Тремор

Глава 19

Сколько лет он не был в этом доме. Хотя так его никто не называл. Соседи в шутку именовали его усадьбой, коллеги отца дворцом, а сам он относился к нему как к ребенку. Ни одна из многочисленных комнат не обделялась ежедневной уборкой двух домработниц. Будь в них паркет или мраморный пол, он был начищен до божественного блеска. Отодвигались лакированные комоды, шкафы из красного дерева, кровати, многочисленные столики на золотистых резных ножках и, конечно, все картины, помпезные статуи, все предметы на полках подвергались тщательной обработке от пыли и следов жизни в доме.

Полоса заката уже мерцала над Крестовским островом. Ее отблеск отражался в выпавшем снеге и замершей гладью декоративного пруда. Как ни странно, теперь его каменистый склон вызывал у Кирилла лишь самые теплые чувства. Словно и не прятался он в его зарослях от отца, не проводил морозные ночи, лежа в сугробах.

Воспоминания накрапывали на сознание подобно дождю. Рука невольно потянулась в карман куртки, и, закурив, Кирилл проехал к гаражу. «А ведь прямо сейчас другой я, тот, что из будущего, так же смотрит на меня из своей памяти. Забавно это. Интересно, что он думает обо мне?»

Мерседес встал в один ряд с машинами отца. Их было пять. Пять машин на разные случаи класса люкс, а любил он шестую. Ту, что показывалась на свет, лишь когда он выбирался с семьей загород. Нива с военным окрасом. Отец становился другим человеком, когда садился в нее. Кирилл видел, как вечно сжатые губы с легкостью расходятся в стороны. Как стальная выправка исчезала из его движений, когда он опускал ручник, вращал в руках руль или просто смотрел в окно на леса Ленинградской области. Он становился очень добрым. Следующие пару дней Кирилл неизменно получал новые игрушки или деньги на карманные расходы.

— Почему ты так редко ездишь на ней? Ведь остальные машины тебе не нравятся, — спросил он как-то давно у отца в детстве.

Тогда тот сказал то, что прочно впилось в его память. Слова, что Кирилл каждый раз повторял сам себе на распутье.

— В жизни есть большие цели и мелкие соблазны. Пересекаются они редко. И тогда встает вопрос выбора. Чего ты хочешь больше: успеха в своем деле, признания или всяких глупостей, которые могут помешать этому?

— Конечно, успеха.

Пожалуй, это единственное, в чем он за всю жизнь согласился с ним. Хоть и не понял, как машина может помешать чему-либо.

На просторном участке работали двое мужчин. Один из них накрывал белой тканью кусты и деревья, пока другой убирал снег. Кирилл поздоровался с ними, и они что-то вяло пробормотали ему в ответ.

Быстро перескочив ступеньки, он постучал в дверь. Мама показалась на пороге.

— Ну, как ты, милый? — улыбнулась она.

Голубые глаза обратились к нему теплым светом. Прошло два месяца, как он в последний раз видел ее. Волосы отросли до плеч, а загар почти сошел с кожи. Белый вязаный свитер на ней напоминал рясу ангела.

— Все отлично, — сказал Кирилл, обняв ее.

Цветочные духи обдали его теплой волной. Их аромат, наверное, первое, что, родившись, он ощутил с первым вздохом. Это потом к ним примешался запах больницы, спирта, чужих людей рядом. Конечно, этого он не знал и не помнил, но эти духи каждый раз относили его в какое-то светлое беззаботное время.

— Ты как раз к ужину, — зашла она вслед за ним в прихожую.

Тихо. Не играла музыка, бытовая техника не издавала звуков. Лишь запах еды напоминал, что это дом, а не картинка с каталога. А эта обитель мрамора и хрусталя производила именно такое впечатление.

