Том 26, ч.3

[б) Бесплодные попытки Милля согласовать обмен между капиталом и трудом с законом стоимости. Частичный возврат к теории спроса и предложения]

О заработной плате Милль пишет:

«Вместо того чтобы дожидаться, пока продукты будут произведены и их стоимость будет реализована, нашли более удобным для рабочих выплачивать им их долю авансом (a l'avance). Заработная плата является той формой, которую нашли подходящей для получения ими их доли. После того как та доля продуктов, которая причитается рабочему, полностью им получена в форме заработной платы, продукты эти принадлежат исключительно капиталисту, так как он фактически купил долю рабочего и уплатил ему за нее авансом» («Elemens d'economie politique», французский перевод Паризо, Париж, 1823, стр. 33–34).

Для Милля в высшей степени характерно, что, подобно тому как деньги являются для него лишь ухищрением, изобретенным ради удобства, так и само капиталистическое отношение, по его мнению, придумано для удобства. Эти специфические общественные производственные отношения изобретены ради «удобства». Товар и деньги превращаются в капитал в результате того, что рабочий перестал участвовать в обмене в качестве товаропроизводителя и товаровладельца и, напротив, вынужден вместо товара продавать самый свой труд (непосредственно свою рабочую силу), как товар, владельцу объективных условий труда. Это отделение рабочего от объективных условий труда является предпосылкой отношения капитала и наемного труда, точно так же как оно служит предпосылкой для превращения денег (или представляющего деньги товара) в капитал. Милль предполагает это разделение, это разобщение, он предполагает отношение капиталиста и наемного рабочего, чтобы затем представить делом удобства то, что рабочий продает не продукт, не товар, а свою долю в продукте (производство которого им ни в какой мере не определяется и происходит независимо от него), до того как рабочий его произвел, [794] — или, точнее, что доля рабочего в продукте выплачивается капиталистом, превращается в деньги, до того как капиталист продал, сбыл с рук тот продукт, в котором имеет долю рабочий.

При помощи такого понимания заработной платы Милль хочет обойти специфическую трудность, связанную со специфической формой рассматриваемого отношения. Для рикардовской системы, согласно которой рабочий продает прямо свой труд (а не свою рабочую силу), трудность состоит в следующем: стоимость товара определяется рабочим временем, которого стоит производство этого товара; чем же объясняется то, что этот закон стоимости не осуществляется в самом большом из всех обменов, составляющем основу капиталистического производства, — в обмене между капиталистом и наемным рабочим? Почему то количество овеществленного труда, какое рабочий получает в качестве заработной платы, не равняется тому количеству непосредственного труда, какое он отдает в обмен на заработную плату? Для устранения этого затруднения Милль превращает наемного рабочего в товаровладельца, который продает капиталисту свой продукт, свой товар, — ибо его доля в продукте, в товаре является его продуктом, его товаром, стоимостью, производимой им в форме особого товара. Трудность Милль разрешает тем, что сделку между капиталистом и наемным рабочим, которая включает противоположность овеществленного и непосредственного труда, он изображает как обыкновенную сделку между владельцами овеществленного труда, между товаровладельцами.

Хотя Милль вследствие этой уловки сделал для себя невозможным понимание специфической природы, differentia specifica^{34}того процесса, который происходит между капиталистом и наемным рабочим, но он отнюдь не уменьшил себе трудность, а увеличил ее, ибо своеобразие результата теперь уже нельзя понять из своеобразия того товара, который продает рабочий (и который обладает тем специфическим свойством, что сама его потребительная стоимость есть элемент, образующий меновую стоимость, вследствие чего потребление этого товара создает большую меновую стоимость, чем содержалось в нем самом).

