Томление духа

XXIV

Со странным чувством шел Нил Субботин по чугунному мосту, который несколько месяцев назад казался ему воздушным, фантастическим. Теперь мост был угрюм, плотен и висел над неподвижной мертвой массой снега и льда.

С того времени, как он поселился у Бекира, Нил впервые возвращался в город. Он обещал Жене к вечеру вернуться. Расставаясь они дружески поцеловались, и Женя немного цинично погрозила ему пальцем.

Нил думал навестить брата Сергея, от которого теперь получал редкие, малопонятные письма. Но главной целью было зайти к Щетинину и попросить в долг триста рублей.

Шум и суета огромного города, усилившиеся в это предвесеннее время, будили мысли, которые не давали о себе знать в течении его монотонной жизни на окраине. Субботин вспомнил Колымову: он увидел ее до того ясно и близко, что заныло в одной точке против сердца так, как в вечер, когда выпал снег и он встретил Женю.

— Не надо было возвращаться в город, — подумал Нил и шел дальше.

Словно много лет прошло с тех пор, как он покинул эти места, знакомые лишь наполовину. Он казался себе постаревшим, пропустившим что-то важное. Люди, дома, витрины магазинов, лошадиные морды были ему милы. Иными глазами смотрел он на них. Молодость и странное раскаяние, в котором он боялся сознаться, бились в нем.

Приближаясь к каждому углу, он тревожно оглядывался, как будто искал кого-то. Небо было высоко, светлый воздух ясен, и многоэтажные красивые дома говорили о чистой осмысленной жизни. Где-то среди низких деревянных домиков, покосившихся от непогод и времени, живет шепелявая, ограниченная девушка с маленьким мозгом и холодной душой. Он связан с нею навеки — надолго, пока не произойдет что-нибудь резкое, неожиданное, и не изменит его жизнь…

— Я должен жениться на ней — поспешил он подумать, как бы прячась от других мыслей, — жениться и иметь от нее ребенка. Ее жизнь будет наполнена ребенком…

Нил не понимал, что думая так, он отталкивал ее к будущему ребенку для того, чтобы быть одному со своими переживаниями. Он чуждался ее.

Нил, не постучавшись, вошел в комнату Сергея и поразился — необычной картиной.

Сергей, опустившись на колени, полулежал на полу возле своей кровати, и рыдал, спрятав голову в подушку.

Страх охватил Нила. В непонятной позе Сергея было столько отчаяния, смирения и благородного горя, что душа Нила окрылилась, будто освещенная изнутри. Он понял, что впереди готовятся события, темные причины которых кроются в настоящем. Он содрогнулся, как человек, вызвавший сонм духов и внезапно потерявший над ними власть.

— Сергей, — позвал он. — Сережа.

Так странно поднялся Сергей! Он не оглянулся на брата и, только подойдя к окну, тихо и печально произнес:

— Вернулся Нил. Как ты?

Нил стоял в пальто и в фуражке и глядел на брата. Печальная усталость была в словах, голосе и в побледневшем лице Сергея, как будто он отошел на большое расстояние и говорил издали.

— Ты здоров? — спросил Нил.

Сергей рассеянно кивнул головой и взглянул на брата необыкновенно печальными глазами.

— Я люблю тебя, Нил. Я был с тобою все время и много думал о тебе. Вот ты и вернулся.

— Нет, — ответил Нил. — Я уйду опять.

Сергей продолжал глядеть с глубокой скорбью и говорил как будто издали:

— Ты не вернешься. Может быть, так и надо.

— Почему я не вернусь? Ты знаешь что-нибудь?

— Не знаю. Так мне кажется. Я ждал тебя.

— Ты ждал?

Опять Нил ощутил в комнате призрак Колымовой. Теперь у нее был такой же печальный взгляд, как у Сергея. Он задумался о девушке, и сердце и глаза затосковали по ней.

— Да, — вдруг произнес Сергей.

Нил поднял голову и встретился с глазами брата, которые скорбно, упрямо, беззлобно глядели на него. Опять мелькнула очень странная, неправдоподобная мысль, которую он однажды в туманный день уже отогнал от себя, но которая теперь сделалась более настойчивой.

— Да! — повторил Сергей, точно подтверждая неправдоподобную мысль.

Но Нил боялся понять и поэтому не понимал. Он прятался за все то, что прожил, не хотел новых страданий и событий, которые, казалось, висели в воздухе, готовые обрушиться.

— Да! да! — в третий раз совсем откровенно, как бы толкая и наводя, произнес Сергей. Нил прошептал:

— Я не понимаю… Было письмо от отца?

Глаза Сергея угасли. Он вяло протянул письмо.

Нил стал читать, довольный, что может спрятаться от умных глаз Сергея.

— Теперь я меньше люблю отца, — сказал Нил.

Сергей кивнул головой как бы одобряя.

— Все же напиши ему, Нил, как можно ласковее. — Сергей задумался. — С близким трудно сойтись. Мешает близость. Но ведь она только кажущаяся. Будь всегда ласков к людям, — продолжал, со странной нежностью Сергей. — В тебе есть суровая строгость к себе и к другим. Я много думал о тебе и о тех, кто тебя окружает.

— Ты работал? — перебил Нил.

— Не могу. Устал. Нет, не устал. Не могу.

Братья помолчали. Сергею показалось, что Нил избегает с ним говорить.

— Что было с тобой? — вдруг спросил Нил. — Ты нездоров.

— Мне было плохо. — Он задумался. — Теперь прошло. — Он опять помолчал. — Теперь все пойдет хорошо. Ты вернулся.

— Я пройдусь — сказал Нил, поднимаясь.

— Посиди. Мы давно не видались.

— Ты хочешь мне рассказать что-то?

