Том 5

ДЕБАТЫ О ПРЕДЛОЖЕНИИ ЯКОБИ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Кёльн, 22 июля. Наконец-то события, законопроекты, планы перемирия и т. д. позволяют нам снова вернуться к нашим излюбленным согласительным дебатам. На трибуне — депутат г-н фон Берг из Юлиха, человек, интересующий нас вдвойне: во-первых, как житель Рейнской провинции и, во-вторых, как человек, только недавно ставший сторонником министерства.

Г-н Берг по разным мотивам против предложения Якоби. Первый его мотив таков:

«Первая часть предложения, требующая от нас, чтобы мы высказались против одного из решений германского парламента, есть не что иное, как протест от имени меньшинства против законного большинства. Далее, это не что иное, как попытка партии, потерпевшей поражение внутри законодательного органа, найти поддержку вовне, — попытка, последствия которой должны привести к гражданской войне».

Г-н Кобден в 1840–1845 гг. был в меньшинстве в палате общин со своим предложением об отмене хлебных законов. Он принадлежал к партии, «потерпевшей поражение внутри законодательного органа». Что же он сделал? Он попытался «найти поддержку вовне». Он не ограничился протестами против решений парламента; он пошел гораздо дальше, он основал Лигу против хлебных законов, создал печать, направленную против хлебных законов, — словом, развил колоссальную агитацию против них. С точки зрения г-на Берга это была попытка, которая «должна была привести к гражданской войне».

Меньшинство блаженной памяти Соединенного ландтага тоже пыталось «найти поддержку вовне». Г-н Кампгаузен, г-н Ганземан, г-н Мильде не проявили в этом вопросе ни малейших колебаний. Факты, которые служат тому доказательством, общеизвестны. Ясно, с точки зрения г-на Берга, что последствия их поведения тоже «должны были привести к гражданской войне». Но они привели не к гражданской войне, а к министерским портфелям.

И таких примеров мы могли бы привести еще сотни.

Итак, меньшинство законодательного органа не должно искать поддержки вовне, если оно не хочет вызвать гражданскую войну. Но что же означает это «вовне»? Это — избиратели, т. е. люди, создающие законодательный орган. Если, однако, нельзя искать «поддержки» путем воздействия на этих избирателей, то где же еще искать поддержки?

Разве речи гг. Ганземана, Рейхеншпергера, фон Берга и других произносятся только для Собрания или также и для публики, которая знакомится с ними по стенографическим отчетам? Не являются ли эти речи также средством, с помощью которого эта «партия внутри законодательного органа пытается «или надеется «найти поддержку вовне»?

Одним словом: принцип г-на Берга привел бы к упразднению всякой политической агитации. Агитация есть не что иное, как использование неприкосновенности народных представителей, свободы печати, права союзов, т. е. свобод, существующих в Пруссии на основе закона. Приведут ли эти свободы к гражданской войне или нет, нас нисколько не касается; достаточно того, что они существуют, и мы еще посмотрим, к чему это «приведет», если их и в дальнейшем будут нарушать.

«Господа, эти попытки меньшинства увеличить свою силу и влияние вне органа законодательной власти возникли не сегодня и не вчера, они начались с первого же дня, когда поднялся немецкий народ. В Предпарламенте меньшинство ушло в знак протеста, и результатом этого была гражданская война».

Во-первых, в предложении Якоби нет ни слова об «уходе меньшинства в знак протеста».

Во-вторых, «попытки меньшинства увеличить свое влияние вне органа законодательной власти», конечно, «возникли не сегодня и не вчера», они начались с того дня, с какого существуют органы законодательной власти и меньшинства.

В-третьих, не уход в знак протеста меньшинства Предпарламента привел к гражданской войне, — к ней привело «моральное убеждение» г-на Миттермайера, что Геккер, Фиклер и т. д. — государственные изменники, а также принятые в связи с этим меры баденского правительства, продиктованные самым жалким страхом[151].

За аргументом о гражданской войне, способным, конечно, нагнать отчаянный страх на немецкого бюргера, следует другой аргумент: отсутствие полномочий.

«Мы выбраны нашими избирателями для выработки прусской конституции; те же самые избиратели послали других своих сограждан во Франкфурт для учреждения центральной власти. Нельзя отрицать, что избиратель, дающий полномочия, имеет право одобрить или не одобрить действия своего уполномоченного; но избиратели не уполномочили нас голосовать вместо них в этом вопросе».

Этот солидный аргумент вызвал большое восхищение среди юристов и юридических дилетантов Собрания. Мы не уполномочены! И, однако, тот же г-н Берг через две минуты заявил, что Франкфуртское собрание «было созвано для установления, в согласии с германскими правительствами, будущей германской конституции»; но ведь прусское правительство не дало бы, видимо, в этом случае своей санкции, не обсудив сначала вопрос с согласительным собранием или с палатой, выбранной согласно новой конституции? И, однако, министерство тотчас же уведомило Собрание о своем признании имперского регента, равно как и о своих оговорках, предложив тем самым Собранию высказать свое суждение!

Именно точка зрения г-на Берга, его собственная речь и сообщение г-на Ауэрсвальда приводят, таким образом, к заключению, что Собрание, безусловно, уполномочено заниматься франкфуртскими решениями!

Мы не уполномочены! Значит, если Франкфуртское собрание снова введет цензуру и в случае столкновения между палатой и короной пошлет в Пруссию для поддержки короны баварские и австрийские войска, — то у г-на Берга не окажется «полномочий»!