Скинув берцы, Кирилл с нетерпением прошел в гостиную. Она ничуть не изменилась с его последнего визита. Все те же атласные шторы перевязаны у колонн лентами. В серванте все та же серебряная посуда. Картины в тяжелых рамах по-прежнему висели над кожаным диваном.

— Папа скоро спустится, — подбежала к столу мама с тарелками.

— Весь день работает, даже обедал у себя в кабинете.

Кирилл отодвинул стул с барочной отделкой. Мама стала раскладывать перед ним приборы. Скоро на скатерти цвета слоновой кости стояли тарелки с трюфельным супом, дорадо с булгуром и панакота в вишневом соусе. Кирилл до боли впился ногтями в пальцы.

— В чем дело? — увидела она его выпирающие желваки.

Кирилл усмехнулся сам себе и поднял взгляд на нее.

— Я должен вам кое-что сказать, мам.

Она повернулась, всполошив свои светлые локоны.

— И что же, милый?

— Не сейчас… Давай дождемся папу.

Мама кивнула и села рядом с ним.

Скоро на лестнице послышалась шаги. Неспешная твердая поступь. Изящный подсвечник на пролете второго этажа выделил в полумраке фигуру в рубашке и брюках.

Отец медленно спустился, бесстрастно смотря на Кирилла. Приблизившись к нему, он с изнуренным вздохом осмотрел его внешний вид и молча пожал сыну руку.

В тишине все принялись есть суп. Родители смотрели себе в тарелку, а Кирилл на них. Он думал, с чего начать, чтобы повести разговор в нужное русло. Напряжение усиливалось.

Ничего не прерывало ряд монотонных действий. Лишь изредка отец вытирал линию губ атласной салфеткой. Переворачивал ее другой стороной, аккуратно складывал и клал обратно на стол. Иногда, морща лоб, он поправлял на запястье ролексы. Тогда свет помпезной люстры еще активнее мерцал на их корпусе.

Кирилл неподвижно смотрел на циферблат-скелетон, словно впав в транс. Размеренный звон приборов, волнение и посторонние мысли ушли на второй план. Он глубоко вздохнул, и слова сами сорвались с его губ.

— На днях мы выступали в Москве с группой. Там проходил рок-фестиваль, и, оказалось, американский продюсер приехал взглянуть на Дена. Его давно заприметили и хотели убедиться, что он точно подходит им. Но его не взяли. Контракт решили подписать со мной. Я хотел сказать вам, что улетаю в штаты.

Кирилл сделал паузу, давая родителям освоить информацию. Но они все молчали, и он продолжил.

— Моей карьерой займется Джон Берг. Он был продюсером Linkin Park, Gorilaz, Imagine Dragons. Поэтому я точно добьюсь успеха. Можете не сомневаться в этом.

В холодных глазах сверкнул интерес. Это был миг, но Кирилл уловил его. С трепетом в груди он не отрывал от них взгляда.

Наконец, отец разжал губы.

— Это ничего не значит. Таких, как ты, у него на примете человек десять. Это не успех, а новая гонка за выживание.

Он резко замолчал, сложив перед собой в замок руки. — И когда ты улетаешь?

— Как будут готовы документы, так сразу.

Плотно сомкнув челюсть, отец долго молчал, изредка постукивая по столу пальцами.

В этой тишине Кирилл не слышал своего дыхания. Он переглянулся с мамой и убедился, что ему не кажется. В орлиных чертах лица и вправду мелькнуло что-то новое. То, что они никогда не видели в них раньше.

При взгляде отца Кирилл вздрогнул.

— Тебя ждет непростая жизнь. И раз уж чего-то ты все-таки добился, я помогу тебе. Вопрос с жильем я решу. Пиши, если что-то понадобиться.

С прямой спиной он поднялся и медленно подошел к матери.

— Лиза, попейте чай вдвоем. У меня много работы.

Показалось ли Кириллу, что он коснулся его плеча? Послышалось ли похлопывание? Когда он обернулся, отец уже прошел мимо. Лишь теплый след от ладони мог убедить его в этом.

