бы в избытке, но не было бы производства предметов роскоши. Или можно также сказать, что Рейвнстон, как и автор упомянутого памфлета, постольку понимает или, по крайней мере, фактически признаёт историческую необходимость капитала, поскольку капитал, по мнению памфлетиста, производит прибавочный труд сверх того труда, который необходим для поддержания жизни рабочего, и вместе с тем приводит к созданию машин (у памфлетиста — «основного капитала») и внешней торговли, мирового рынка, отчасти для того, чтобы использовать вырванный у рабочих прибавочный продукт для увеличения производительной силы, отчасти для того, чтобы придать этому прибавочному продукту самые разнообразные формы потребительной стоимости, поднимающиеся над тем, без чего нельзя обойтись. Таким же образом по Рейвнстону без капитала и собственности не создавались бы ни «предметы удобства», ни машины, ни предметы роскоши, не было бы ни развития естественных наук, ни тех духовных продуктов, которые обязаны своим существованием досугу или стремлению богатых получать от не-рабочих эквивалент за свой «прибавочный продукт».

Памфлетист и Рейвнстон говорят это не в оправдание капитала, а делают из этого исходную точку для нападения на капитал, так как все это совершается лишь в противоположность интересам рабочих, а не для рабочих. Но тем самым они фактически признают, что это есть результат капиталистического производства, что капиталистическое производство есть, следовательно, некая историческая форма общественного развития, хотя и находящаяся в противоречии с интересами той части населения, которая образует основу всего этого развития. В этом отношении они разделяют, — хотя и с противоположного полюса, — ограниченность политико-экономов, смешивая антагонистическую форму этого развития с самим его содержанием. Одни хотят увековечить этот антагонизм ради его плодов. Другие готовы, чтобы избавиться от антагонизма, пожертвовать теми плодами, которые выросли в рамках этой антагонистической формы. Этим отличается это выступление против [буржуазной] политической экономии от одновременного выступления таких людей, как Оуэн, а, с другой стороны, также и от выступления Сисмонди, который ищет спасения в возврате к устаревшим формам антагонизма, чтобы избавиться от него в его острой форме.

[Рейвнстон пишет:]

«Нужда бедных создает его» (богатого) «богатство… Если бы все были равны, то никто не работал бы на другого. Предметы необходимости имелись бы в избытке, тогда как предметы роскоши совершенно отсутствовали бы» (стр. 10).

«Труд, производящий продукты, есть отец собственности; труд, помогающий другим потреблять продукты, — ее дитя» (стр. 12).

«Увеличение собственности, увеличение возможности содержать праздных людей и непроизводительный труд — вот что политическая экономия называет капиталом» (стр. 13).

«Так как назначение собственности состоит в расходовании, так как без расходования она остается совершенно бесполезной для ее владельца, то ее существование теснейшим образом связано с существованием [863] индустрии потребления» (там же).

«Если бы труда каждого человека хватало только на обеспечение его собственного пропитания, то не могло бы существовать собственности, и никакую часть труда народа нельзя было бы отвлечь на удовлетворение нужд воображения» (стр. 14–15).

«На всякой ступени развития общества по мере того, как увеличение народонаселения и усовершенствование технических приспособлений повышают производительность труда отдельного человека, число тех, кто работает, постепенно уменьшается… Собственность вырастает из усовершенствования средств производства; ее единственное назначение, это — поощрение праздности. Когда труда каждого человека едва хватает на его собственное содержание, то не будет праздных людей, так как собственность при таком положении вещей невозможна. Если труд одного человека может содержать пятерых, тогда на одного занятого в производстве человека будет приходиться четыре праздных человека: ведь только таким образом возможно потребить продукт… Стремление общества направлено к тому, чтобы возвеличить праздных людей за счет трудолюбивых, создать силу из изобилия» (стр. 11).

{По поводу ренты (это не совсем правильно, так как именно относительно ренты надо было бы объяснить, почему она достается земельному собственнику, а не арендатору, капиталисту-производственнику) Рейвнстон говорит то, что имеет силу для прибавочной стоимости вообще, поскольку она развивается в результате увеличения производительной силы труда:

«На ранних стадиях развития общества, когда у людей еще нет искусственных средств для содействия производительным силам их труда, та часть их выручки, которая может быть отдана в виде ренты, чрезвычайно мала; ибо земля не имеет стоимости от природы и всем своим продуктом обязана труду. Но всякое увеличение умения работать увеличивает ту часть продукта, которая может быть отложена для уплаты ренты. Там, где для содержания десяти человек требуется труд девяти, только ¹/10 валового продукта может доставаться на долю ренты. Где труда одного человека достаточно для содержания пяти, там на долю ренты или других требований государства, которые могут быть удовлетворены лишь из прибавочного продукта труда, достанется ⁴/5 продукта. Первое, по-видимому, имело место в Англии в период завоевания, последнее имеет место ныне, когда только ¹/5 часть населения занята в земледелии» (стр. 45–46). «Вот до какой степени верно то, что общество превращает каждое усовершенствование лишь в средство для увеличения праздности» (стр. 48).}

Примечание. Сочинение Рейвнстона оригинально. Его непосредственной темой, как указывает заглавие, является современная система государственных долгов. Между прочим Рейвнстон говорит:

«Вся война против французской революции [а затем против Наполеона] не сделала ничего более великого, чем превращение нескольких евреев в дворян и нескольких болванов в политико-экономов» (стр. 66–67).

«Система государственных долгов имеет и хорошую сторону: когда она отнимает у старинного дворянства страны значительную часть его собственности, чтобы передать эту собственность новоиспеченным гидальго в качестве награды за их ловкость в искусстве обмана и казнокрадства;.. когда она поощряет обман и подлость, одевает шарлатанство и самомнение в одежду мудрости, превращает целый народ в нацию биржевых спекулянтов;.. когда она подрывает все предрассудки относительно звания и рождения, чтобы сделать деньги единственным отличительным признаком между людьми… — она всем этим разрушает незыблемость собственности» (стр. 51–52).