Сергей, прислонившись к окну, неожиданно сказал:

— В несовершенстве человеческого духа — залог длинного пути. Правда любит жить там, где смесь великодушия и низости, счастья и падения, наивной мудрости и жалкой глупости. Иногда кажется, что многое не совершилось бы и что многое можно остановить, если вовремя произнести нужное слово. Но это неправда. Не надо слов. Пусть будет тихо, великодушно-тихо. Не знаю, как это происходит, но я несколько раз замечал необычайную силу скрытого и невысказанного: все становится ясным через некоторое время, и тогда совершившееся, словно одевается в новые торжественные одежды. Прошлое как будто начинает жить вторично. Я чувствую, что моя судьба связана с жизнью людей, которых я, может быть, никогда не видел. Вероятно, помимо внешней жизни существует и другая. Это самое чудесное.

Нил слушал с волнением; ему казалось, что все это имеет особый смысл.

— Хорошо, — сказал он примирительно улыбаясь. — Пусть будет великодушно-тихо.

Он встал.

— Если можешь, останься ночевать, — попросил Сергей.

Нилу сделалось стыдно: точно он спешит убежать от брата, который, видимо, страдает от одиночества.

— Приду ночевать, — ответил он.

Сергей проводил брата до дверей потом неожиданно проговорил:

— Есть только одно средство освободиться от страданий.

— Какое?

— Пойти к ним навстречу.

— Крест? — спросил Нил, понизив голос.

— Добровольный крест. Все равно, в какой обстановке. Люди различаются не умом, способностями или характером, а только своим отношением к кресту.

— Как странно, что и ты об этом говоришь, — задумчиво произнес Нил и вспомнил слова Колымовой.

Сергей не удивился и продолжал:

— Один идет к своему кресту нехотя и с мукой, другой бессознательно, как овечка, третий еще не видит своего креста, и жизнь кажется ему бессмысленным нагромождением случайностей. Наиболее мучительна судьба тех, кто знает куда идет его дорога, но все же бежит в страхе и прячется… Если крест, то нет смерти.

— Это похоже на самоубийство, — сказал Нил.

— Нет, совсем не самоубийство, — живо возразил брат. — Совсем не самоубийство, а осмысленная жизнь, как можно дольше.

Сергей протянул ему руку, чего никогда не делал.

— Убивают себя именно из страха перед крестом. Я буду тебя ждать, так?

— Да, — кивнул Нил.

Был уже вечер. Город горел тысячами огней. Субботин шел и ненасытимо вбирал в себя все, что видел. Он теперь понял то, о чем в одно туманное утро, при лампе, говорил Сергей:

— Я вдыхаю счастье.

Он подумал: «Странно, что я понимаю слова Сергея не сразу, а некоторое время спустя. Он идет впереди меня и предостерегает». Он был благодарен Сергею за его слова о добровольном кресте: они напоминали ему последний разговор с Колымовой и имели отношение к тому, что он пережил за зиму. Его бедная и порою жалкая жизнь теперь представилась освещенной ярким смыслом, который до сих пор ускользал от него. Отдельные события, скрепляя друг друга, приобретали разумную цель, так как были воплощением человеческой воли.

«Следовательно, жизнь, до известной степени, все же находится в руках личности», — думал Субботин и чувствовал себя гордым.

Ему не хотелось отрываться от своих настроений, но невольно вспоминал Сергея на полу возле кровати, зарывшегося с головой в подушку. «Что-то произошло с ним и он просит не расспрашивать. Пусть будет великодушно тихо».

На тротуаре одной из главных улиц он увидел нарядную даму, которая была так пьяна, что шаталась в стороны. Субботин удивился, потому что дама, видимо, принадлежала к лучшему кругу общества, и вместе с другими стал следить за нею. Дама несколько походила лицом на Веселовскую, которую он однажды встретил у великого человека. Нил подошел ближе, и сходство увеличилось. Все еще не уверенный он сказал даме:

— Что с вами?

— Проводите меня, пожалуйста. Посадите на извозчика, — попросила дама, схватясь за сердце.

Тут он понял, что она вовсе не пьяна, а шатается, едва держась на ногах, от какого-то внутреннего потрясения.

— Со мной произошло несчастие, — сказала Юлия Леонидовна Веселовская. — Моя девочка ночью перерезала себе вены на ногах. Я сейчас из больницы.

Нил крепко держал ее под руку, чтобы она не упала.

— Жива?

— Да. Вероятно, выздоровеет. Доктор говорит, что выздоровеет… Юленька…

Она вряд ли узнала Нила, но говорила так, будто перед нею был очень близкий друг.

— Я провожу вас домой, — тихо сказал Субботин.

Они поехали. Нил думал свое. Разом потухли все мысли о разумно направленной воле. Перед глазами была суровая, страшная жизнь, в которой ничего нельзя было понять.

— Он тоже ушел от меня.

— Кто? — шепотом спросил Нил и сообразил, что она говорит о Яшевском.

— Ушел. Совсем. Прислал письмо. Вы знаете Колымову, Елену Дмитриевну? Они вместе уезжают… далеко… вместе…

Нил довез ее до дому и сдал с рук на руки чахоточной горничной Даше, которая с испугом смотрела на барыню.

— Началось, — сказал себе Нил и согнулся. — Не хочу ничего.

Он машинально зашел на телеграф и предупредил Женю, что приедет только завтра.

— Женюсь на ней, — подумал он.

Потом направился к Щетинину. Деньги, которые он думал попросить, казались ему якорем, за который он зацепит всю свою будущую жизнь; поэтому волновался, когда подходил к воротам старинного, несколько мрачного дома.

Небо очистилось от зимних туч. Высыпали мирные звезды. В сердце сочилась болью свежераскрывшаяся рана.