В чем же заключаются полномочия г-на Берга? Буквально — только в том, чтобы «выработать конституцию по соглашению с короной». Он, стало быть, не уполномочен делать запросы, вырабатывать по соглашению законы о неприкосновенности депутатов, законы о гражданском ополчении, о выкупе и другие не фигурирующие в конституции законы. Именно это каждодневно и утверждает реакция. Сам он говорит: «Каждый шаг сверх этих полномочий является несправедливостью, нарушением своих полномочий или даже предательством!»

И все же г-н Берг и все Собрание ежеминутно нарушают под давлением необходимости свои полномочия. Они не могут не нарушать их в силу революционного — или теперь, вернее, реакционного — временного порядка. В силу этого временного порядка компетенция Собрания распространяется на все, что способствует упрочению завоеваний мартовской революции, и если эта цель может быть достигнута путем морального воздействия на Франкфуртское собрание, то согласительная палата не только в праве, но и обязана оказать это воздействие.

Дальше следует рейнско-прусский аргумент, важный для нас, жителей Рейнской провинции, особенно потому, что он показывает, как представлены наши интересы в Берлине.

«Мы, жители Рейнской провинции, Вестфалии и других провинций, не связаны с Пруссией решительно ничем, кроме того обстоятельства, что мы отошли к прусской короне. Если мы разрушим эту связь, государство распадется. Мне совершенно непонятно, как, вероятно, и большинству депутатов моей провинции, на что нам нужна берлинская республика. Тогда уж мы скорее могли бы пожелать республику в Кёльне».

Не будем разбирать здесь досужие домыслы о том, чего бы мы «могли пожелать», если бы Пруссия превратилась в «берлинскую республику», равно как и новую теорию об условиях существования прусского государства и т. д. Мы только заявляем протест, как жители Рейнской провинции, против того, будто «мы отошли к прусской короне». Наоборот, «прусская корона» пришла к нам.

Следующим оратором против предложения Якоби выступает г-н Симонс из Эльберфельда. Он повторяет все, сказанное г-ном Бергом.

После него на трибуне появляется оратор левой, а потом г-н Захарие. Он повторяет все, сказанное г-ном Симонсом.

Депутат Дункер повторяет все, сказанное г-н ом Захарие. Но он говорит и кое-что другое или, вернее, он повторяет уже сказанное в такой резко выраженной форме, что на его речи стоит вкратце остановиться.

«Если мы, учредительное собрание 16 миллионов немцев, бросим такой упрек учредительному собранию, представляющему всех немцев, то укрепим ли мы этим в сознании народа авторитет германской центральной власти, авторитет германского парламента? Не подорвем ли мы этим радостное послушание, с каким должны относиться к нему отдельные племена, чтобы оно могло действовать в пользу единства Германии?»

Согласно г-ну Дункеру, авторитет центральной власти п Национального собрания — «радостное послушание» — заключается, стало быть, в том, что народ слепо подчиняется этой власти, по отдельные правительства делают свои оговорки и при случае вовсе отказываются повиноваться ей.

«К чему в наше время, когда сила фактов так огромна, к чему еще какие-то теоретические заявления?»

Значит, признание суверенитета Франкфуртского собрания представителями «16 миллионов немцев» — это только «теоретическое заявление»!?

«Если бы в будущем правительство и народные представители Пруссии сочли какое-нибудь принятое во Франкфурте решение невозможным, неосуществимым, то возможно ли было бы тогда вообще выполнение такого решения?»

Стало быть, одно лишь мнение, взгляд прусского правительства и прусских народных представителей может сделать невозможными решения Национального собрания.

«Если бы весь прусский народ, если бы две пятых Германии не захотели подчиниться франкфуртским решениям, то они были бы невыполнимы, что бы мы сегодня ни говорили».

Вот оно, это старое прусское высокомерие, этот берлинский национал-патриотизм во всей его былой красе, с косицей и костылем старого Фрица^{88}! Мы, правда, меньшинство, нас только две пятых (да и того меньше), но мы уж покажем большинству, что мы — хозяева Германии, что мы — пруссаки!

Мы не советуем господам депутатам правой провоцировать такой конфликт между «двумя пятыми» и «тремя пятыми». Численное соотношение оказалось бы все же совсем другим, и не одна провинция вспомнила бы, что она с незапамятных времен была немецкой, но только тридцать лет тому назад сделалась прусской.

Но г-н Дункер находит выход. Франкфуртские депутаты должны, так же, как и мы, «принимать только такие решения, в которых выражается разумная общая воля, подлинное общественное мнение, и которые будут санкционированы нравственным сознанием нации», т. е. решения, которые по душе депутату Дункеру.

«Если мы, равно как и депутаты Франкфуртского собрания, будем принимать такие решения, то мы будем суверенны и они будут суверенны, в противном же случае этого не будет, хотя бы мы это декретировали десять раз».

После такого глубокомысленного, соответствующего его нравственному сознанию определения суверенитета, г-н Дункер испускает вздох: «Но это уж дело будущего», и на этом заканчивает свою речь.

Место и время не позволяют нам остановиться на речах левых, произнесенных в тот же день. Но, вероятно, уже по приведенным нами речам правых читатель убедился, что г-н Парризиус был не так уж неправ, внося предложение об отсрочке заседания по той причине, что «при такой жаре, какая наступила в зале, невозможно сохранять полную ясность мысли»!

Написано Ф. Энгельсом 22 июля 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 53, 23 июля 1848 г.

Перевод с немецкого