Допив чай и ответив на мамины вопросы, он подошел к лестнице.

— Я побуду у себя в комнате.

Она кивнула ему.

Пока Кирилл поднимался на третий этаж, две мысли судорожно боролись в нем. Первая — очевидная. Как именно отец хочет помочь ему? А главное, зачем? Неужели, ему и вправду нужно было подтверждение того, что у него есть талант, что он способен достичь успеха? Но ведь за столько лет тот ни разу даже не намекнул на это.

На подходе в комнату по коже пробежал холодок. Вторая мысль взяла вверх над первой. Ее стены видели столько молитв, столько надежд и приступов безысходности ночью. Что же теперь он ощутит в них?

Когда Кирилл вошел в дверь, ветер из приоткрытого окна тут же закрыл ее. Челка подпрыгнула, а потом вновь упала ему на лоб. Он улыбнулся. Здесь все как прежде — все предметы его протеста.

Дорогая мебель в изысканно-сдержанных тонах обклеена стикерами, гитары всех возможных моделей висели на гвоздях, вбитых в декоративную штукатурку. Если с постерами, внахлест застилавшими ее, отец все-таки смирился, то с ними нет. «Ты не ценишь ничего, что для тебя делается», «Это ради твоего же блага», — бесстрастно повторял он, сдерживаясь из последних сил, чтобы не привести в первозданный вид комнату. Сколько сражений Кирилл проводил за нее.

Сейчас воспоминания о них вызывали у него улыбку. Такова была его память — она начисто стирала из себя все плохое, оставляя лишь крупинки хорошего. Их она возводила в абсолют, и спустя годы ему казалось, что вся его жизнь была вполне сносной. А где-то просто замечательной.

Он упал на кровать. Шкаф рядом с ее изголовьем был увешан фотографиями. Это сейчас его смешила Танина привычка украшать отголосками прошлого комнату. Тот прежний, наивный мальчик дошел до крайности в этом. Наверное, каждое выступление «Бенца», каждый их фестиваль и тур, рокерская тусовка были зафиксированы и глядели сейчас со стены шкафа. Кирилл с улыбкой приподнял одну из фотографий. «Я умру, если не стану известным. Обещаю». Уголки его губ резко упали вниз. Он вспомнил, как делал эту надпись. Кровью.

Шел 2010 год. Ему было 16 лет и все, что происходило с ним тогда — это музыка. Репетиции, выступления, судорожные мечты по ночам и вечная борьба за свое мнение. Если сначала правилом отца было успешно совмещать рок со школой, то чуть позже к нему добавилось новое. Тот требовал, чтобы Кирилл оставил в покое свое тело и комнату. Оба этих условий с первых же секунд были посланы им куда подальше.

Сейчас, вспоминая тот день, он и сам не понимал, откуда в нем было столько уверенности. Столько огня, какого-то неистового стального стержня. И почему после того случая он лишь укрепился в нем.

Кисти рук — вот что стало причиной, по которой отец на два дня запер его в комнате. Набив на них татуировки, Кирилл навсегда закрыл для себя дорогу в достойное будущее. Слова, избиения, поломка гитар не помогали «выбить из сына всю дурь». Поэтому, предварительно отняв средства связи, Вадим Георгиевич устроил ему домашний арест на воде и хлебе. Его жена ни слова не могла возразить на это.

Часами напролет дом сотрясали отчаянные вопли. В них было столько ярости, боли, столько пронизывающей до дрожи обиды, что любой, кто услышал бы их, тут же впал в ступор. Мама изо всех сил пыталась не выдать при отце своих эмоций. Они, как ни в чем не бывало, сидели за столом напротив друг друга. Завтракали, обедали, ужинали, делились новостями и снова завтракали, будто и не раздавались на фоне дикие, словно от раненного животного, крики. Лишь иногда ее нижняя губа вздрагивала, тут же скрываясь за журналом или книгой. Обычно это происходило, когда Кирилл звал их. Тогда отец тут же смирял ее ледяным взглядом. «Даже не думай», — читалось в нем. Она боялась даже спросить, когда ее сын сможет выйти из комнаты.