Рабочий у Милля такой же продавец товаров, как и всякий другой товаровладелец. Он производит, например, 6 аршин холста. Из этих 6 аршин 2 представляют стоимость, равную присоединенному им труду. Он, следовательно, является продавцом 2 аршин холста капиталисту. Почему же рабочему не получить от капиталиста полностью стоимость 2 аршин холста, как получает всякий другой продавец 2 аршин холста, раз рабочий является теперь таким же продавцом холста, как и всякий другой владелец холста? Напротив, противоречие с законом стоимости выступает теперь гораздо резче. Рабочий продает теперь отнюдь не специфический товар, отличный от всех других товаров. Он продает труд, овеществленный в продукте, т. е. такой товар, который, как товар, не отличается чем-либо специфическим от любого другого товара. Так вот, если цена аршина холста, — т. е. количество денег, содержащее заключенное в одном аршине холста рабочее время, — равна 2 шилл., то почему рабочий получает 1 шилл. вместо 2? Если же он получает 2 шилл., то капиталист не реализует прибавочной стоимости, и вся система Рикардо была бы опрокинута. Мы были бы отброшены назад к «прибыли от отчуждения». Шесть аршин холста стоили бы капиталисту их стоимости, т. е. 12 шилл. Капиталист продавал бы их, однако, за 13 шилл.

Или же дело обстояло бы так, что холст, как и всякий другой товар, продается по своей стоимости, когда его продает капиталист, но он продается ниже своей стоимости, когда его продает рабочий. Таким образом, закон стоимости был бы нарушен сделкой между рабочим и капиталистом. А между тем, как раз для того чтобы избежать этого, Милль и прибегает к своей фикции. Он хочет превратить отношение между рабочим и капиталистом в обычное отношение между продавцами и покупателями товаров. Почему же тогда обычный закон стоимости товаров не должен здесь определять эту сделку? Но, говорят нам, рабочий оплачивается «авансом». Следовательно, здесь перед нами все же не обычное отношение купли и продажи товара. Что должно означать здесь это «авансирование»? Рабочий, которому платят, например, понедельно, «авансировал» свой труд и создал принадлежащую ему долю недельного продукта, — овеществил свой недельный труд в продукте, — (по предположению Милля и согласно практике) до того, как он получил от капиталиста «плату» за эту долю. Капиталист «авансировал» сырье и орудия труда, рабочий — «труд», и когда в конце недели выплачивается заработная плата, рабочий продает капиталисту товар, свой товар — свою долю в совокупном товаре. Но капиталист, скажет Милль, платит рабочему, т. е. превращает для него в серебро, в деньги 2 аршина [795] холста, еще до того, как сам превратил в деньги, продал 6 аршин холста! Ну, а если капиталист работал на заказ, если он продал товар еще до того, как произвел его? И в более общей форме: какое дело рабочему — в данном случае продавцу 2 аршин холста, что капиталист покупает у него эти 2 аршина для того, чтобы их снова продать, а не для того, чтобы их потребить? Какое дело продавцу до мотивов покупателя? И как это возможно, чтобы мотивы покупателя модифицировали к тому же еще и закон стоимости? Если быть последовательным, то пришлось бы тогда признать, что каждый продавец должен продавать свой товар ниже его стоимости, ибо он дает покупателю продукт в форме потребительной стоимости, между тем как покупатель дает ему стоимость в форме денег, превращенную в серебро форму продукта. В этом случае фабрикант холста должен был бы недоплачивать также и торговцу льняной пряжей, фабриканту машин, производителю угля и т. д. Ибо они продают ему товары, которые он только еще собирается превратить в деньги, тогда как он им «авансом» уплачивает стоимость составных частей своего товара не только до того, как товар этот продан, но и до того, как он произведен. Рабочий доставляет ему холст, товар в его готовой, годной для продажи форме; напротив, те продавцы товаров доставляют ему машины, сырье и т. д., которые должны еще проделать определенный процесс для того, чтобы получить свою годную для продажи форму. Для такого абсолютного рикардианца, как Милль, у которого покупка и продажа, предложение и спрос просто-напросто тождественны, а деньги являются всего лишь формальностью, самое великолепное заключается в представлении, будто превращение товара в деньги, — а ведь ничего другого не происходит при продаже 2 аршин холста капиталисту, — предполагает, что продавец вынужден продавать свой товар ниже его стоимости, а покупатель на свои деньги покупает большую стоимость, чем стоимость его денег.

Таким образом, у Милля дело сводится к абсурдному утверждению, что в этой сделке покупатель покупает для того, чтобы снова продать с прибылью, а потому продавец вынужден продавать свой товар ниже его стоимости, чем опрокидывается вся теория стоимости. Эта вторая попытка Милля разрешить одно из противоречий Рикардо в действительности уничтожает всю основу рикардовской системы и, в особенности, то ее преимущество, что она отношение капитала и наемного труда рассматривает как прямой обмен между накопленным и непосредственным трудом, т. е. берет его в его специфической определенности.

