Париж. Когда «Neue Rheinische Zeitung», единственная европейская газета — за исключением английской «Northern Star» — имела мужество и проницательность 29 июня правильно оценить июньскую революцию{163}, ее выступление встретили не опровержениями, а доносами.
Факты подтвердили впоследствии наше мнение даже в глазах самых близоруких людей, если только собственный интерес окончательно не лишил их способности видеть.
Осрамилась тогда и французская пресса. Более решительные парижские газеты были закрыты. «Reforme», единственная радикальная газета, дальнейшее существование которой было допущено Кавеньяком, запинаясь искала оправданий для благородных июньских борцов и, как милостыню, вымаливала у победителя гуманность для побежденных. На попрошайку, разумеется, не обращали внимания. Потребовались сперва полное выявление результатов июньской победы, многомесячная резкая критика со стороны провинциальных газет, не скованных осадным положением, явное возрождение партии Тьера, чтобы «Reforme» уразумела случившееся.
В связи с проектом крайней левой об амнистии газета отмечает в своем номере от 18 октября:
«Когда народ сошел с баррикад, он никого не наказывал. Народ! Тогда он был господином, сувереном, победителем; ему целовали руки и ноги, отдавали честь его блузе, в один голос восторгались его благородными чувствами. И по справедливости: он был великодушен.
Теперь его дети и братья находятся в тюрьмах, на галерах, стоят перед военным судом. После того как народ не мог уже больше переносить голод, после того как он увидел, что целые толпы честолюбцев, набранных им с улицы, спокойно проходят мимо него и поднимаются во дворцы, после того как он в течение трех долгих месяцев верил республике в кредит, — после этого наступил такой день, когда народ, при виде своих голодающих детей и обессилевших отцов, потерял голову и ринулся в бой.
Он дорого заплатил за это. Его сыновья пали под пулями, а те, что остались, были разделены на две категории: одних предали военному суду, других отправили в ссылку — без следствия, без предоставления права защиты, без приговора! Любой другой стране чужды такие приемы — даже стране кабилов.
Никогда за свое двадцатилетнее существование монархия не осмеливалась на что-либо подобное.
В те дни газеты, спекулировавшие на династиях, опьяненные запахом трупов, готовые в любой момент дерзко надругаться над мертвыми» (ср. «Kolnische Zeitung» от 29 июня), «извергали всякого рода злостную клевету, еще до судебного расследования оскверняли честь народа и требовали передачи побежденных — живых и мертвых — чрезвычайным судам; они выдавали побежденных на расправу национальной гвардии и армии, становясь маклерами палача, прислужниками у позорного столба. Рабы безумной жажды мести, эти газеты выдумывали преступления; они усугубляли наше горе и изощрялись в оскорблениях и во лжи!» (Ср. «Neue Rheinische Zeitung» от 1 июля по поводу французского «Constitutionnel», бельгийской «Independance» и «Kolnische Zeitung»{164}.)
«Газета «Constitutionnel» открыто содержала лавочку, торговавшую чудовищными извращениями и россказнями о гнусных зверствах. Эта газета прекрасно знала, что лгала, но как раз это ей и нужно было для се торговли и политики. Как купец и вместе с тем дипломат, она торговала «преступлениями в розницу», как торгуют другими товарами «на аршин». Этой недурной спекуляции должен был когда-нибудь наступить конец. Противоречия нагромождались одно на другое; в актах военного суда, в списках сосланных не было обнаружено ни одного имени каторжника. Были исчерпаны все средства для надругательства над отчаянием. И газета замолчала, подсчитав свои барыши».
Написано К. Марксом около 20 октября 1848 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Neue Rheinishe Zeitung» № 123, 22 октября 1848 г.
Перевод с немецкого