Он закрыл лицо руками. Что за демон сидит в нем? Неужели так необходимо было тогда рисковать собой? Ну, зачем, зачем? Время опять замерло, а потом развернулось вспять и перенесло его в тот день. 24 декабря 2011 года. Ровно неделя после его дня рождения, ровно неделя до Нового года. В каком-то тумане Кирилл доставал из стола перочинный нож.

В то утро крики раздавались, как прежде, а потом прервались. Они стали дребезжащими воплями.

— Я больше не могу, — выхватила ключ из ящика мама. Отец погнался за ней, и, слава всем богам, она успела открыть комнату.

Родители замерли, не в силах шевельнуть ни единым мускулом. А потом раздался женский крик. Мать упала рядом с разрастающейся лужей крови.

— Сделай что-нибудь! — проорала она, и только тогда отец побежал вызывать скорую.

— Все будет хорошо, дорогой.

Он был без сознания и ничего не мог ответить ей.

«А ведь я так и не спросил про эту бумажку. Про эту надпись», — с усмешкой взглянул Кирилл на стенку шкафа. Он не помнил, как выводил буквы на клочке листа из школьной тетради. Не помнил, как окунал ручку в кровь, что вытекала из его запястья.

— Ты сумасшедший, — сказал ему Ден, узнав об этой истории.

— Умрешь, если не станешь известным? Ты серьезно?

Тогда они сидели на крыше дома так же, как через много лет спустя с Лео. Перед ним простирался заснеженный Петербург. Гирлянды на деревьях и мостах напоминали всем о приближающемся празднике. Семейном застолье, подарках и встречах с родственниками.

Кирилл медленно повернулся к нему. Этот взгляд Ден запомнил на всю жизнь и вспоминал каждый раз, когда смотрел на него.

— Да. Увидишь, я не смогу по-другому.

По-другому он и вправду не смог. Как бы другие люди не убеждали его, что можно счастливо жить и без успешной карьеры, без своей мечты, как бы его собственный разум не пытался занять их сторону, душа всегда знала правду и жгла за каждую попытку обмануть ее.

«Было и было», — резко оборвал Кирилл свои мысли.

«Да, большая часть из того, что я делал, была полнейшим бредом. Но все уже в прошлом. Наконец-то».

Поднявшись с кровати, он пошел в сад. Кроме поездки в штаты, его уже ничего не волновало.

Мама долго обнимала его в прихожей. Она не знала, когда теперь они увидятся с ним. Кирилл уже собрался уходить, как голос, неожиданно теплый, окликнул его.

— Пойдем, провожу тебя до машины, — сказал отец, быстро надев пальто и первые попавшиеся под руку ботинки.

Вместе они вышли на ледяной воздух. Где-то вдалеке слышался шум машин, в лесу лаяли собаки.

Какое-то время Кирилл с отцом смотрели на горизонт. Туда, где серебристые огоньки пролегли вдоль набережной, подсвечивая воду.

— Я рад за тебя. Приятно видеть, как вознаграждается упорный труд.

Он ничего не ответил ему.

Опустив глаза, отец вновь обратился к Кириллу.

— Напиши, когда будешь знать точную дату вылета. Я дам тебе ключи от дома.

— Какого дома?

Он усмехнулся. Так же, как обычно это делает Кирилл. Ему стало не по себе от этого сходства.

— У нас есть дом в Лос-Анджелесе. Брови в недоумении поползли вверх.

— Ты разве не знал, что у меня много недвижимости? — спросил он все с той же непривычной теплотой в голосе.

— Знал, но думал, что только в Европе.

Он рассмеялся.

Как в полусне Кирилл проводил те минуты. Слишком непривычным было происходящее с ним. Когда еще отец интересовался его планами в роке, курил сигареты за разговором и даже пытался шутить с ним?

— Ладно, уже поздно. Счастливо, — наконец сказал он. Похлопав его по плечу, отец двинулся к двери.

«Может, это сон?» — спросил себя Кирилл, боясь шелохнуться. Лишь сев за руль, он осознал свою новую реальность.

Танина тень вздымалась над свечой, завладев комнатой. Услышав поворот ключа, она отложила кисть в сторону. Готовилась услышать от Кирилла вести. Но он прошел в спальню и, выйдя на балкон, закурил, без единой мысли смотря на город.

Утром Тани не было рядом. Ветер из приоткрытой форточки успел остудить простыню на ее месте.

Кирилл медленно поднялся, чтобы закрыть ее. Он задержался у окна.

"А ведь осталось недолго и больше никакого пасмурного неба, никаких холодов…"

Пальцы задели ручку чемодана за шторами. Электрический импульс тут же привел тело в тонус. Ведь скоро они с Таней соберут вещи и улетят. Будут наслаждаться теплым калифорнийским ветром, пить коктейли и встречать закаты на пляже. Он уже в нетерпении предвкушал это.

Вчера Кирилл сказал Тане, что хочет прийти в себя, а уже потом все рассказать ей. Она не стала возражать. Просто легла спать и, поднявшись раньше обычного, ушла гулять по набережной. Когда он проснулся, Таня написала, что хочет увидеться в кофейне у дома. Той самой, где они познакомились с ним.

Кирилл тут же двинулся к ней, надев первое, что вытянулось из шкафа.

Пока он собирался, в голове крутился предстоящий эпизод. Волнение еще больше захватывало его, когда он представлял реакцию Тани. Представлял жизнь, которая предстоит им.

Быстро пробежав по лестнице, Кирилл с разбегу распахнул дверь. Холодный ветер взметнул его толстовку, но ему все равно было жарко.

На подходе в кофейню стало казаться, что он вот-вот взорвется от избытка эмоций. На автомате, в каком-то полусне Кирилл дошел до окна, до того места, где они впервые встретились с Таней. Заметив его, она тут же отложила книгу.

— Давно тут сидишь, радость?

Он чмокнул Таню в слегка потрескавшиеся губы.

— Где-то час. Ты пришел, как только я подумала, как сильно люблю тебя.

— Я подумал о том же, когда проснулся. Хотел обнять, а тебя рядом не было.

Таня виновато опустила голову.

— Почему ты ушла, не предупредив меня?

Одним глотком допив раф, она подозвала официанта. Заказала еще один себе и Кириллу. Лишь после этого она ответила.

— Мне нужно было побыть одной.

— Но в последнее время мы и так часто порознь. Хотя это уже неважно. Вчера я был у родителей.

Он стал пересказывать вчерашний вечер, почти захлебываясь словами. Все это время Таня ни разу не перебила его. Она смотрела куда-то вниз, иногда покусывая губы. Но Кирилл не замечал этого. Взяв ее за руки, он говорил ей все то, что было в его голове утром. Рассказывал об удивительной жизни, которая им предстоит, о том, как они вместе преодолеют все трудности. О том, что у них будет свой дом в Лос-Анджелесе, а с ним бассейн с подсветкой, свой сад и теплые вечера на берегу океана. Целый год! Что Таня будет встречать его после работы над альбомом, что она будет гордиться им. На этих словах он, наконец, взглянул на нее. На ее растерянные глаза, что не находили себе места в пространстве.

— Что с тобой?

Шелест ее ресниц был красноречивее ответа.

— Я победила в конкурсе. Я выиграла поездку в лагерь и через неделю улетаю в Испанию.

— Что? Это же… невозможно.

Кирилл медленно отстранился, разжав ее пальцы. Его словно облили ледяной водой. Они замерли, каждый в своих мыслях. За окном пошел снег, и оба провожали его взглядом.

— И насколько ты уезжаешь? — наконец спросил он.

— На месяц.

Кирилл с усмешкой откинулся на спинку стула.

— Поверить не могу. И ты поедешь?

Таня с испугом подняла на него взгляд. Он испытывающе смотрел на нее.

— Хуан Поджео — кумир моего детства. Я не могу не поехать.

Его губы скривились от злобы.

— И что же, предлагаешь нам месяцок пожить на разных континентах? В тот момент, когда ты так нужна мне рядом?

— Я не хочу этого. Но такой шанс выпадает раз в жизни. Всего месяц…

— Месяц! Еще вчера ты боялась, что мы мало виделись эти два дня, а теперь готова расстаться со мной на целый месяц. Неужели, какой-то лагерь тебе важнее меня?

— Что ты несешь? Ты ведь знаешь, как я боюсь потерять тебя!

Он что-то высматривал в ее глазах, а потом резко встал. Кинул на стол наличные и молча вышел из кофейни.

Это была их первая ссора.

"Добрый день, виза готова. Условия такие: мы спонсируем ваши концерты, репетиции, проводим пиар-компанию. Первые два месяца оплачиваем все ваши расходы. Если за это время мы поймем, что вы точно подходите нам — подпишем контракт.

Все время нашего сотрудничества вы согласовываете с нами имидж, контент для соц. сетей, музыку. Подробнее вам расскажет сам мистер Берг, когда вы прилетите в штаты".

Такое сообщение пришло Кириллу сразу, как он вышел из кофейни.

"Когда вылет?"

"Через три дня".Он замер прямо в центре улицы. Весь мир померк перед ним.

В институте Таня стала знаменитостью. Даже тот, кто был далек от живописи, понимал, что она совершила невозможное. Вытянула золотой билет, когда к нему тянулась вся Россия. В восемнадцать лет в ней уже признали гениального художника. В ней!

Это мелькало в голове у всех, кто проходил мимо нее. Их выдавал заинтересованный взгляд, перешептывания и часто желание узнать ее ближе. К Тане подходили студенты, преподаватели и спрашивали о ней. Просили показать ее работу на конкурс.

Видя, что подруга не в духе, Даша часто отвечала за нее. Таня никак не препятствовала этому. Она неподвижно стояла, смотря в пустоту. Может, поэтому Дашины работы вскоре тоже привлекли внимание. Их стали вешать у кафедры дизайна, выставлять на конкурсы. Другие студенты чаще звали ее в свои проекты, и по вечно горящим глазам было видно, как она счастлива от этого.

— Да помиритесь вы с Кириллом, не волнуйся. Ему просто вскружил голову успех, но пройдет время, и он поймет, что без тебя ничего не может. Лучше подумай о том, что тебя ждет. Ты увидишь такого известного художника, будешь общаться с талантливыми ребятами, работать с ними бок о бок. Целый месяц!

Таня вздрогнула от ее слов. Предстоящий отъезд теперь вызывал самые противоречивые чувства. Идя по коридорам института, с пары на пару, в столовую, мастерскую, в лофт, где раньше она с таким удовольствием общалась с режиссерами, сценаристами, другими художниками, Таня не видела перед собой ничего кроме стен, лестниц, изворотов пространства и его глаз в тот день.

Он уехал. Вернувшись в квартиру, она не обнаружила большей части его вещей. Лишь ее одежда, духи, полароиды на стенах были не тронутыми. Ступор сковал тело. Ветер за окном пронзительно звенел, словно напоминая, что в квартире она одна, и никто не прижмет ее к себе ночью. Осознание возможной утраты тут же вернуло ее к реальности.

Таня метнулась к телефону. Гудки, гудки, долгие, дающие надежду и тут же вновь забирающие ее. Они слились с порывами ветра, стуком сердца и скулящими вздохами. Вслушиваясь в них, Таня рассекала коридор какими-то истерично-отчаянными шагами. От гостиной к спальне, от нее к кухне. Бывало, казалось, гудки вот-вот оборвутся, и в эту паузу она резко замирала и вдыхала побольше воздуха, готовясь быстро и ясно сказать «прости», «прости» десятки раз, только бы Кирилл не скинул трубку. Но черт, они все не прерывались. Словно специально выжидали время, чтобы отнять у Тани еще больше сил, еще сильнее ускорить ритм сердца, а потом вновь заставить ходить туда-сюда, хвататься за волосы и из последних сил сдерживать в себе слезы.

Это затянулось на два дня. После учебы она неизменно звонила ему. Звонила долго, пока не настанет ночь, пока окна в других домах не сольются с небом. Ей было одиноко, но она хотела быть одной. Потому что чем больше времени у нее будет на звонки Кириллу, тем больше вероятности, что он ответит ей.

Даша не могла понять ее. Серьезных отношений у нее никогда не было, а новые знакомства она заводила чуть ли не каждую неделю. Как можно страдать из-за человека, по кусочкам теряя себя с каждым днем, совсем не давалось ее пониманию. Все, что он могла, это неустанно повторять подруге, что парней много, а возможность одна. И всю энергию, внимание, всю себя сейчас нужно вложить в свой рост и развитие. Таня удивлялась, как не разглядела карьеристку в этой веселой девушке раньше.

Рома был на стороне Даши.

— А чего ты ждала от такого парня? — как можно мягче спрашивал он, боясь обидеть ее

Она лишь пожимала плечами на это. Таня верила трепетному блеску глаз с того дня, как Кирилл пообещал всегда быть с ней и теперь… Сходила с ума от этого.

На третий день ей показалось, что пол под ногами ползет. Расступается перед ней, и она вот-вот провалится вниз под землю. Кирилл выложил историю в Инстаграм, и Таня почти тут же открыла ее. Какое-то время она, не моргая, смотрела на нее. Слезы все больше подступали к глазам, образовывая на них пленку. Красочная картинка, где он, счастливый, летит в самолете на фоне вида из окна, становилась все более мутной. «to a new life», — виднелась внизу подпись со смайликом. Это конец. Самый край пропасти. Слезы лились и лились, делая ее все слабее.

Но она была не одна, хоть иногда и была уверена в этом.

В «Этажах» ее по-прежнему понимали, могли выслушать, утешить. Налить чашку чая и без слов передать спокойствие и тепло, когда она так нуждалась в этом. Днем, вечером, даже ночью Калеб был рядом, чтобы помочь ей.

— Ты, наверное, смотришь на меня и думаешь, какая я глупая, да? — сказала Таня, сидя на мягком коврике.

Калеб покачал головой.

— Ничего такого мне в голову не приходит. Я лишь думаю над тем, как помочь тебе.

Она глубоко вздохнула, отведя взгляд в сторону. В этом месте они сидели с ним впервые. Почему-то именно сегодня Калеб рассказал ей о том, что над Этажами есть чердачное помещение, его тайная комната.

Поднявшись по лестнице, Таня с изумлением увидела перед собой просторный зал с панорамными окнами. Лунный свет выделил на одной из стен зеркала, а у другой стеллажи со свечами, набором для чая и эзотерическими предметами. Он указал ей на ковер с восточными орнаментами и зажег свечи. Чашка молочного улуна быстро согрела ей руки.

— Я не знаю, как жить без него.

Калеб с удивлением взглянул на нее.

— Вы знакомы всего три месяца…

— Да, знаю, Калеб. Все говорят об этом. О том, что человек лишь со временем может стать для тебя кем-то важным. Что для этого нужно пройти какие-то там этапы, разбиться, остыть, сойтись вновь, а у меня все не так. Мне понадобилось лишь пару поцелуев для любви. А может и одного взгляда.