Чтобы как-то выбраться из затруднения, Милль должен был бы пойти дальше и сказать, что речь идет здесь не о простой сделке купли и продажи товаров. Отношение между рабочим и капиталистом является-де скорее отношением ссужающего деньги или занимающегося учетными операциями капиталиста (денежного капиталиста) к промышленному капиталисту, поскольку здесь дело идет о платеже, о превращении в деньги продукта рабочего, равного его доле в совокупном продукте. Это было бы недурное объяснение: предположить наличие капитала, приносящего проценты, — особой формы капитала, — чтобы объяснить капитал, производящий прибыль (общую форму капитала); производную форму прибавочной стоимости (уже предполагающую капитал) изобразить как причину возникновения прибавочной стоимости. Кроме того, Миллю пришлось бы тогда соблюсти последовательность и вместо всех определенных законов относительно заработной платы и ее уровня, развитых Рикардо, выводить ее, наоборот, из нормы процента; при этом опять-таки нельзя было бы на самом деле сказать, чем следует определять норму процента, так как она, согласно рикардианцам и всем другим заслуживающим упоминания экономистам, определяется нормой прибыли.

Фраза о «доле» рабочего в его собственном продукте основана по сути дела на следующем: если рассматривать не отдельную сделку между капиталистом и рабочим, а обмен между ними в общем ходе воспроизводства и обращать внимание на действительное содержание этого процесса, а не на форму его проявления, то на самом деле обнаружится, что то, чем капиталист оплачивает рабочего (а также и та часть капитала, которая противостоит рабочему как постоянный капитал), есть не что иное, как часть продукта самого рабочего, и притом не та часть продукта, которая еще только должна быть превращена в деньги, а та, которая уже продана, уже превращена в деньги, так как заработная плата выплачивается деньгами, а не in naturalibus^{35}. При рабстве и т. д., где нет ложной видимости, порождаемой предварительным превращением в деньги той части продукта, которая затрачивается на заработную плату, ясно видно, что то, что раб получает в качестве платы за работу, в действительности есть не «аванс» со стороны рабовладельца, а лишь часть овеществленного труда раба, притекающая к нему обратно в форме жизненных средств. Так обстоит дело и у капиталиста. Он «авансирует» только по видимости. То, что он авансирует рабочему как заработную плату, или, точнее, то, что он ему [796] оплачивает, — так как работа оплачивается им лишь после того, как она выполнена, — есть часть продукта, произведенного рабочим и уже превращенного в деньги. Часть продукта рабочего, присвоенного капиталистом, отнятого у рабочего, притекает к рабочему в форме заработной платы, — как аванс, если угодно, за новый продукт.

Совсем недостойно Милля (это скорее приличествует Мак-Куллоху, Сэю или Бастиа) хвататься за эту видимость, присущую сделке между капиталистом и рабочим, чтобы объяснить самоё сделку. У капиталиста нет ничего, что он мог бы авансировать рабочему, кроме того, что он раньше отнял у рабочего, что было авансировано ему трудом других людей. Ведь даже Мальтус говорит, что то, что капиталист авансирует, состоит не «из сукна» и «других товаров», а «из труда»[39], т. е. как раз из того, чего капиталист не выполняет. Капиталист авансирует рабочему собственный труд рабочего.

Однако вся эта перифразировка нисколько не помогает Миллю, а именно, нисколько не помогает ему обойти решение вопроса о том, каким образом обмен между накопленным и непосредственным трудом (так понимает Рикардо, а вслед за ним Милль и другие, процесс обмена между капиталом и трудом) согласуется с законом стоимости, которому он прямо противоречит. Что указанная перифразировка нисколько не помогает Миллю, видно из следующих его положений:

«В какой пропорции продукты делятся между рабочим и капиталистом, или какая пропорция регулирует уровень заработной платы?» (Mill. Elemens d'economie politique. Traduits par Parisot, стр. 34). «Определение долей рабочего и капиталиста есть предмет торговой сделки, торга между ними. Всякая свободная торговая сделка регулируется конкуренцией, и условия торга меняются в зависимости от изменения соотношения между спросом и предложением» (там же, стр. 34–35).

Рабочему уплачивается его «доля» в продукте. Это было сказано Миллем для того, чтобы превратить рабочего, в его взаимоотношениях с капиталом, в обыкновенного продавца товара (продукта) и затушевать специфический характер этих взаимоотношений. Доля рабочего в продукте есть, надо полагать, его продукт, т. е. та часть продукта, в которой овеществлен вновь присоединенный труд рабочего. Не так ли? Оказывается, не так. Напротив, когда теперь мы спрашиваем, какова «доля» рабочего в продукте, т. е. каков его продукт (ибо та часть продукта, которая принадлежит рабочему, и есть продаваемый им его продукт), то мы слышим, что его продукт и его продукт — две совершенно различные вещи. И нам надлежит еще установить, что такое продукт рабочего (т. е. его доля в продукте, — стало быть, та часть продукта, которая ему принадлежит). «Его продукт» был, следовательно, просто фразой, так как та доля стоимости, которую рабочий получает от капиталиста, определяется не его собственной продукцией. Таким образом, Милль лишь отодвинул трудность на один шаг дальше. В деле ее разрешения он не ушел дальше того места, где он был в начале исследования.

Здесь налицо quidproquo^{36}. Если считать обмен между капиталом и наемным трудом непрерывным актом, каким он и является для всякого, кто не ограничивается фиксированием, изолированием отдельного акта, отдельного момента капиталистического производства, — то рабочий получает ту часть стоимости своего продукта, которую он возместил, прибавив к ней ту часть стоимости, которую он даром отдал капиталисту. Это повторяется постоянно. Следовательно, на самом деле рабочий постоянно получает часть стоимости своего собственного продукта, часть или долю созданной им стоимости. Насколько велика или мала его заработная плата, это не определяется его долей в продукте, а, наоборот, его доля в продукте определяется величиной его заработной платы. Фактически рабочий получает долю стоимости продукта. Но та доля, которую он получает, определяется стоимостью труда, а не наоборот, стоимость труда — долей в продукте. Стоимость труда, т. е. рабочее время, требующееся рабочему для воспроизводства самого себя, есть величина фиксированная; она фиксирована продажей его рабочей силы капиталисту. Фактически этим фиксируется также и его доля в продукте. Но не наоборот, не так, что сначала фиксируется его доля в продукте и уже этой долей определяется высота или стоимость его заработной платы. Ведь в этом и состоит одно из важнейших и чаще всего подчеркиваемых положений Рикардо, ибо иначе цена труда определяла бы цену производимого им товара, между тем как по Рикардо цена труда определяет лишь норму прибыли.

Как же Милль устанавливает теперь «долю» продукта, получаемую рабочим? Он определяет ее спросом и предложением, конкуренцией между рабочими и капиталистами. Даваемая здесь Миллем формулировка применима ко всем товарам:

«Определение долей» (читай: в стоимости товара) «рабочего и капиталиста» (продавца и покупателя) «есть предмет торговой сделки, торга между [797] ними. Всякая свободная торговая сделка регулируется конкуренцией, и условия торга меняются в зависимости от изменения соотношения между спросом и предложением» [цит. соч., стр. 34–35].

Итак, вот где зарыта собака! И это говорит Милль, который, как ревностный рикардианец, доказывает, что спрос и предложение могут, правда, определять колебания рыночной цены выше или ниже стоимости товара, но не могут определять самоё эту стоимость; что спрос и предложение, это — бессмысленные слова, если их применять для определения стоимости, так как определение их самих уже предполагает определение стоимости! А теперь, — в чем Сэй упрекал уже Рикардо[40], — Милль, чтобы определить стоимость труда, т. е. стоимость одного из товаров, прибегает к определению ее спросом и предложением!

Но более того.

Милль не говорит, — что, по сути дела, в данном случае и безразлично, — какая из обеих сторон представляет предложение и какая — спрос. Однако так как капиталист дает деньги, а рабочий, напротив, предлагает нечто в обмен на деньги, то мы предположим спрос на стороне капиталиста, а предложение — на стороне рабочего. Но что тогда «продает» рабочий? Что он предлагает? Свою «долю», в продукте, который еще не существует? Но ведь его доля в будущем продукте как раз и должна еще быть определена конкуренцией между ним и капиталистом, отношением «спроса и предложения»! Одна сторона отношения, предложение, не может состоять из чего-то такого, что само есть лишь результат борьбы между спросом и предложением. Итак, что же предлагает рабочий для продажи? Свой труд? Но в таком случае Милль снова приходит к первоначальной трудности, которую он хотел обойти, к обмену между накопленным и непосредственным трудом. И когда он говорит, что здесь не происходит обмена эквивалентами или что стоимость продаваемого товара, труда, измеряется не самим «рабочим временем», а определяется конкуренцией, спросом и предложением, то он признаёт, что теория Рикардо терпит крах, что противники Рикардо правы, утверждая, что определение стоимости товара рабочим временем ошибочно, так как стоимость важнейшего товара, самого труда, противоречит этому закону стоимости товаров. В дальнейшем мы увидим, что Уэйкфилд прямо высказывает это^{37}.

Милль может изворачиваться и изловчаться, как ему угодно. Он не находит выхода из указанной дилеммы. В лучшем случае, употребляя его собственный способ выражения, конкуренция рабочих приводит к тому, что определенную массу труда они предлагают за такую цену, которая, сообразно отношению спроса и предложения, равна большей или меньшей части продукта, который они произведут при помощи этой массы труда. Но то обстоятельство, что эта цена, эта сумма денег, получаемая ими за свой труд, равняется большей или меньшей части стоимости подлежащего изготовлению продукта, никоим образом не препятствует с самого же начала тому, что определенная масса живого труда (непосредственного труда) обменивается здесь на большую или меньшую массу денег (накопленного труда, и притом труда, существующего в форме меновой стоимости). Оно, следовательно, не препятствует тому, что здесь друг на друга обмениваются неравные количества труда, что меньшее количество накопленного труда обменивается на большее количество непосредственного труда. Это как раз и было тем явлением, которое должен был объяснить Милль и от которого он хотел отделаться своим объяснением, чтобы избежать нарушения закона стоимости. Явление это ничуть не меняет своей природы и ни в малейшей степени не получает объяснения в результате того, что в конце процесса производства то отношение, в котором рабочий обменял свой непосредственный труд на деньги, выступает в виде пропорции между уплаченной рабочему стоимостью и стоимостью созданного им продукта. Первоначальный неравный обмен между капиталом и трудом проявляется здесь лишь в другой форме.

Как упорно Милль отмахивается от прямого обмена между трудом и капиталом, из которого Рикардо исходит еще без всякого стеснения, показывает также и его переход к дальнейшему изложению. А именно, Милль говорит:

[798] «Предположим, что имеется определенное число капиталистов и определенное число рабочих. Пропорция, в какой они делят продукт, допустим, каким-либо образом определена. Если возросло число рабочих без увеличения массы капиталов, то прибавившаяся часть рабочих должна попытаться вытеснить ранее занятую часть. Она может добиться этого только предложением своего труда за более низкое вознаграждение. Уровень заработной платы в этом случае с необходимостью понижается… В противоположном случае происходит обратное… Если соотношение между массой капиталов и населением остается неизменным, то остается прежним также и уровень заработной платы» (цит. соч., стр. 35 и следующие).

То, что Миллю надлежало определить, как раз и была та «пропорция, в какой они» (капиталисты и рабочие) «делят продукт». Чтобы определить ее конкуренцией, Милль предполагает, что эта пропорция «каким-либо образом определена». Чтобы определить «долю» рабочего конкуренцией, он предполагает, что она «каким-либо образом» определена до конкуренции. Этого мало. Чтобы показать, как конкуренция изменяет определенное «каким-либо образом» разделение продукта, он предполагает, что рабочие, когда их число возрастает быстрее массы капиталов, «предлагают свой труд за более низкое вознаграждение». Таким образом, здесь Милль прямо высказывает, что предложение рабочих состоит из «труда» и что этот труд они предлагают за «вознаграждение», т. е. за деньги, за определенную сумму «накопленного труда». Чтобы обойти прямой обмен между трудом и капиталом, прямую продажу труда, он прибегает к теории «разделения продукта». А чтобы объяснить ту пропорцию, в какой делится продукт, он предполагает непосредственную продажу труда за деньги, так что этот первоначальный обмен между капиталом и трудом впоследствии получает свое выражение в доле рабочего в его продукте, а не его доля в продукте определяет указанный первоначальный обмен. И, наконец, когда число рабочих и масса капиталов не изменяются, остается неизменным и «уровень заработной платы». Но каков этот уровень заработной платы, когда спрос и предложение соответствуют друг другу? Это как раз и надлежит объяснить. Тут ничего не объясняет ссылка на то, что уровень заработной платы изменяется, когда нарушается указанное равновесие между спросом и предложением. Тавтологические обороты Милля доказывают только то, что он здесь чувствует в теории Рикардо какой-то камень преткновения, который он преодолевает лишь благодаря тому, что вообще оказывается вне теории.

* * *

Против Мальтуса, Торренса и других. Против определения стоимости товаров стоимостью капитала Милль правильно замечает:

«Капитал — это товары, и сказать, что стоимость товаров определяется стоимостью капитала, значит сказать, что стоимость товара определяется стоимостью товара, что стоимость товаров определяется ею самой» («Elements of Political Economy», издание первое, Лондон, 1821, стр. 74).

* * *

{Милль не затушевывает противоположности между капиталом и трудом. Необходимо, мол, чтобы норма прибыли была велика, — дабы был значителен общественный класс, не зависящий от непосредственного труда; для этого, следовательно, заработная плата должна быть относительно мала. Необходимо, чтобы рабочая масса не была господином своего времени, а была рабом своих потребностей, — дабы человеческие (общественные) способности могли свободно развиваться в тех классах, для которых этот рабочий класс служит лишь фундаментом. Рабочий класс представляет отсутствие развития, — дабы другие классы могли представлять человеческое развитие. Это, действительно, та противоположность, в которой развивается буржуазное [799] общество и развивалось всякое прежнее общество, противоположность, провозглашенная как необходимый закон, т. е. это есть существующее положение вещей, провозглашенное как абсолютно разумное.

«Человеческая способность к совершенствованию, или способность постоянно переходить от одной ступени науки и счастья к другой, более высокой, зависит, по-видимому, в значительной степени от класса людей, которые являются господами своего времени, т. е. которые достаточно богаты для того, чтобы быть избавленными от всяких забот о средствах к более или менее обеспеченной жизни. Людьми этого класса культивируется и расширяется область науки; они распространяют свет; их дети получают лучшее воспитание и подготовляются для выполнения важнейших и деликатнейших функций общества; они становятся законодателями, судьями, администраторами, учителями, изобретателями в области различных искусств, руководителями всех больших и полезных работ, благодаря которым расширяется господство рода человеческого над силами природы» («Elemens d'economie politique». Traduits par Parisot. Paris, 1823, стр. 65).

««Доход с капиталов должен быть достаточно велик, чтобы значительная часть общества была в состоянии пользоваться теми преимуществами, какие дает досуг» (там же, стр. 67).}

* * *

Еще к тому, о чем говорилось выше.

Для Милля, как рикардианца, различие между трудом и капиталом есть всего лишь различие между различными формами труда:

«Труд и капитал означают: первый — непосредственный труд, второй — накопленный труд» («Elements of Political Economy», первое английское издание, Лондон, 1821, стр. 75).

А в другом месте он говорит:

«Относительно этих двух видов труда следует заметить, что они не всегда оплачиваются по одной, и той же норме» («Elemens d'economie politique». Traduits par Parisot. Paris, 1823, стр. 100).

Таким образом, здесь он подходит к существу дела. Так как то, чем оплачивается непосредственный труд, всегда есть накопленный труд, капитал, то оплата не по одинаковой норме означает здесь лишь то, что большее количество непосредственного труда обменивается на меньшее количество накопленного труда, и притом «всегда», ибо в противном случае накопленный труд не обменивался бы на непосредственный труд в качестве «капитала» и не только не приносил бы, как того желает Милль, достаточно большого дохода, но и вообще не приносил бы никакого дохода. Здесь, стало быть, признаётся, — поскольку Милль, как и Рикардо, рассматривает обмен капитала на труд как прямой обмен накопленного труда на непосредственный труд, — что эти два вида труда обмениваются в неравных пропорциях и при этом обмене закон стоимости, гласящий, что друг на друга обмениваются равные количества труда, терпит крушение.