Том 5

СОГЛАСИТЕЛЬНЫЕ ДЕБАТЫ

Кельн, 8 июля. Одновременно с известием о распаде министерства Ганземана мы получили также стенографический отчет о согласительном заседании 4 июля. На этом заседании было оглашено сообщение о выходе из министерства г-на Родбертуса, что явилось первым симптомом распада министерства; кроме того, оба противоречивых голосования по поводу познанской комиссии, а также уход левых сильно ускорил и развал министерства.

Сообщения господ министров о выходе г-на Родбертуса и в стенографическом отчете не дают ничего нового; поэтому мы не будем останавливаться на этом.

Поднимается г-н Форстман. Он-де вынужден протестовать по поводу тех выражений, которые были допущены г-н ом Гладбахом 30 июня^{54} в отношении «депутации самых почтенных мужей Рейнской области и Вестфалии».

Г-н Берг: Я уже сделал не так давно, ссылаясь на регламент, замечание, что оглашение петиции здесь неуместно и что оно мне прискучило^{55}. (Возгласы: нам прискучило!) Хорошо, нам. Я говорил от своего имени и от имени многих других, и то обстоятельство, что нам сегодня задним числом докучают замечаниями, не снимает этого замечания.

Г-н Тюсхаус, референт центрального отделения, делает сообщение по вопросу о познанской комиссии. Центральное отделение предлагает, чтобы была создана комиссия для рассмотрения всех вопросов, имеющих отношение к Познани, и оставляет открытым вопрос о том, с помощью каких средств комиссия должна будет осуществить эту цель.

Гг. Вольф, Мюллер, Рейхеншпергер II и Зоммер вносят поправки; все они поддерживаются и ставятся на обсуждение.

Г-н Тюсхаус дополняет свой отчет некоторыми замечаниями, в которых он высказывается против комиссии. В данном случае, как и всегда, истина-де находится где-то посередине, и после длинных и противоречивых сообщений Собрание придет лишь к тому заключению, что обе стороны допускали неправильные действия, т. е. останется при том же мнении, что и сейчас. Прежде всего следовало бы потребовать подробного отчета от правительства, а затем уже делать дальнейшие выводы.

Как может центральное отделение назначать докладчика, который выступает против своего же собственного доклада?

Г-н Рейтер излагает причины, побудившие его выдвинуть вопрос о назначении комиссии. Наконец, он заявляет, что ни в коем случае не намеревался возбуждать обвинение против министров; ему, как юристу, слишком хорошо известно, что всякая ответственность министров за случившееся остается иллюзорной до тех пор, пока не существует соответствующего закона.

Выступает г-н Рейхеншпергер II. Он клянется в своих горячих симпатиях к Польше; он надеется, что недалек тот день, когда германская нация уплатит свой старый долг чести потомкам Собеского. (Как будто этот долг чести давно уже не уплачен восемью разделами Польши, шрапнелью, адским камнем и палочными ударами!) «Но мы должны также проявить максимум спокойствия и благоразумия, дабы германские интересы всегда оставались на первом плане». (Германские интересы, разумеется, заключаются в том, чтобы удержать в своих руках как можно большую часть этой области.) Г-н Рейхеншпергер особенно возражает против создания комиссии по расследованию обстоятельств дела: «это вопрос такого характера, что может быть разрешен только историей или судом». Разве г-н Рейхеншпергер позабыл о том, что, как он сам заявил во время дебатов о революции, господа депутаты призваны «делать историю»?^{56} Он заканчивает свое выступление чисто юридическим софизмом о положении депутатов. Мы еще вернемся к вопросу о компетенции.

Но вот поднимается на трибуну г-н Бауэр из Кротошина, сам польский немец, чтобы защитить интересы своих собратьев.

«Я бы очень просил Собрание предать забвению прошлое и заниматься лишь вопросами будущности народа, который вправе рассчитывать на ваше участие».

Как трогательно! Г-н Бауэр из Кротошина настолько поглощен заботой о будущности польского народа, что хотел бы «предать забвению» его прошлое, варварство прусской военщины, евреев и польских немцев! В интересах самих поляков следует отказаться от обсуждения этих вопросов!