Сказав это, Таня опустила голову. Блики свечей подсветили в глазах надежду.

— Я понимаю тебя.

— Правда?

Калеб кивнул. Возможно, ей показалось, но в обычно темных, непроницаемых глазах промелькнуло какое-то чувство.

— Я видел много людских страданий. То, как люди навсегда прощаются с самым ценным, что у них есть и до конца жизни не могут вернуть прежней способности чувствовать. Как надежда медленно угасает в их глазах, как попытки обрести себя приводят лишь к большей пропасти. Скажу тебе честно, Таня.

Она с опасением подняла взгляд на него.

— Я знаю много ответов, но, как жить после разлуки, среди них нет. Кроме времени и новой любви, кажется, больше ничего не лечит.

— Но, — неуверенно произнесла Таня.

— Ты ведь знаешь столько эзотерических практик. Столько рассказывал мне про Хроники Акаши, гипноз, да…

Она закрыла лицо руками, пытаясь сформулировать поток своих мыслей.

— … Неужели ничего из этого не может помочь вернуть себя прежнего, целостного?

Калеб виновато покачал головой.

— И о чем ты говоришь? Где ты видел страдания других людей?

— На кладбище.

Его взгляд вновь обратился к пламени.

— Какое-то время я работал в некрополе. Помогал в уходе за надгробиями, парком, в общем… много чего. Я наблюдал за похоронными церемониями, за людьми, что присутствовали на них. Те, кому было действительно тяжело, первое время часто приходили к могиле. Но месяцы шли, и их глаза смотрели на мир все яснее. Таких людей большинство. Но есть и другие. Один пожилой сторож рассказывал мне о них, да и я видел нечто подобное. Бывает, человек очень старается быть счастливым. Он строит карьеру, приобретает капитал и очень даже неплохую жизнь. Но проходит пять, десять, даже двадцать лет, а человек все равно возвращается к надгробью с прежней болью. Взгляд все такой же мертвый. Ты спросишь, откуда мы это знаем, просто работая на кладбище, но там ты начинаешь видеть людей иначе. Появляется особая связь с внутренним миром каждого, кто окружает тебя.

Таня обреченно покачала головой.

— Я не хочу быть таким человеком. Правда.

Калеб с пониманием взглянул на нее.

— Думаю, это не выбирают. Но я желаю тебе научиться ни от кого не зависеть. Особенно от Кирилла.

Она закрыла глаза. Перед ней пронеслось то радостное фото в самолете. «Как он мог?» — произносил кто-то вновь и вновь в ее сознании. Если тот его взгляд, те слова, неистово бьющийся пульс под кожей — просто миг юности, что останется в прошлом, то, что настоящего тогда вообще может быть в этом мире?

— Но как это возможно? Неужели тебе не одиноко без людей? — наконец спросила Таня, мотнув головой в сторону.

Он добродушно усмехнулся, долив ей молочного улуна в чашку. Чайничек почти полностью скрылся в его широких ладонях.

— Невозможно быть одиноким, если ты в гармонии собой. Иногда нужда в людях — просто желание не слышать свою душу.

Ее пальцы застучали по керамике.

— Я избирателен в общении. Внутри меня нет пустоты, чтобы заполнять ее бессмысленными разговорами.

— Но разве говорить о том, что тебя волнует, делиться своими чувствами бессмысленно?

— Нет. Но для этого мало подходящих людей. Особенно, в период, когда начинаешь познавать себя.

Весь разговор Таню не покидало чувство теплоты. Казалось, Калеб что-то незримо передавал ей. Какое-то умиротворение и спокойствие. Какую-то истину, что пока оставалась для нее тайной.

Таня забыла о своих тревогах. Сомнения и боль ушли. Придя домой, она впервые не зашла на страницу к Кириллу.