«Чего можно ждать от таких печальных разбирательств? Если вы сочтете виновными немцев, то разве вы будете из-за этого меньше заботиться о защите их национальности, об охране их личности и их собственности?»

Действительно, великолепная откровенность! Г-н Бауэр из Кротошина признает, что немцы, возможно, были неправы, — но и в этом случае, все равно, немецкую национальность следует поддерживать в ущерб полякам!

«Я не представляю себе, какую пользу может принести копание в прошлом для удовлетворительного разрешения в настоящее время этих сложных вопросов».

Разумеется, никакой «пользы» для господ польских немцев и их ярых сторонников. Потому-то они так упорно и возражают против этого.

Далее г-н Бауэр пытается запугать Собрание: такая комиссия вызовет-де вновь возбуждение умов, разожжет фанатизм, и в результате всего этого может произойти новое кровавое столкновение. Эти человеколюбивые соображения удерживают г-на Бауэра от голосования за комиссию. Но чтобы не получилось впечатления, что его доверители имеют основание опасаться комиссии, он не может голосовать и против. В интересах поляков он против комиссии, в интересах немцев за таковую, а чтобы проявить при этой дилемме всю свою беспристрастность, он вовсе не голосует.

Другой депутат из Познани, Бусман из Гнезена, считает, что одно уже его присутствие является доказательством того, что в Познани проживают также и немцы. Он хочет доказать на основании статистических данных, что в его районе живет «масса немцев». (Его прерывают.) Кроме того, имущество более чем на две трети находится в руках немцев.

«К тому же я хочу доказать, что мы, пруссаки, не только в 1815 г. завоевали Польшу силой нашего оружия (!?!), но завоевали ее вторично 33-летним миром и нашей интеллигентностью» (доказательством чего служит данное заседание). (Его прерывают. Председатель предлагает Г-ну Бусману говорить по существу.) «Я не возражаю против реорганизации, но самой разумной реорганизацией было бы введение муниципального устава с выборностью чиновников; такой устав и постановления Франкфуртского собрания о защите всех национальностей предоставили бы полякам все гарантии. Но против демаркационной линии я решительно возражаю. (Его прерывают. Вторичное предупреждение.) Если говорить по существу вопроса, то я против комиссии, так как она бесполезна и лишь вызовет волнения; впрочем, я не боюсь ее создания и, если будет нужно, я выскажусь за комиссию… (Его прерывают: Значит, он говорит за нее!) Нет, я говорю против… Господа, чтобы объяснить вам хотя бы причины возникновения восстания, я хочу вкратце…» (Его прерывают. Возражения.)

Цешковский: Не прерывайте его! Дайте высказаться!

Председатель: Я еще раз прошу оратора строго придерживаться существа вопроса.

Бусман: «Я уже высказался против комиссии им не нечего больше добавить!»

Выразив этими словами свое возмущение, немецко-польский г-н помещик в ярости покидает трибуну и под громкий смех присутствующих спешит занять свое место.

Г-н Хейне, депутат Бромбергского округа, пытается спасти честь своих земляков, голосуя за комиссию. В то же время он также не может удержаться от того, чтобы не упрекнуть поляков в лицемерии, обмане и т. п.

Г-н Баумштарк, также польский немец, опять-таки выступает против создания комиссии. Причины все те же.

Поляки воздерживаются от участия в дискуссии. Только Покшивницкий высказывается за создание комиссии. Известно, что именно поляки уже давно настаивали на расследовании, в то время как сейчас выясняется, что все польские немцы, за исключением одного, протестуют против этого.

Г-н Поле — настолько не поляк^{57}, что он всю Познань причисляет к Германии, а границу между Германией и Польшей называет «стеной, разделившей Германию».

Защитники комиссии говорили в общем пространно и недостаточно резко. Так же, как и их противники, они без конца повторялись. Их аргументы большей частью носили полемически тривиальный характер и были гораздо менее занимательны, чем пристрастные клятвенные уверения польских немцев.

На позиции министров и чиновников в этом вопросе, а также на знаменитом вопросе о компетенции мы остановимся завтра.

Написано Ф. Энгельсом 8 июля 1848 г.

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 39, 9 июля 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые